Good morning fuck

Акосиэна

«We all feel the rain, we can’t change. Everywhere we go we’re looking for the sun».

###

В Нью-Йорке сказочно, жизнь кипит, разливается нескончаемыми потоками светодиодных огоньков различных витрин. В Нью-Йорке, возможно, Чонгук смог бы найти себя. Он посвятил бы своей израненной душе поэму о свободе, расписанную на воде отражением Эмпайр-стейт-билдинг; смотрел бы вдаль, на бесконечно розовый горизонт, перебирая в карманах жалкие остатки, которых еле-еле хватало бы на билеты обратно, в Корею, где никто не ждет. Может, если только Хосок и сестра…

Сейчас Чонгуку все равно, как там в Нью-Йорке. Закладки удалены, часовой пояс изменен, мечты перечеркнуты жирным красным маркером и добротно смазаны клеем, чтобы прилепить на это место фотографию с улыбающимся Чимином.

   Человек, ставший мечтой всей его жизни.

  И никакой городишко не сравнится с ним; неоновые отблески померкнут перед теми, с которыми Чимин смотрит в глаза, с трудом сдерживая слезы. Дверь нараспашку, выдранная чуть ли не с корнем, душевая пропитывается сандалом с нотками иланга; чонова решимость прет буквально отовсюду, забивая Пака в уголочек кабинки. Чонгук тверд и упрям. Нежен и груб. Сокрушен и воодушевлен. Сжимает хрустальные плечи бережно, но ломает словами. Рассказывает все, как есть, не приукрашивая, и бегло обещает быть рядом «до самого конца».

  — Мы должны ехать. Это единственный шанс, — Чонгук прожигает взглядом, все еще удерживая за плечи резко ослабшего от новостей парня.

У Чимина коленки задрожали, когда он увидел такого Чонгука, а когда тот сходу начал говорить о Японии, захотелось закрыть уши и свернуться калачиком. Потому что они с Юнги пробовали, после глотая горькие «мы сожалеем», «ничем не можем помочь», а еще, дело в том, что Чимину страшно не только за себя, но и за Чонгука. Ведь там его прошлое, часть его потрепанной жизни, вернуться к которой не каждый сможет. Но вторым по значимости ахуем для Чимина становится то, с каким рвением и уверенностью заявляет Чонгук о том самом прошлом.

— Это было жестоко, но теперь меня ничто не сломит.

Конечно, ведь что ни делается — все к лучшему, правда, при условии, что внутренне ты не эмо-бой с суицидальными наклонностями. Такому, что хорошо, что плохо, что в равных смешениях — причина для смерти.