Несносный

Глава 34. Ребятам о зверятах.

– "Мы доим-доим-доим,
С рассвета, прям с утра,
Мы доим-доим-доим,
Хоть и нет в помине молока,
Но мы доим-доим-доим,
Ибо какая ж это помеха?..
И без молока доярка из меня –
Шикарная до смеха".
Хищно щёлкнуло жвало.
– Что, у тебя тонкий музыкальный слух, который оскорбляют авторские песенки сомнительной поэтичности? Ладно, я могу и чего-нибудь из Моцарта тебе насвистеть, ежели хочешь.
Жвало нервно и обречённо дёрнулось.
– Хорошо-хорошо. Может быть, Шопен, Бах, Бетховен, Глинка?.. Каковы ваши музыкальные пристрастия, милейший?
В жвало положили мясо.
Жвало больше не щёлкало, не дёргалось и вообще никак не рыпалось.
Теперь на меня просто укоризненно смотрели четыре пары грустных глаз.
– Ну всё-всё, не переживай: я же совсем немножечко взял. – Закрываю крышечку цистерны и успокаивающе похлопываю Арагога по мохнатой морде. Морда бы отвернулась, да только очень уж качественно запуталась в собственной же высококачественной, лично для меня любовно сплетённой паутинке, так что только и могла, что возмущённо и хищно щёлкать жвалами и обещать глазами, что пренепременно наябедничает Хагриду. – Я ведь даже не всё взял!.. – Порталом отправляю цистерну к себе и задумываюсь. – Безобразие, если так подумать. А почему это я не всё взял?..
Вы когда-нибудь видели синхронное нервное тиканье? А в исполнении восьми испуганно выпученных глаз?.. Зрелище занятное, но я всё же аккуратно пригладил вставшую дыбом чёрную шерстку и поспешил успокоить старичка:
– Ты ведь специально по мою тушку паутинку плёл. Не могу же я отказаться от такого царского подарка, ты же ведь ещё, не дай Бог, обидишься.
После недолгого молчания, когда я закончил укладку головной части шерсти в прилизанную причёску в стиле "Малфой-младший после встречи с языком коровы, то есть в обычном своём виде" из исходной "встали дыбом как на дыбе", тихо и доброжелательно говорю:
– И не строй из себя поруганную невинность, запуганную жертву холокоста и несчастного одинокого старичка с грошовой пенсией в одном флаконе. Я ведь тебе с самого начала говорил: дай яду в обмен на подношение, говорил же, что жадность грех и вообще, я невкусный, несъедобный и обязательно тебе несварение желудка обеспечу. Говорил? Говорил. И что сцеживание яда благотворно влияет на умственные способности, тоже говорил. Нет, это я вру, этого я, кажется, не говорил... Ну, теперь-то ты поумнел, а раз так – значит, всё же влияет и всё же благотворно.
Разматываю паутину и аккуратно складываю её в бездонную корзиночку, в которой принёс с собой стройматериалы.
– Ну, всё. Жене и детям – привет, тебе – успехов в разведении бородатых хрюшек. Бывай, старик.
Конечно, это было немного жестоко: всё же старый больной паучок, у которого вон уже и лапы ревматизмом страдают, и жвала по непогоде ноют, и все восемь глаз слезятся.
Но даже старость и болезнь не повод для паука пытаться обхитрить природу и вести себя по-свински, да ещё и настолько по-свински.
А особенно не повод вести себя настолько по-свински с существом с настолько по-свински извращённым чувством юмора, как у меня.
А ведь я специально ради него слетал на другой конец света – на историческую родину акромантулов, полетал над островом Борнео в поисках достойного подношения, лично вылавливал самых жизнерадостных, стройных и красивых хрюшек из породы бородатых свиней, пришёл в гости почти безоружным и с мирными взятками!.. Да я даже самолично строил хлев для этих самых хрюшек, дабы было где их выращивать и дабы эти свинские животные, страдающие кочевым образом жизни, не поразбежались потом по всему Запретному лесу.
И что же вы думаете?..
Правильно, паука задушила жаба, и всё то время, что я строил, он – плёл. Так что пусть ещё скажет спасибо, что я за вероломную попытку напасть со спины не прибегнул к весомым тапочным аргументам, а всего лишь тихо-мирно подоил его яд, да ещё и в новопостроенном хлеву, а не на глазах у всей колонии.
Конечно, Арагог бука. Конечно, он таки обиделся, несмотря на все мои попытки запудрить сахарной пудрой горькие пилюльки здравомыслия, благотворно влияющие на зрение и взгляды на мир, помогшие низвергнуть с простирающегося до небес пьедестала заблуждения о собственной паучьей значимости и объяснившие, что даже паучьи сети против веского "хочу-могу-и-буду" ничего поделать не могут.
Конечно, Арагог ябеда. Но Хагрид... Хагрид меня простит. Хагрид мне сейчас вообще всё что угодно простит: я ему на Новый Год карликового дракончика подарил. Почти неопасного, совсем маленького, ручного и милого, точно игрушечного, но – дракончика.
Да и акромантулы пощёлкают-пощёлкают жвалами, да и успокоятся. Всё же взятка свиньями для свинской душонки пауков – это действительно самая прекрасная взятка.
***
– Мерлин, Гэбриэл! Да сделай ты уже что-нибудь!..
Я робко попросил:
– А можно это "что-нибудь" буду делать всё-таки не я, а ваш Мерлин?.. – Суровые взгляды ненавязчиво намекали, что как бы всё-таки нет. – Пожалуйста-пожалуйста?.. – Суровые взгляды не смягчались.
Жаль.
Раскатисто мявкнули над ухом – отстранённо почесал за ухом загульного котяру и вернулся к разглядыванию потолка.
Эка невидаль – загул. Ещё недельку-другую помяучит, да и успокоится.
– Гэбриэл!..
– Ладно-ладно, сейчас я сделаю это "что-нибудь". Но только потому, что вы так настаиваете!
Следующий раскатистый мявк был в два голоса.
– Гэбриэл!!
– Что?! Я Диего, между прочим, та-а-ак хорошо понимаю!.. – Хлопаю по холке котяру и загульно мявкаю: – Хочу к Джинни на коленки!
– Что-что, прости?!
– К Джинни. На коленки. Хочу. Очень. Можно?.. – Взгляды, хоть и несколько прихреневшие, всё так же суровы, как и прежде. – Пожалуйста-пожалуйста?.. – И смягчаться всё также не намереваются.
Вздыхаю.
Чешу нос.
Чешу нос коту.
Ещё раз вздыхаю.
– И всё-таки, может, можно, а?.. Ну пожа-а-алуйста! – Делаю печальную моську. – Очень уж хочется. – И почему только на них не действуют мои огромные несчастные глаза?.. Придётся теперь шантажировать. – Или я не буду успокаивать кота. А загул у него только-только начался, это теперь надолго. Очень надолго. Правда надолго. Нет, я серьёзно, вам легче сразу согласиться с моими требованиями. Да и ведь разве же я что-то требую?.. Я ведь прошу! Молю! Ну смилостивитесь! Ну пожалуйста-пожалуйста! Ну правда очень-очень хочется! Может, всё-таки можно, а?.. Я же ненадолго, я же даже не навсегда!..
Через пять минут ребята всё же не выдержали нашего с котярой слаженного загульного дуэта и уговорили Джинни потерпеть меня на своих коленках.
Ещё через две минуты я ненадолго одолжил из ближайшего зоопарка для Диего тигрицу и отправил их в отдельные покои – знакомиться. Поближе знакомиться.
А ещё через минуту уже блаженно мурлыкал, положив голову на колени Джинни и балдея от прикосновений прохладных тонких пальчиков, небрежно перебирающих мои волосы.
Вот оно, счастье.
– У тебя самые удобные в мире колени.
Тихонько фыркнула и в отместку щёлкнула по носу.
– Это был очень сомнительный комплимент.
Морщу пострадавший нос и делаю вид, что глубоко задумался.
– Всё оттого, что душу мне раздирают на части противоречия: от блаженства хочется зажмуриться и отдаться ощущениям, даримым твоими прекрасными руками, и в то же время хочется любоваться тобой, не отрываясь, не смыкая глаз и даже не моргая.
– Льстец и подлиза. – Припечатала она, но... Хоть и дрогнула рука, перебиравшая волосы, но выпутываться не поспешила.
– А голос! Какой же у тебя голос! – Расплываюсь в улыбке и шепчу: – Самый-самый красивый. Так и слушал бы веками.
– Чувствую себя вороной из басни Крылова "Ворона и Лисица".
– "Уж сколько раз твердили миру,
Что лесть гнусна, вредна; но только всё не впрок,
И в сердце льстец всегда отыщет уголок"?..
Она отводит взгляд, закусывает губу, чтобы скрыть улыбку, и подглядывает за мной из-под ресниц.
– Но, голубушка, ты и впрямь диво как хороша. И не только лишь сыр мне нужен от тебя. И я не льстец, да и не уголка в сердце отыскать хочу, нет. – Ловлю её отстранившуюся руку, прижимаюсь губами к подрагивающим пальчикам, тихо шепчу: – Уголка мне будет мало.
Я чувствовал, как учащённо бьётся её сердце, видел, как рвано вдохнула она в лёгкие воздух, смотрел, как теплеет её взгляд и оттаивает ледяная стена между нами, и мне так отчаянно хотелось крикнуть: "Остановись, мгновенье, ведь ты же так прекрасно!", но жабовладельцу мгновенье показалось тоже жутко прекрасным, и к тому же просто идеально подходящим для того, чтобы выведать у меня что-то просто сверхважной важности.
– Гэбриэл, а ты не видел Тревора?..
Перегоревшей лампочкой мигнула и погасла надежда: Джинни отвела взгляд, окончательно и бесповоротно отняла руку и отстранилась. Спасибо, конечно, что с небес на землю, – то есть, с колен на пол, – не скинула, но...
Но момент был безнадёжно испорчен.
– Спроси у профессора Дамблдора.
– А что, он знает, где Тревор?
Прикрываю глаза и недовольно фыркаю:
– Да он вообще спец по жабам. И, к тому же, величайший волшебник современности. Так что ежели уж и ему что-то неведомо, то и никому другому тоже. Так что ты обязательно, пренепременно у него поинтересуйся, не видел ли он где твоего Тревора, высиживающего яйца.
– Постой-постой. – Недоумённо и настороженно, Невилл затараторил: – Какие ещё яйца? Чьи яйца? Жабы не высиживают яйца!
– А это ещё что за дискриминация?! Почему нет? Очень даже высиживают! Не свои, конечно, но высиживают.
Ребята побелели.
– А чьи, прости, Тревор высиживает яйца? Уж не куриные ли, случаем?..
– Нет, что вы! Как можно! Ему просто кукушка их подложила, а он ведь жаб ответственный – вот и сидит, высиживает. А что делать-то?.. Жалко же кукушат, ещё не вылупившихся. И потом: вот пропадёт эта кладка, и что тогда? В мире станет меньше кукушек, и тогда у кого же спрашивать, сколько тебе жить осталось? У Волдеморта, что ли?.. Этот-то ведь ответит, ой ответит!.. Прямо с точностью до секунды. А оно вам надо? Мне вот тоже нет. Так что кукушки – это хорошо, это благо, это добро и счастье.
Невилл выдохнул и облегчённо заулыбался:
– Ну и шуточки у тебя. Так и сказал бы сразу, что не знаешь, да и всё.
Я пожал плечами: не моё это дело, верующие ли мне попались Фомы или нет, особенно когда, несмотря на сомнительность моих комплиментов и обвинительность её речей, колени действительно так невероятно удобны, а вернувшие руки поглаживают так приятно.
***
– И всё же, куда ты Чоу отправлял?..
Драко опять завёл ту же шарманку, пакостник: знает же, что я сейчас с места не двинусь и никому за приставучесть и надоедливость не двину, вот и лезет с глупыми расспросами.
– О, это такая страшная тайна!.. Настолько, что я даже сам иногда пугаюсь. – Меня всего передёргивает. – Ух, страшно – прямо жуть. Кстати, Драко, а что ты знаешь про целебные свойства лечебной грязи? Выливаемой прямо на пронырливые белобрысые макушки? Говорят, действенное средство, моментально вылечивает от задавания глупых вопросов.
Ловлю опять взгляд Джинни и пытаюсь откапремонтить разрушенную романтику момента.
– Я не знаю, что сказать тебе, Джинни. В комплиментах ты видишь лесть, в искреннем восхищении – запрятавшуюся корысть. Что сказать мне тебе, чтобы ты поверила? Может, как красивы глаза и губы твои?.. Но слишком просто и банально прозвучат эти слова. Говорить, что словно шёлк твои волосья и о как меня манит румянец девственных ланит?.. Это слишком в духе бульварных романов сомнительной романовости при бесспорной бульварности, да и вообще слишком розово-сопливо. Хвалить твой маникюр?.. А от этого комплимента уже голубизной попахивает. Восхвалять ангельский голосок и лебединую шею, от которых у меня в зобу дыханье спёрло? Ну, да – это вообще без комментариев. Сказать, что ты ван ин э миллион? Да при нынешней численности населения это всё равно, что скрытое признание в донжуанстве. Нет, и то – не то, и это – не это! И не найти мне слов, что смогли бы передать, в каком пожаре сгорает без тебя моё сердце. И пламя это, что прежде согревало, без тебя выжжет меня дотла, и останутся только пепел и тлен на руинах моей души...
Джинни звонко расхохоталась и вынесла свой вердикт:
– Пафосный бред.
Киваю, улыбаюсь и соглашаюсь – и впрямь и бредово, и пафосно, и глупо, но...
– Попробовать стоило. – Расплываюсь в хитрой-прехитрой ухмылке и подмигиваю. – Да и своего я добился: ты вновь улыбаешься мне.
Помнится, если чешется нос, то это верная примета, что тебе по нему дадут. Так что я совершенно не удивился, когда меня вновь по нему щёлкнули. Тем более что и щёлкнули-то так, совершенно не больно и даже не обидно, больше для острастки, чем из недовольства.
– Гэбриэл, а...
Вот стоит только реанимировать растоптанное волшебство момента, как сразу всяких там, которые тут, тянет потоптаться по нему повторно.
– Клянусь своей бородой, вы меня достали! Ну что опять?!
– У тебя нет бороды, значит, клятва недействительна, значит, ещё не достали.
А у них нет совести, значит, заклясть их действительность и доставить себе удовольствие, смотря, как они пытаются сбрить несуществующие бороды – не такая уж и плохая затея.
– Кап. – Весомо и угрожающе говорю я.
– Кап?..
– Прямо кап-кап, я бы даже сказал. И предупреждаю сразу: моя чаша терпения имеет устойчивый иммунитет к заклятиям увеличения пространства.
– Ну что ты, Гэбриэл, не надо нервничать: нервные клетки не восстанавливаются.
Издеваются, сволочи. Видимо, совсем плохо у них с музыкальным вкусом и наш загул-дуэт они оценить были не в силах, вот и пытаются закидать меня вопросами аки тухлыми помидорами.
– Восстанавливаются, просто очень медленно. А то на кой бы иначе вампиры в спячки впадали?
– А они что, в них впадают для того, что восстановить нервные клетки?
– Ну да, набраться сил, отоспаться, успокоиться и не упокоить кого почём зря. А вы не знали?.. Вы ещё скажите, что не знаете, откуда вампиры с оборотнями вообще взялись!..
– Конечно, это мы знаем! – Гермиона праведно возмутилась в ответ на завуалированное обвинение в незнании азов. Никогда не понимал, чего она так на это обижается: и город Азов, и даже Азовское море ей бы подобное незнание определённо простили. – Всё началось с того, что одного мага покусала летучая мышь, а другого...
Она прервалась почти на полуслове от моего заливистого, искреннего хохота.
– Нет-нет, продолжай-продолжай, это я так, просто подумал, что весьма спорно, кто ещё кого покусал. Вот скажите, разве летучие мыши нападают на людей или, быть может...
– Гэбриэл. – Теперь уже осёкся я: в дверном проёме памятником плакату "Не болтай!" стоял вампир с плотно закупоренной колбочкой.
– Владислав, – киваю ему и с улыбкой уточняю: – Намешал мне свеженьких витаминных кровавых Мэрей?..
– Почти.
– Почти? А то я не чую, свежая или не свежая. Даже ещё тёплая, какая свежая.
– Почти, потому что её звали не Мэри.
Киваю, принимаю колбочку и кладу неподалёку.
– А я тут как раз говорил, что если бессмертный доводит смертного – это не смертельно для бессмертного, а вот если смертный доводит бессмертного... Поэтому не нервируем меня, а то я и так нервный и могу страшно-страшно наказать за нарушение моего покоя в моих же покоях.
– Очень-очень страшно?
– Да, просто очень-очень-очень как страшно. – В зловещей ухмылке небрежно демонстрирую клыки и ласково угрожаю: – В угол поставлю. – Раздались смешки. – И в тот же угол акромантула посажу, для усиления воспитательного эффекта. Кстати, Рон, я тут как раз недавно с одним общался!.. Он Арагогом представился. Тебе привет почему-то передавал, спрашивал, чего не навещаешь старого друга, всё звал на званый ужин. Что мне ему передать? Когда ты сможешь к нему наведаться?..
На белом-белом полотне словно разбрызгали кровью веснушки – и мой своеобразный эстетический вкус говорил, что зрелище это умиротворяющее и для глазу приятное.
– А что там по поводу того, кто кого покусал? – Гермиона, прочистив горло, выдавила из себя.
– Ах, это...
– Гэбриэл, твой коктейль теряет свежесть.
– Тиран! Ладно, сейчас выпью. – Беру в руки колбочку, прокручиваю между пальцев и говорю: – Так вот, по поводу...
– Гэбриэл...
– Я сказал тиран, а не терьер, так что не рычи, Влад. Это ведь не тебя якобы волчара покусал. А вообще, всё началось с того, что, действительно, кто-то кусался. Итак, одного мага покусал комар...
Гермиона поправила:
– Летучая мышь.
– Но летучие мыши не пьют кровь людей. Так вот, его покусал комар. Конечно, за такое преступление сие презренное насекомое маг тут же единогласно осудил и даже быстро привёл в исполнение свежевынесенный смертный приговор. А уже потом этот маг покусал летучую мышь, что в сочетании с интересным проклятием...
– Каким ещё проклятием?
– Говорю же: интересным.
...
...И ты почувствуешь, каково это, побываешь в шкуре своей жертвы. Я даю тебе последний шанс. Ты брат мне, я не забыл это – хоть ты уже и давно перестал помнить. Я прощаю тебя. Все твои прежние грехи тебе прощаю и отпускаю. Но первая же твоя попытка вновь причинить боль живому существу окончится для тебя даже бо́льшей трагедией, чем гибель Лизоньки для меня. Ты прочувствуешь на своей шкуре мучения своей жертвы. Побудешь в её шкуре и, может, хоть тогда сможешь хоть что-нибудь осознать...
...
– Кхм, – прочищаю горло, облизываю враз пересохшие губы и продолжаю: – признаться, понятия не имею, что это было за проклятие. С веками про него забыли. Да и слава Богу, наверное, что оно кануло в лету.
...
...но почему ты вышвырнул нас в лес? Чтобы мы околели там с голоду, как...
...всего лишь отправил вас подальше от людей. Вы двое совсем ополоумели, одичали...
...представляете опасность для всех. Даже для самих себя...
...я зверем стал!..
...ты давно им стал, брат мой. Сейчас лишь к волчьей душе приложилась шкура. Но даже так... Вы можете остаться людьми... ...человеком не в том лишь биологическом смысле, до которого вы опустили это гордое звание. И мне искренне жаль, что вы всё же этого не сделаете...
...
– Таким образом, вампиризм получился от сочетания неизвестного проклятия, укуса и последующей трагической гибели комара и того, что про́клятый маг покусал летучую мышь.
– Но зачем ему было её кусать? – Не скрывая скептицизма в голосе, вопросили у меня.
– А я почём знаю?.. Проголодался, должно быть. Ну, это так, одна из версий. Одна из самых бредовых версий, если уж на то пошло. У меня где-то целая книга была, там версий – просто целая книга!.. Ну, то есть, прям вообще вся книга версиям посвящена. Или вот есть ещё одна, тоже очень интересная, теория, она гласит что, мол, вампиризм появился от того, что один анимаг, анимагической формой которого была летучая мышь, как-то попил кровушки в метафорическом смысле у одного могущественного волшебника, а этот волшебник возьми да и обидься, вот и приходится этому анимагу и его потомкам и вассалам влачить жалкое существование и пить кровь в метафизическом смысле, чтобы хоть как-то поддерживать жизнь в давно мёртвых телах. Или вот есть ещё одна, презабавнейшая, версия, по ней...
– Гэбриэл. – Выразительный взгляд на меня. – Колбочка. – Выразительный взгляд на неё.
– Очень приятно, очень рад знакомству. Но для того, чтобы познакомиться поближе с ней, мне нужно прекратить столь близкое знакомство с самыми удобными в мире коленями, а на такие жертвы я добровольно никогда не пойду.
Конечно, никто не тянул меня говорить "добровольно", а потому и в том, что с небес на землю меня всё же бухнули, винить, пожалуй, и впрямь можно только себя.
Но всё равно, чертовски обидно.
Да и ковры на полу хоть и мягкие, и удобные, а всё не то.
– Рон, кстати, всё спросить хотел. – Присаживаюсь рядом с Джинни и ненавязчиво кладу руку на всё ещё хранящие моё тепло колени. – А после всего того, что между мной и твоей сестрой только что было, я, случаем, не обязан на ней немедленно жениться?..
К сожалению, настрой её был решителен и хватило его не только на то, чтобы скинуть меня в лице лица с колен, но и меня в лице руки тоже и оттуда же, а также припечатать:
– И не надейся.
– А почему, собственно, нет? Я же честный человек! Ну, хорошо. Не человек. Ну, ладно. Не очень-то честный. Понял-понял, всё ясно. А поговорить мне с тобой можно?.. Хочу тебе что-нибудь рассказать, может, в чём-нибудь признаюсь...
Рука ненавязчиво подползает поближе к её коленке и предпринимает очередную попытку захватить данную территорию, но моя суровая нянька вновь отвлекает и окликает:
– Гэбриэл, тебе нужно выпить этот "коктейль", пока он окончательно не остыл.
– А вот и не хочу. – Ну вот. Я из-за него получил по руке до того, как смог её пристроить на облюбованной коленке. – Я вообще теперь вегетарианцем буду.
– Ну, что за глупости. Тебе это вредно. Тебе нужны мясо и кровь. Пей, Гэбриэл. Пей.
Мягкий, обволакивающий и успокаивающий голос немного гипнотизирует, и я чувствую себя натуральным ёжиком – в смысле, бессмысленно бродящим в тумане мелким зверьком, который не пойми с чего показывает всем колючки, и как в тумане отчего-то вспоминаю, как последние пару дней старался исключить из своего рациона всю животную пищу и как упорно мне домовики приносили огромные куски плохо прожаренного мяса в ответ на мои требования экзотики в виде фаршированного чеснока (не знаю, что это, не знаю, как это, но уж очень хотелось).
Да и я ведь и впрямь, казалось, лучше себя чувствую, когда вся суточная доза крови достаётся кровожадному бывшему фикусу.
– Вредно, говоришь?..
– И даже опасно.
Как в дурмане киваю: он прав. Это и впрямь очень вредно и очень опасно – идти против своей природы, идти против его требований, идти против...
Да и разве у меня есть выбор? Да и разве мне нужен этот выбор? Да и разве?..
С мелодичным звоном неразбиваемая колбочка разбивается, а я встряхиваюсь и смеюсь:
– Нет, я, конечно же, знал, что ничто не вечно под Луной, но никогда не воспринимал это так буквально!..
Луна улыбается рассеянной и слегка виноватой улыбкой, а Владислав только снисходительно усмехается.
Конечно, колбочка просто не могла быть единственной в своём роде.

__________________
Пояснения по главе:
В тексте главы использован отрывок басни Ивана Андреевича Крылова "Ворона и Лисица".
Борнейская бородатая свинья – вид из семейства свиней (Suidae), один из трёх подвидов бородатых свиней, распространённых в Юго-Восточной Азии (также ещё есть кудрявые бородатые свиньи и палаванские бородатые свиньи). По сравнению с другими представителями семейства свиней телосложение бородатой свиньи относительно стройное, ноги тонкие, а голова вытянутая. Наиболее заметным признаком, давшим виду его название, являются желтовато-белые волосы, покрывающие рыло. Бородатые свиньи имеют по две пары бородавок на морде, из которых одна пара находится под бородой. Как у всех свиней у них длинное, хоботообразное рыло, маленькие глаза и длинные уши. Редкая щетинообразная шерсть окрашена в серый или тёмно-бурый цвет. Ещё одной характерной чертой является раздвоенная кисточка на хвосте. Эти животные достигают длины от 100 до 165 см, высоты в холке от 72 до 85 см и веса до 150 кг. Бородатые свиньи как правило активны днём и живут в родовых группах. Уникальным среди свиней является их миграционное поведение. Для совместных путешествий длиной в несколько сотен километров соединяются сразу несколько групп до нескольких сот животных. Во время таких путешествий, вызванных меняющимся наличием пищи, бородатые свиньи переходят на ночную активность и используют протоптанные тропы предыдущих маршей.
Акромантул – огромный восьмиглазый паук, способный говорить на человеческом языке. Главное действующее лицо, которым представлен этот класс, – Арагог, основатель рода, живущего в окрестностях Хогвартса. Всё тело акромантулов покрыто густой чёрной шерстью, размах лап достигает пятнадцати футов. Жвала выделяют яд, а когда акромантул зол или испуган, громко щелкают. Акромантул – хищник, предпочитает крупную добычу. Прядет куполообразную паутину, которую размещает на земле. Первоначально акромантул обитал в джунглях острова Борнео.
Ван ин э миллион – от английского "one in a million", одна на миллион. Используется как комплимент, подчёркивающий чью-то исключительность.