Боже, храни Короля

XXVII

Время тянулось чертовски медленно, но с каждым днём, проведённым в Леодрафте, Чимину здесь нравилось гораздо больше, нежели на родной земле, он чувствовал себя свободным и никому не обязанным впервые за всю жизнь. Через несколько дней после разговора с Тэхёном был собран официальный совет, на котором Паку досталась честь рассказать всю правду вновь перед тремя правителями близлежащих земель и их большой свитой. В конце его поблагодарили и выставили за дверь, наказав выздоравливать, но он ещё пару мгновений стоял по ту сторону мрачного кабинета Короля, прислушивался к тихим голосам, так ничего и не поняв. Больше его и Чонгука вообще не трогали, наоборот, другие люди, узнав про их родину, сторонились, и Чимина это немного тяготило. В первые дни он слонялся по больничному крылу, иногда бродил по коридорам, в итоге натыкаясь на охрану, заплутал однажды на кухню и спросил, не нужна ли помощь, потому что было одиноко. Старший давно пришёл в себя, но Сокджин наказал не донимать брата и разрешал видеться с тем совсем немного. За это «немного» Чимину пришлось солгать, что Тэхён уехал, ведь Чонгука, осознавшего, где находится, не волновало ничего, кроме Короля Леодрафта.

  Пак искренне боится, что будет, когда они всё-таки встретятся; он, честно признаться, поэтому рад тому, что брату нужно отдыхать и восстанавливаться. Ему надоело каждый раз видеть большие потухшие глаза Чонгука, глядящие брошенным щенком, когда он спрашивает, не приехал ли Тэхён? Тэхён. Услышав настоящее имя, хотелось повторять его каждую секунду, произносить с разной интонацией, с упоением, шёпотом, хотелось выцарапать на груди и, наконец, увидеть его обладателя собственными глазами спустя столько времени. Проводя дни в палате, Чонгук и не знал, что окна выходят как раз на другое крыло большого замка, туда, где находятся покои Короля, который забыл путь к раненым из-за одного-единственного, на кого боялся внезапно наткнуться в замке. Он старался не думать о праосвенце днём, когда всю голову занимали военные дела и стратегические планы, но оказываясь с самим собой наедине, мысли о Чонгуке душили каждую чёртову секунду, заставляя испытывать ненависть к себе. Тэхён не спал ночами, свернувшись в клубок, носом в подушку утыкался, стараясь отдаться сну, но всё было впустую. Он снова чувствовал себя уязвимым мальчишкой и в какой-то момент задумался: что если никаких взрослых и нет? Что если это просто пострадавшие дети? Когда тебе пять, ты кричишь, если больно; когда исполняется пятнадцать, тихо всплакнёшь, но когда становишься старше, начинаешь просто затыкать себя изнутри, даже если кровью истекаешь. Боль иногда уходит, а мысли всё равно остаются; через некоторое время Тэхён действительно уехал, и не то, чтобы у него была острая необходимость.