Лестница в небо

Глава 17

С утра мне ужасно болела голова, просто кошмар. Я выпил не так уж и много, вообще мало, если на то пошло, но голова болела так, будто вчера я влил в себя несколько бутылок самого крепкого алкоголя, который только был в магазине. Я даже не мог нормально думать, пока не заставил себя встать с кровати и выпить обезболивающее. Сделав это, я вновь вернулся в кровать и залез с головой под одеяло. Но под ним быстро закончился кислород и моей голове такой исход событий не сильно понравился, так что пришлось вылезти оттуда. Я лежал и сверлил взглядом потрескавшуюся краску на потолке, пока мне не стало капельку лучше. Произошедшее вчера, казалось мне каким-то бредом, но разговор с Мери заставил меня задуматься о многом. Начиная от того, зачем она вообще решила поговорить и заканчивая целесообразность своего решения вновь сойтись с Джеймсом. И было так плохо из-за всей этой ерунды. Нужно было обо всем подумать, но я вообще не хотел. Было бы хорошо, просто позвонить Джеймсу, попросить его приехать. И все, ничего больше, но жизнь никогда не бывает настолько простой. Мери была права, права во всем. Вчера, она сказала мне в лицо, все, что думает. Это было неприятно, но ведь правда. Иронично то, что она пришла ко всем этим выводам, исходя только из рассказа Джеймса. Понятия не имею, что он ей рассказал, но она правильно поняла, что я из себя представляю. Я был жалок и главное, ничего не мог с этим сделать. Однако, я хотя бы признал это, уже хорошо. А Джеймс, он действительно заслуживал чего-то большего, чем я. Только вот он любил меня, а я хотел быть с ним, все казалось таким простым, но на деле все было очень сложно. Но мне больше не хотелось думать об этом ни секунды, хотелось просто отвлечься на что-то другое. Возможно, только так я смогу принять окончательное решение. Мне не хотелось вставать с постели, но нужно было кое-что сделать. Точнее, это не нужно было делать, просто я хотел поступить именно так. У нас сегодня был рейс в Солт-Лейк-Сити. В одиннадцать нужно было уже быть в аэропорту, а если учесть, что уже была половина десятого, я опоздал. Однако меня это не сильно заботило, я все равно не собирался сегодня никуда лететь. Знаю, поступать так глупо, особенно когда испытательный срок еще не закончился, но мне не хотелось лететь, не хотелось видеть Джеймса и Лору. Хотя, раньше, никогда бы не подумал, что захочу не пойти на работу мечты. Как оказалось, понадобился всего месяц, чтобы это случилось. Я позвонил в центр управления полетами и сказал, что заболел. Для большей убедительности я даже зажал пальцами нос, чтобы на том конце провода наверняка поверили, что у меня насморк. Освободившись от сегодняшнего рейса, я мог делать все, что угодно, правда выбор был небольшой. Но я дал себе обещание, что не буду весь день валяться в постели и думать о том, как все плохо. Так или иначе, я должен был его сдержать, это ведь было обещание. Я нашел в себе силы встать с кровати и пойти в душ. Когда я вышел оттуда, надел джинсы и футболку, решив, что не должен просидеть в квартире весь день, пускай вообще не имел понятия, куда могу пойти. В итоге я дошел до дивана в гостиной. Там мне в руки попался дневник Анны. Я почти дочитал его, осталось совсем немного, но эта тетрадь в черной кожаной обложке позволила понять мне многое. В какой-то мере, что все, что там было написано оправдывало Анну, но я все равно ее ненавидел. Ее история казалась такой трагичной, на первый взгляд, но, если задумать, она была разве что очень глупой. Серьезно, Анна сбежала на другое побережье с каким-то парнем, в которого влюбилась по уши, а потом ее забрали родители, их отношения прекратились, и она жалела об этом всю жизнь. Это просто какой-то бред, неужели она этого не понимала? Хотя, я тоже не понимал, что все, происходящее между мной и Джеймсом бред. Но почему Анна не могла жить, как ей хочется? Почему не отправилась в кругосветное путешествие, раз так хотела? Почему не попыталась найти своего Ника, она ведь знала его имя, фамилию, как он выглядит, этого достаточно, чтобы хотя бы найти человека. Она просто бездействовала и жалела себя, такому не было оправдания. Впрочем, я делал то же самое. А еще я не понимал, за что Анна меня так сильно ненавидела? Конечно, я был не ее ребенком, но ведь так нельзя, хотя, все же можно, но зачем? Я не сделал ей ничего плохого, но Анну, наверное, можно было понять. И все же, я никогда и ни за что не прощу ее. Я бросил дневник на журнальный столик. Дочитать осталось совсем немного, но делать это вообще не хотелось. К тому же, я знал, что будет дальше. После смерти Джона Анна попытается убить себя, попадет в клинику, где будет рисовать достопримечательности разных стран на стенах, а потом умрет от инфаркта. Наверное, я остановился на ключевом моменте ее истории, там, где Ник умирает во время терактов одиннадцатого сентября. Это было грустно, пожалуй, но мне совсем не было жаль ее или его. Анна писала про то, что во всем виновата жизнь и я был согласен с этим. Все люди когда-нибудь умрут и не важно, как и когда это произойдет. Такова жизнь. И неожиданно я понял, куда хочу сходить сегодня. До сих пор не знаю, зачем это было нужно, просто захотелось. Это место было не очень далеко от квартиры, и я мог бы дойти пешком, но все равно поехал на метро. Спустившись туда, я в очередной раз осознал, как сильно не люблю этот город. Нью-Йоркское метро, просто отвратительное место, там противно находиться. Бомжи, ужасно воняет, крысы, бегающие по путям, это явно не то, чего ожидаешь от города, который называют столицей Мира. Но это был он, великолепный и неповторимый Нью-Йорк. Однако, то место, куда я направлялся было не таким, как весь остальной город, там было по-другому. Очень грустно и, красиво, наверное. Я вышел на станции Всемирный Торговый Центр. Эта станция была приличнее многих, там было светло и относительно чисто, но все равно хотелось уйти, как можно скорее. Я быстро поднялся по лестнице, в лицо ударил свежий воздух. Находиться на улице было куда приятнее, чем под землей. Я перешел дорогу по переходу, правда на красный, впрочем, в Нью-Йорке это считается нормальным и оказался в том самом деле месте. Мемориал одиннадцатого сентября. Там было очень красиво. Бассейны с падающей вниз водой, на месте фундаментов Башен Близнецов и деревья с мелкой светло-зеленой листвой. Здесь было слишком тихо для такого города, как Нью-Йорк и спокойно. А над мемориалом возвышалось самое высокое здание города — Башня Свободы. Сложно сказать, нравилось ли мне это месте. Скорее всего нет. Пускай тут было очень красиво, здесь погибло несколько тысяч человек. Не знаю, может ли нравиться место, призванное напоминать об этой страшной трагедии. Я вспомнил тот день, когда это произошло, вторник одиннадцатого сентября. Джон был на работе, Анна хотела уйти куда-то и, как всегда, не обращала на меня внимания. Я смотрел телевизор и попутно читал какую-то книгу. Мне было семь лет. Было ранее утро, я даже не успел позавтракать. Анна сказала, чтобы я сам сделал себе хлопья и чай, но мне было слишком лень. Это был обычный вторник, все шло своей чередой. Грохот, раздавшийся откуда-то, заставил меня отвлечься от книги. В гостиную пришла Анна и спросила, что это было. Мы вышла на балкон. Оттуда ничего не было видно. Тогда я попросился выйти на улицу, и Анна меня отпустила, она всегда отпускала, ей было все равно, что я делаю. Я спустился на лифте и вышел из дома. На дороге уже собралась толпа и все они смотрели в сторону Всемирного Торгового Центра. Столб черного дыма поднимался вверх от Северной башни. Кто-то сказал, что в башню врезался самолет. Мне было всего семь, и я не до конца понимал, насколько все серьезно, но мне стало страшно. Мимо проехали пожарные машины с включенными сиренами. Помню я смотрел на людей, стоящих рядом и у всех до единого на лицах, был шок. Прошло пятнадцать минут перед тем, как второй самолет врезался в Южную Башню, но казалось, что намного меньше. Я помню, как второй самолет, Боинг 767 Юнайтед врезался в здание прямо на моих глазах. Казалось, будто все это происходит не взаправду, что это просто сон. Ведь не могли же самолеты врезаться в башни, это же просто бред, такого быть не может. Только вот все это было правдой. Еще какое-то время я стоял на улице и молча смотрел на верхушки башен, а потом убежал домой. Анна сидела перед телевизором, прикрыв рот рукой и не отрывала взгляда от экрана. Таким был вторник сентября две тысячи первого. Тогда я был ребенком и не понимал всего ужаса происходящего, но мне все равно было страшно. Помню, еще долгое время после теракта по новостям постоянно говорили об этом. Оказалось, что во всем виновата Аль-Каида и Бен Ладен, они захватили четыре самолета, два из которых врезались в здания Всемирного Торгового Центра. Правда не все в это поверил, кто-то думал, что это подстроило правительство, чтобы оправдать вторжение в Ирак, кто-то думал, что это какой-то заговор или проделки инопланетян. Споры на этот счет до сих пор не утихают, существует множество теорий. Конечно, большинство из них полный бред, например, я где-то читал о том, что одиннадцатое сентября устроили младенцы. Да, знаю, звучит глупо, но в той статье даже приводились доводы, почему именно младенцы это сделали. Впрочем, каждый сам решает, во что ему верить. Что касается меня, то я считал официальную версию произошедшего вполне правдоподобной. Но какое это имеет значение? Да, всегда хочется найти виноватых, но разве это вернет жизнь погибшим? Нет. Даже если одиннадцатое сентября устроили младенцы, это ничего, по сути, не меняет. Так или иначе этот день навсегда останется черным пятном американской истории. Я подошел к бассейну, который был на месте северной башни Всемирного торгового цента, именно в нее врезался первый самолет и именно в ней, если верить дневнику Анны, погиб Ник, и еще Крис, тот парень про которого мне рассказывал Джеймс, он тоже погиб здесь. Я прикоснулся к черному мрамору, из которого был сделан мемориал. Поверхность казалась гладкой и прохладной. По всему периметру бассейна были имена людей, погибших в тот день. Помню, лет десять назад разгорелись споры о том, каким должен быть этот мемориал и тот вариант, который в итоге воплотили в жизнь мало кому нравился. Однако, в конечном итоге все остались довольны. Вряд ли можно было бы сделать лучше, чем есть сейчас. Возле мемориала всегда было много людей, но несмотря на это здесь было тихо, никто почти не разговаривал. Рядом со мной фотографировались какие-то азиатские туристки с грустным выражением лица. На другой стороне бассейна человек, явно бездомный, читал имена погибших. Здесь было так грустно и в тоже время спокойно. Возле мемориала не ощущалась вся та суета большого города, которую можно было почувствовать, отойдя на соседнюю улицу. Здесь никто никуда не спешил, а еще здесь было чисто. Мемориал будто был отдельно от всего остального города. Место, где стояли башни, раньше было точно таким же, как и остальной Манхеттен, но после терактов все изменилось. В небе над головой пролетел самолет, заходящий на посадку в Ла-Гуардию. Посадка самолета была красивым зрелищем, но только не отсюда. Если стоять возле мемориала и смотреть на самолет, то невольно вспоминаешь о событиях того дня. После одиннадцатого сентября я, вроде, даже передумал становиться пилотом. Тогда гражданская авиация вообще потеряла доверие. Многие люди боялись летать. Авиакомпаниям приходилось чуть ли не вдвое снижать цены на билеты, чтобы хоть как-то привлечь пассажиров, но несмотря на это, самолеты все равно летали полупустыми. Но потом я подумал и понял, что во всем виновата не столько сама гражданская авиация, сколько система безопасности. До одиннадцатого сентября на борт можно было проносить жидкости и колющие-режущие предметы, а дверь в кабину была постоянно открыта. После того, как террористы убили пилотов канцелярскими ножами и захватили самолеты все изменилось. Проверка в аэропортах стала намного более тщательной, а в кабине ставилась бронированная дверь, которая должна была быть заперта на протяжении всего полета. И я все же пришел к выводу, что глупо отказываться от мечты из-за страха того, что самолет захватят террористы, убьют тебя канцелярским ножом и направят его в здание. Анна после одиннадцатого сентября возненавидела мое желание стать пилотом. Сначала она говорила, что это всего лишь детские мечты, но потом, осознав, что я настроен серьезно, пыталась меня всячески переубедить. Сейчас я понимаю из-за чего все это, она потеряла любимого человека одиннадцатого сентября, для Анны это была больная тема, но тогда, в детстве, я не мог понять в чем дело и думал, что она просто меня ненавидит. Впрочем, так и было. Чисто случайно, я сам удивился, мой взгляд упал на имя и фамилию одного человека на черном мраморе. Николас Брайт. Я провел пальцами по буквам, понимая, что это тот самый Ник, которого любила Анна. Она упоминала его фамилию в дневнике лишь раз, но я запомнил ее. Николас Брайт. Почему-то Анна не написала о нем ничего, кроме того, что любила его. Она не писала, сколько Нику лет, чем он увлекается, какой он человек. Не сказать, что я проникся симпатией к нему, скорее мне было просто все равно. И все же, из-за Ника моя жизнь была ужасна. Ведь из-за него Анна не любила меня, из-за него постоянно сожалела о лучшей жизни, но, если бы не он, я бы мог вообще не появиться. Впрочем, не такой уж и плохой расклад, если задуматься. Фактически Николас Брайт был виноват во всех моих бедах, но обвинять его в этом было крайне глупо. Я последний раз посмотрел на его имя на черном мраморе и пошел дальше. Можно было бы еще поискать Криса, того человека, которого любил Джеймс, но я не знал его фамилии, к тому же в этом вообще не было смысла. Еще немного прогулявшись, я понял, что пора уходить, все равно, здесь нечего делать. Напоследок я окинул мемориал взглядом, а потом посмотрел на Башню Свободы. Новое здание Всемирного Торгового Центра возвышалось над ним, как напоминание о том, что Америка не повержена.