Лестница в небо

Глава 5

Ничто не вечно — с этим не поспоришь. Признаюсь, монолог Ника из дневника Анны меня впечатлил, пускай был до жути слащавым и романтичным. Не думаю, что он такое сказал на самом деле, речь больше подходила для финала посредственной голливудской мелодрамы, нежели реальной жизни. Предполагаю, что Анна несколько перефразировала слова Ника, то есть, я уверен в этом, прошло почти пятьдесят лет и подробностей она уж точно не помнила. Дневник Анны порой казался мне чем-то очень странным. Я читал рассказ ненавистной мне женщины, но на пожелтевших страницах, вместо унылой старухи я видел влюбленную шестнадцатилетнюю девочку и, порой, это казалось нереальным. Пускай Анна и не обладала задатками хорошего писателя, ее юная копия получилась слишком живой и настоящей. Мне не верилось, что я читаю про свою «мать», на страницах дневника был кто-то другой, точно не Анна. Тем не менее, подсознание мне подсказывало, что я читаю ее реальную историю. Дневник не был слишком толстым, и я мог бы прочитать его всего за пару вечеров, но мне хватало на долго. Каждый раз, когда я садился за чтение, Анна будто вновь оживала и находилась где-то рядом. Ощущение не из приятных. Мне лишь однажды удалось прочитать больше одной части за раз, в остальных случаях, я закрывал тетрадь, даже если мне было интересно, что произойдет дальше.

***

Сколько раз вы слышали о том, что одна авиакатастрофа приходится на много тысяч часов налета? Много? Так вот, забудьте, со мной это правило не работает, что бы не говорила статистика.Смерть Джессики Канингем не была авиакатастрофой, смерть Анны и вовсе не имела отношения к авиации. Но сам факт того, что все эти события произошли со мной за ничтожно короткий срок, ставят под сомнение правило тысяч часов налета.Я бы не вспомнил о статистике и часах, если бы не события шестого апреля. Сколько раз вы слышали от меня про смерть Анны и Джессики? Много, даже больше, чем про часы налета? Тоже забудьте, после событий шестого апреля они перестали быть такими уж трагичными.Что же произошло в тот день? Настоящая авиакатастрофа, не смерть пассажирки из-за нелепой случайности, не происшествие, вроде отказа какой-нибудь, обязательно дублирующийся системы, нет, настоящая авиакатастрофа.Да уж, пилот гражданской авиации, профессия мечты, высокая зарплата, красивая форма, романтика и уважение окружающих. Конечно, риск и огромная ответственность. Но к такому, мать вашу, меня жизни не готовила!Кажется, я уже упомянул о том, что человеку свойственно думать, что все неприятности происходят с кем угодно, кроме него. Шестого апреля, я окончательно перестал так думать и начал считать, что неприятности преследуют меня. Хотя, события шестого апреля трудно назвать неприятностью, скорее это был кошмар.Я всегда думал, что молния не может ударить два раза в одно месте. В том, что это заблуждение, я убедился еще в средней школе, на уроке физики, но продолжал верить в это, только касательно не молний, а жизни. Одни и те же (или схожие) события не могут произойти с одним человеком, в одном месте.А еще эта дурацкая теория про черные и белые полосы: если долгое время все было плохо, это черная полоса жизни, за ней обязательно будет белая и все станет на свои места.Все теории, без исключения — бред. Жизнь непредсказуемая штука, невозможно предугадать, что будет дальше. Если ты сидишь в дерьме всю жизнь, это не значит, что в один день на тебя свалится миллион долларов, потому что черная полоса должна закончиться. Если ты провалился в канализационный люк, в конце улицы, то ты вполне можешь оказаться в нем еще раз. Жизнь не точная наука — в ней нет закономерностей.Все это я понял шестого апреля. В этот же день я чуть не умер, дважды, но, как сказал Джеймс, не наделал глупостей. Вру, глупостей было ненамного меньше, чем страха и отчаяния, но о них, я хотя бы не жалел.Все началось безобидно. Рейс 191 Американ Эйрлайнс из Нью-Йорка в Даллас. Вылет был назначен на четыре часа дня. Все шло по плану.В какой-то мере нам повезло, пускай в дальнейшем, именно это факт сыграл злую шутку. Нам дали совсем новый самолет. Все тот же Боинг 737-800, но только что прибывший из завода в Рентоне, совершивший всего несколько полетов. Там даже пахло по-особенному, примерно, как в новой машине, но несколько иначе.Все шло по плану. Были проведены все предполетные проверки, самолет был в норме и ничего не предвещало беды.Последнее, что я помню достаточно отчетливо это «Американ 191, взлет разрешен», голос диспетчера в наушниках, как обычно.Все пошло не так примерно через двадцать или двадцать пять минут полета. Пошло не так — мягко сказано. Все началось с того, что сработала аварийная сигнализация, сообщающая о пожаре в первом двигателе.Мы с Джеймсом удивленно переглянулись. Двигатель загорался в одном из нескольких миллионов случае, то есть вообще почти никогда не загорался. Наверное, первой моей мыслью и мыслью Джеймса было то, что сломалась система тушения и предупреждения о пожаре, такой вариант был более вероятным.Но я испугался. Очередная неприятность, как же все надоело. Где-то в глубине я думал, что это действительно пожар в двигателе, а не поломка системы предупреждения. Помню, я тогда взволнованно посматривал на Джеймса, кажется он был спокоен, а может просто скрывал то, что тоже заподозрил нечто неладное, он всегда так делал. Из всех предпринятых им решений было лишь выключение сигнализации предупреждения о возгорании в первом двигателе.— Что думаешь? — спросил он у меня.— Не знаю, думаю, стоит сходить в салон и проверить двигатель, — немного дрожащим голосом ответил я.Идти никуда не пришлось, Сэм сам нам обо всем сообщил. Когда я только его увидел, сразу заметил, что выглядит он испуганно, его лоб блестел от пота, говорило это о том, что случилось что-то неладное.— Первый двигатель, он горит! — выпалил Сэм, вытирая лоб рукавом. — Что сказать пассажирам?!Джеймс глубоко вздохнул и запустил пальцы в волосы.— Пассажирам? Скажи, что это небольшие технические неполадки. Митчелл, сходи и проверь, что там вообще происходит. Все будет нормально, главное не допустить паники среди пассажиров.Терренс был относительно спокоен, но в его взгляде читалась растерянность. Возможно, его смутило то, что мы летели в абсолютно новом самолете, его двигатель не мог просто так загореться.Я отстегнул ремень и пошел в салон вслед за Сэмом. Я не знал, что увижу и каковы масштабы повреждения. Мысленно, я пытался себя успокоить, вспоминая то, что самолет может долететь до ближайшего аэропорта и на одном двигателе. Не стоит забывать о системе пожаротушения, она не допустит распространения огня.Самым непростым моментом было отодвинуть шторку и очутиться в эконом классе. Там, как правило, все места заняты и именно оттуда открывался вид на горящий двигатель.Первым на что я обратил внимание, были испуганные лица пассажиров и душный воздух в салоне, с запахом дыма. Надеюсь, Джеймс выключил подачу кислорода через первый двигатель. Да, конечно, он это сделал, он не мог забыть о такой важной вещи.Я старался, не встретиться взглядом ни с одним из пассажиров. В глазах некоторых из них читался настоящий ужас.Что такое настоящий ужас я понял, когда подошел к иллюминатору, из которого был виден первый двигатель. Сначала я увидел языки пламени, вырывающиеся из него. Я недоумевал, почему Джеймс не включил систему пожаротушения, еще больше я удивлялся тому, почему двигатель все еще работает. В случае возгорания первое правило — выключить горящий двигатель.Пассажиры, возле которых мне пришлось стоять, пока я пытался понять, что происходит с двигателем, вопросительно сверлили меня взглядом. Я не отважился, ничего им говорить, пускай они, больше всего ждали именно моих слов. Благо, Жанет избавила меня от необходимости объясняться перед пассажирами. По внутренней связи она сообщила о том, что у нас небольшие проблемы с первым двигателем, в целом, ничего страшного.Я бы не сказал, что это «небольшие проблемы», но не сказать же пассажирам о том, что возможно мы не сможем ничего сделать и вы все умрете. Вообще не вариант.В следующую секунду я понял, что горящий двигатель и в правду был всего лишь «небольшой проблемой», «большая проблема» возникла тогда, когда он взорвался.Раздался громкий хлопок, похожий напоминающий звук фейерверка на четвертого июля. Одновременно с ним, вспышка оранжево-желтого яркого света. От двигателя отвалились какие-то детали. Самолет тряхнуло так, что мне пришлось вцепиться пальцами в спинку одного их кресел.Вокруг послышались испуганные крики пассажиров. Я слышал их будто между нами было стекло. В тот момент я запаниковал, всерьез, как никогда раньше. Кажется, теперь я понял, что такое настоящий ужас. Но, надо отдать мне должное, не поддался панике больше, чем на сорок процентов и, какая-то часть умения здраво мыслить, все еще была со мной.Оценив ущерб, точнее просто поняв, что двигатель взорвался, продолжает гореть и теперь его точно не потушить, я решил вернуться в кабину. Находиться там, было проще, чем здесь, среди напуганных пассажиров. Жанет продолжала что-то говорить, я не слушал, никто не слушал.От следующего момента у меня до сих пор мурашки по коже.Когда я уходил, маленькая девочка, сидящая у прохода, схватила меня за рукав и спросила:— Дядя летчик, мы умрем?У нее были огромные, не по-детски глубокие светло-голубые глаза, наполненные слезами. Больше семи лет я бы ей не дал.От слов ребенка меня передернуло. Скажи то же самое кто-нибудь другой, это не так сильно врезалось бы в память. Но она, мать вашу ребенок, она не может умереть в свои семь, если не меньше лет.— Нет, все будет в порядке, — сказал я, пытаясь успокоить девочку. До чего же лживо и неправдоподобно звучали мои слова. Я злился на себя за это.— Все будет хорошо, милая, вот увидишь, — прошептала, скорее всего ее мама, и обняла дочь за плечи, поцеловав в макушку.Девочка провожала меня взглядом до тех пор, пока я не скрылся за шторкой, отделяющей эконом класс от первого.В тот момент мы, как никогда были близки к смерти, она дышала нам в спину. Если, когда умерли Анна и Джессика Канингем она просто была где-то рядом, то сейчас она подошла вплотную.И это, как ни странно, немного успокаивало. У любого нормального человека мысль о том, чтобы погибнуть в авиакатастрофе, особенно если этот человек пилот, не вызывает никаких приятных ассоциаций, только не у меня.После того, как все пошло наперекосяк, перспектива умереть лишь бы все это закончилось не казалась такой уж безумной. И действительно, разве у меня был смысл жить? Мечта всей моей жизни исполнилась, с этим не поспоришь, но все было не так, как мне хотелось, смерть Анны, одиночество, можно придумать еще много причин.Но из множества «против», было одно единственное «за», не дающее мне право выбора. Пассажиры. Мы с Джеймсом должны были бороться за их жизни чего бы то ни стоило.Я глубоко вздохнул и вошел в кабину, лишь оказавшись там, я мог оценить масштаб разрушений.Я сел в кресло и пристегнул ремень.— Все намного серьезнее, — сказал Джеймс. — Двигатель взорвался, у нас отказала гидравлика, огонь невозможно потушить и, наше счастье, если от него не загорится топливо, — сказал Терренс.Его слова звучали хладнокровно и беспристрастно, так и должно быть.Честно скажу, все, что произошло: отказ гидравлики, пожар в двигателе, меня это не пугало, совсем. Не знаю, в какой конкретно момент я понял, что смирился с тем, что я умру. Сначала, мне не давала покоя мысль, что пассажиры и весь остальной экипаж тоже умрут, но потом я смирился и с этим. Ведь, когда я умру, мне будет все равно, что с ними произойдет.Помню, я надел наушники и просто слушал переговоры Терренса с диспетчером. Иногда, мне приходилось выполнять мелкие приказы Джеймса, вроде выключения света в салоне.Все было, словно в тумане и из того дня я запомнил немногое. Знаете, некоторые говорят, что в подобных ситуациях обычно запоминается все, до мельчайших деталей. Как-то раз мне довелось познакомиться с человеком по имени Энди. Когда ему было девятнадцать, его отправили воевать во Вьетнам. Энди рассказывал мне об одном из сражений. Прошло почти пятьдесят лет, а он помнил все события, произошедшие во время той битвы, помнил сколько раз нажимал на курок винтовки и какого цвета были мозги, вытекающие из простреленной головы его товарища.Со мной видимо что-то было не так. Шестого апреля, день, в который загорелся двигатель, я запомнил только три вещи, две из которых произошли после того, как мы оказались на земле. Из всего происходящего на борту самолета в моей памяти осталась лишь та голубоглазая девочка.Да, еще я запомнил обрывки фраз диспетчера: «американ 191, вы сможете дотянуть до JFK?», «американ 191, у вас полностью отказала гидравлическая система?» «...91, вам хватит полосы?», «хорошо, полоса 04L...», «...191...». Это были всего лишь обрывки фраз, цельную картину происходящего запомнить так и не удалось.Расклад у нас был примерно такой: самолет нужно было развернуть и начать снижение, благо мы еще не успели набрать крейсерскую высоту, попытаться вернуться в аэропорт. Из-за того, что давление в гидравлической системе упало до нуля, механизм выпуска шасси не работал. Хорошо, что с закрылками все было в порядке. Но они нам ничем не смогут помочь, если загорятся топливные баки. В таких случаях обычно сливают топливо, но на 737-м не было функции сброса горючего. Одним словом, все было, как никогда плохо.Я собрал все свои силы воедино и старался не думать ни о чем, кроме самолета, который мог взорваться в любую минуту. У меня получилось.Дела, как уже известно, обстояли не лучшим образом, но надежда все еще была. Успешно развернув самолет, мы направлялись в аэропорт Кеннеди. Для нас освободили самую длинную полосу, скорая помощь и пожарные были уже наготове. За мной и Джеймсом (в большей степени, за ним) оставалась одна единственная задача — посадить самолет.Нам (ему) это удалось. Через пятнадцать минут мы уже были на земле.Как все происходило помнится плохо. Огромной проблемой были шасси, оставался только единственный шанс выпустить их. Если бы это не сработало, мы все были бы мертвы. Повезло.Джеймс предложил снять их с замков, в надежде, что они выпуститься под собственным весом. Я повернул замки и это сработало, послышался характерный звук, а на приборной панели загорелись датчики, сообщающие о том, что все стойки шасси выпущены. Кажется, я был рад.Посадка, вроде все прошло нормально, если в подобной ситуации такое слово уместно. Казалось бы, все, мы живы, кошмар закончился...То, что произошло дальше, чуть дважды не стоило мне жизни. Был строгий приказ не покидать своих мест до того момента, пока это не будет разрешено. Самолет, почти остановился, к нему уже подъезжали экстренные службы аэропорта.Это произошло в последний момент — самолет загорелся.Вы когда-нибудь слышали про правила девяноста секунд? В соответствии с ним все пассажиры должны быть эвакуированы из любого самолета за данный срок. По крайней мере, считается, что это возможно. Нередко теория и практика отличаются друг от друга. Эвакуировать всех не удалось, пускай у нас было девяносто секунд.Пожар распространился на хвостовую часть самолета, потом на центральную. Спастись удалось всем пассажирам первого и бизнес классов, всем членам экипажа, ну и нам с Джеймсом. Некоторые пассажиры эконом класса погибли.