Боже, храни Короля

XXII

Лола сама не понимала, почему она не уходит. В какой-то момент женщина осознала, что устала от вечной погони, стычек, чужой крови на своих руках — попросту говоря, участь главнокомандующей оказалась горькой на вкус. Ей не хотелось возвращаться на чёрную землю, не хотелось видеть перед собой кого-нибудь, кто напоминал бы о прошлом; она просто сидела на берегу большого озера неподалёку от хижины отшельника, плела из жухлой травы венки и пускала по холодной прозрачной воде, молча наблюдая, как те медленно уплывают всё дальше и дальше. Лола тоже хотела бы уплыть следом за ними, но что-то всё же держало её на перепутье между двумя империями, и она откровенно не понимала, куда же ей идти. Нога медленно, но верно восстанавливалась, однако женщина знала: это не такая уж и серьёзная причина, чтобы остаться. Если бы ей очень хотелось, она бы давно добралась до Короля Леодрафта или же — как бы глупо и бездумно это ни было — бросилась бы следом за Чонгуком, с которым, к сожалению, разминулась. Но Лола не хотела этого; она хотела спокойно сидеть на берегу и плести венки, не думая совершенно ни о чём, потому что это место дарило ей бесконечное спокойствие и умиротворение даже притом, что за сотни километров от этого места творился настоящий хаос.

Она осознала, что окончательно сломалась в тот самый момент, когда после игры в загадки, где одержала победу, отшельник рассказал ей о том, что видел. Хосок оказался неподалёку, когда Юнги оставил Чонгука умирать в руках леодрафцев, что, накинув ему на голову мешок, уволокли прочь. Лола не могла поверить в это, да отшельник и не настаивал, однако после услышанного всё приобретало совершенно иной смысл и становилось ясным. Теперь она знала правду и была уверена во лжи Мина, но не понимала, откуда в этом мальчишке столько злости. У неё было много времени, чтобы подумать над этим, и в конечном итоге Лола решила, что это её вина: женщина взяла на себя роль их матери, а справиться ни с одним не смогла, оплошала, отчего всё стало в разы хуже. Лола искренне корила именно себя, поэтому ей больше не хотелось возвращаться, вспоминать прошлое и думать о нём, просыпаясь ночью от дурного сна. Она устала, и ей хотелось забыть абсолютно всё, потому что жизнь потеряла всякий смысл. Раньше она хотела бороться, но сейчас поняла: бесполезно.

      Дни тянутся один за другим, превращаясь в недели, и Лола понимает, что постепенно становится легче. Ей нравится рано вставать не ради того, чтобы своим криком поднять и отправить на тренировку ораву военных, а просто ради яркого рассвета на светлеющем небе. Нравится, что о тугих косах теперь можно забыть: она никому ничем не обязана и может не прятать волосы под платком. Ей нравится молча плести венки из первых цветов и корзинки из золотистой лозы, нравится, что Хосок от неё ничего не требует — он и не разговаривает с ней почти, но если она хочет, то готов поддержать любую беседу. Лола знает, что к северу развернулась война; женщина видела беженцев, слышала грохот и особенно громкие крики, но старалась об этом не думать. Война — часть её прошлого, которое она отчаянно старалась похоронить. Благодаря магии отшельника хижина представала лишь перед теми, кто особенно нуждался в помощи; для остальных она была скрыта. Раньше Лола не умела лечить, но Хосок научил её, и теперь женщина помогает ему, если кто-нибудь из раненых или потерявшихся забредёт в чащу леса и найдёт хижину, моля о помощи. Такая жизнь ей по душе.