Личное дело

Глава 2

Дмитрий Георгиевич Ковалев был вполне сносным начальником, что в нынешние времена является редкостью.
Он никогда не пользовался своим начальственным положением в личных целях, не гнобил подчиненных, не ставил перед ними недостижимых задач и не подставлял перед вышестоящим руководством. Он видел в каждом сотруднике человека, а не винтик в механизме отлова преступников. Для него его отдел был семьей. Поэтому в Сереге он сразу признал родственную душу, и старался подсказывать, помогать, не слишком подробно рассматривая нарушения инструкций и предписаний, если таковые случались.
Нет, он не был ангелом. Он очень часто орал, топая ногами и краснея лицом, обзывался разными нехорошими словами, критиковал все и вся и в недовольном состоянии пребывал гораздо чаще, нежели в довольном. Однако при этом он был отходчивым, и просто так, чтобы злость сорвать, не ругался – если уж наорал, значит – за дело. Заслужил.
Полковнику Ковалеву было шестьдесят четыре, и он планировал отправиться на пенсию ровно через год.
- Вот уйду на пенсию – тогда и будете тут свои правила устанавливать, а этот год – не сметь! - любил приговаривать он, когда подчиненные приходили с прошением провести какую-нибудь операцию без нужных бумажек или оформить все задним числом.
Стасов с полковником «дружил». Не буквально, конечно. Ковалев называл Серегу «сЫна», и считал своим преемником на посту начальника отдела. Воспитывал, так сказать, смену.
Сергей только что вернулся с пробежки по свидетелям одного муторного дела, где богатый подозреваемый сумел подкупить всех, кого знал, когда на столе его зазвонил внутренний телефон.
Завтра была пятница, а потом - суббота, выходной на работе – и очередная, вторая по счету, лекция. В ожидании этой субботы Стасов изо всех сил старался побыстрее прожить оставшиеся два дня, и звонок Ковалева впервые за все время его работы заставил его сморщиться.
- Сына, ты на месте? Зайди на пару слов.
Голос у Ковалева был усталый и недовольный, и Сергей обреченно поплелся к нему в кабинет, предполагая, что ухитрился в чем-то провиниться, и теперь придется каяться и исправлять.
Полковник кивком предложил ему сесть и откинулся на спинку скрипнувшего кресла.
- Ты, Сережа, помнишь дело Прахова? Ну, того журналиста, который умер от передоза?
- Помню, - неуверенно кивнул Стасов, хотя помнил все весьма и весьма приблизительно.
- Нихрена ты не помнишь, - в сердцах бросил очки на стол полковник. – Этот Прахов у нас висяком болтается, а вы не чешетесь!
- ДмиииитрийГеооооргич, - жалобно заныл Стасов, - ну когда мне?... У меня два вчерашних трупа и один недельный, и еще несколько дел на доследовании надо перелопатить, а по Прахову все, что могли, ребята сделали – там же тупик полный. К нему по сто человек приходило в гости, кто там что вспомнит? Улик никаких, свидетелей нет, подозреваемого ни одного. Я помню, этим делом Виталик Маркин занимался.
- Виталик твой лентяй и балабол, - припечатал Ковалев, - а про твою загруженность я и без тебя помню, сам тебе задания давал. Значит, сына, вот что. Сегодня пришла мне сверху (полковник многозначительно указал пальцем в потолок) указиловка одна любопытная. Очень уж наше начальство об этом Прахове волнуется – как бы его смерть неотомщенной не оказалась. Прахов этот, судя по нашим первоначальным данным, имел небольшой компроматишко на начальственную братию, с того и кормился. Мы это направление особо не копали, сам понимаешь – не дали б нам там копать. А сейчас вдруг чины наши распереживались, а ну как где что всплывать начнет из архива этого Прахова, бога его душу мать... В общем, так. Я тебя снимаю со всех остальных дел и передаю тебе дело Прахова. Это приказ, - стукнул он ладонью по столу, видя, что Стасов открыл рот для возражения. – Не обсуждается. Передавай свою текучку Соболевскому и Громову, я им дополнительно все еще раз прожую. А ты начинай, сына, по Прахову все заново. На материалы Маркина не рассчитывай – он у нас известный формалист, нарисовал по одному образцу бумажки и спокойненько дело «слил». И еще...
Полковник замолчал и полез в сейф. Кресло угрожающе заскрипело. Стасов поморщился – еще больше, чем скрип проклятого кресла, он не любил такие вот «личные» поручения, которые обязательно оказывались гнилым на поверку делом, пахнущим весьма и весьма дурно. Это дело пованивать начало сразу, еще у Маркина, когда оказалось, что журналист получал деньги за молчание о какой-то явно нехорошей информации. Был при этом заядлым кокаинистом, перешел на героин, и вообще, прямо скажем, крутился в не слишком добропорядочной компании. Тогда Виталик Маркин с присущим ему хитроумством ловко переключил внимание на другую рабочую версию, по ней слегка покопал да и примолк, а теперь вот вонючее дельце всплыло и направляется прямо Сергею в руки.
- Вот тут у меня есть любопытная информашка. Вчера довелось мне с одним начальником общаться в теплой, дружественной обстановке... наркоту он контролирует... и вот что получается, Сережа... общие у нас интересы в этом деле обнаруживаются. Прахов наш - тот еще гусь, как выясняется, и у ребятушек в разработке тоже давно был. Мало того, что он компру держал - так он еще, сукин сын, оказывается, наркоту не только кушал, но и распространял. Пушер, в общем. Хотя и мелкий. А может, и не мелкий, но очень хитрый... Но работал на кого-то весьма крупного. Этого крупного ребята из сопредельного ведомства давно пытаются выловить. А мы, значит, со стороны кончины Прахова пристегнутыми к ним и получаемся. Прахов этот держал контакты со своим поставщиком через некий клубец, для голубой публики. Да-да, не кривись ты, он еще и нетрадиционный товарищ был. Ты не знал? Плохо, значит, Маркин копал это дело, плохо, халтурил... Ну, да что теперь уж кулаками махать. Одним словом, в клубе этом наш Прахов менял большую партию товара на деньги, и спокойно выплывал на оперативные просторы, удовлетворив страждущих в порошке. Соседние ребята его самого вычислили, пару человек из его топтунов совсем уж мелких нарыли, а вот до основного хозяина так и не добрались – Прахов наш преставился, вот и уперлись в стену. Так что давай-ка, Сережа, начинай копать и ты этот клубец. Мало ли, что там вылезет – вдруг кто-то Прахова люто ненавидел на почве страсти? Или он кому-нибудь отказал в любви и наркотических порошочках? В общем, сходи, проверь местечко. Посмотри, что там да как, кто там тусит, кто главный... Там, в клубце, парень из наших под прикрытием работает уже месяца два, Леха Веденеев. Он тебе поможет, если что, только, сам понимаешь, сливать его пока нельзя, так что ты с ним по-тихому, так же, как со всеми. Что ты смотришь на меня, как агнец перед закланием? Ну, сходишь пару-тройку раз в этот клубец, пообщаешься с тамошней нежной компанией, завоюешь пару сердец для пользы дела... - Ковалев разразился хохотом, и Стасов невольно тоже прыснул, хотя вся эта затея ему не нравилась совершенно.
- В общем, ты понял меня, сына. Ну, все, давай, иди. Иди, иди, не смотри, как побитая собачка. Чем тебя гей-клуб не устраивает? Отдохнешь, выпьешь в приятной компании за счет конторы. Разрешаю. Но чтобы с пользой!
Ковалев перекинул Сергею папку с документами по клубу, в котором обретался убиенный Прахов. Стасов тяжело вздохнул и пошел к себе в кабинет, на ходу листая дело.
- Веденеев, Веденеев... не, не помню такого, - сам себе сказал он и углубился в чтение оперативной информации из папки.

..Сергей Стасов был гордостью юрфака. Помимо безукоризненной учебы, он к четвертому курсу стал чемпионом мира по каратэ-до среди юниоров, и мало с кем общался, приходя точно к парам и уходя со звонком. Он не имел друзей и уж тем более подружек на курсе. Он вообще слыл «человеком в футляре» - замкнутый, неприступный. А сам он, наверное, особо и не замечал, какого мнения о нем его сокурсники. Он был увлечен сначала спортом, потом упоенно писал диплом на заумно сформулированную тему о способах оперативно-розыскной работы... Возникало ощущение, что ему неинтересно ничего, кроме учебы, спорта и предстоящей работы. Ему не нужно было ни общение с сокурсниками, ни совместные вечеринки, ни книжки и конспекты, которые все остальные постоянно стреляли друг у друга. Он был сам по себе, остальные – сами по себе. Он даже не пришел на вечеринку по поводу предзащиты. А на вручении дипломов сидел один, немного свысока глядя на копошение нарядных выпускников и их торжественных родственников - на практике проверял свои заумные «способы слежения»?...
Все удивились, когда узнали, что Стасов пошел работать в криминальную полицию. В уголовный розыск. Бывший МУР. Он, Чемпион и Лучший Ум Юрфака – и вдруг на нищенский оклад? В государственную службу? Не открыл свою юридическую фирму, не стал юристом холдинга, не пошел в адвокаты... а стал всего лишь оперативником. Опером. Сыскарем. Четыреста долларов в месяц.
Еще больше удивились бывшие однокурсники и знакомые, когда Стасов взялся преподавать оперативно-розыскную деятельность на родном факультете. Не аспирантуру принялся покорять, не диссертации и научные работы писать – нет. Просто преподавать. Сто долларов в месяц.
Бывшие сокурсники, собираясь каждый год на «встречи выпускников» и хвастаясь друг перед другом машинами и виллами, иногда вскользь упоминали об этом, посмеивались, крутили пальцем у виска. Но кроме «официальной информации» о Стасове, как обычно, никто ничего не знал. Почему, как и по каким соображениям были сделаны эти шаги, для всех осталось загадкой.
А Сергей Стасов всегда точно знал, чего он хочет. Когда он в первом классе потерпел поражение в ребячьей потасовке на школьном дворе, он поставил маму перед фактом: с этого дня он ходит в спортивную школу и занимается каратэ-до. Но не просто заниматься он хотел, а стать лучшим – и стал, правда, только через двенадцать лет. Но лучшим – во всем мире. Уровень двора давно был покорен – в том же первом классе, после нескольких занятий новым хобби. Сереже понравилось побеждать, и ради тщеславия мальчик поднапрягся... и стал отличником. Легко поступил на престижный юридический факультет – к этому моменту его, кандидата в мастера спорта международного класса и золотого медалиста, взяли бы даже на самый-cамый престижный факультет – международных отношений. Но туда Сережа не хотел – скучно ему было экономику и политику учить.
Его захватило новое: криминалистика. Способы раскрытия преступлений. Способы обнаружения следов. Способы оперативно-розыскной работы. Сережа, не забывая и спорт, зачитывался учебниками по криминалистике и справочниками следователей, просил направить его на практику в экспертный отдел, криминалистическую лабораторию или, на худой конец, в оперотдел, к дознавателям. После титула Чемпиона на Сергея обрушилась тотальная слава: его зазывал к себе работать бывший МУР, переманивали эксперты с Расплетина, очень настоятельно приглашало на беседу само МВД, даже милый улыбчивый серый дядечка из ФСБ приезжал, читал Серегину научную работу по способам внешнего наблюдения за подозреваемым, кивал согласно головой и рекомендовал «защищаться и приходить работать» к ним...
Но Сергей к этому моменту четко определил для себя, чего он хочет. И шел к этой цели упрямо и неуклонно, не отвлекаясь на глупости.
Ему вообще было психологически комфортнее одному – он знал, что его никто не обманет, никто не подведет... Несмотря на свой немаленький успех у представительниц противоположного пола, жениться и предаваться прочим, как он их называл, «буржуйским утехам» Сергей не спешил. Он искал девушку, с которой ему будет хорошо. Надежно. Легко. Приятно. И интересно.
Встречающиеся на пути красотки, отвечавшие только одному Серегиному параметру – «приятно смотреть» - по всем остальным безнадежно проигрывали. То их слава Стасовская привлекала больше, чем он сам («Иду я с ним по улице, вся такая красивая, а народ смотрит нам вслед и думает: Что это за куколка рядом с самим Стасовым пошла?»), то глазки непонимающе округлялись, когда Сергей увлеченно произносил имя великого Ломброзо («Это певец новый, да, Сержик?»), то хищный денежный блеск в глазках скрыть не могли, когда Сергей делился планами («Та-ак, это значит - яхта, вилла где-нибудь в Испании... Или Италии? Нет, лучше в Испании...»).
Сергей даже привыкнуть к ним не успевал – достаточно было пары часов общения и трепа, чтобы понять: не то. Он особо и не переживал, идя к своей цели и не встречая на своем пути помех. Выработал особый взгляд (он назвал его «отшивающий»): надменно, сверху вниз сквозь ресницы, и при этом выражение лица – презрительное, такое, что прямо вот написано на нем крупными буквами: Ты мне не нужна, детк... У него глаза словно специально под такой взгляд были созданы: светло-серые, прозрачные и абсолютно непроницаемые. Он даже сам иногда испуганно прислушивался к себе: может, с ним что-то не то? Почему ему не интересно все это – ухаживания, романы, встречи? Но успокаивал себя тем, что говорил себе: я просто слишком занят, и у меня на это нет времени.
Получил-таки свой красный диплом, и пришел в уголовный розыск. Туда, куда и мечтал. Его не смущала мизерная зарплата – он создавал себе небольшую финансовую базу своей маленькой двойной жизнью... Но - тссс. Об этом он никому не говорил, и говорить не собирался.
Даже жена, которая появилась как-то внезапно и бестолково, наспех, второпях, ничего не знала о Серегиных дополнительных заработках. Ей это было и неинтересно. Она строила свою карьеру, и Стасов, наверное, потому и смог с ней ужиться, что от него ничего не требовалось. Его жена не таскала его на вечеринки, не требовала отпусков у моря, не настаивала на совместных ужинах в ресторанах... она была именно такой, какая и нужна оперу: незаметной.
Ее звали Алла, и она была аудитор. Она делала карьеру, и ей было наплевать на рестораны, моря и ужины. Ее больше интересовали командировки, проекты, отчеты и заседаний комиссий, в которых она состояла. Серега ей был нужен, наверное, исключительно для штампика в паспорте: Алла считалась замужней дамой, что благоприятно сказывалось на карьере.
Стасовы составляли идеальную пару: каждый жил сам по себе, не мешая второй половине. Они встречались утром на кухне, дружелюбно пили кофе, перекидываясь парой формальных фраз, и разбегались: Алла – в свою фирму, Сергей – в свой отдел. Вечером встречались они гораздо реже: мужчина раньше одиннадцати не возвращался, засиживаясь допоздна над отчетами и облекая в бумажную форму добытую за день информацию, Алла же к этому моменту уже крепко спала, готовясь к следующему дню и пытаясь удержать «приличный» цвет лица.
Они во всем друг друга устраивали. А любовь и страсть... ну, наверное, в самом начале их отношений она и мелькнула на пару часов. Но теперь, спустя четыре года брака, они уже и вспомнить не могли, почему же все-таки поженились тогда.