Личное дело

Глава 23

За те три недели, которые прошли с момента «совета в Филях», дело против оперуполномоченного отдела по борьбе с оборотом наркотиков старшего лейтенанта Веденеева А.В. и старшего оперуполномоченного отдела по тяжким и насильственным преступлениям капитана Маркина В.И. было возбуждено сразу по нескольким статьям. И одна из них была «покушение на убийство».
Ковалев, не смыкая глаз, следил за процессом расследования, стараясь предотвратить подкуп или спуск дела на тормозах.
А попытки такие были, причем, постоянно. Полковнику казалось, что 70% руководства или уже подкуплено, или в долгу перед Веденеевым – Ковалев каждые три часа объяснялся по телефону и выучил свою партию наизусть.
Да, он уверен.
Да, есть свидетели.
Да, доказательств достаточно.
Да, найдены неоспоримые улики.
Да, сотрудник взят с поличным при продаже крупной партии кокаина посреднику.
Нет, это не была предварительно разработанная операция отдела.
Нет, руководство сотрудника не было уведомлено об операции.
Да, все средства от продажи перечислялись на личный счет сотрудника без ведома руководства.
Да, сотрудника видели на месте преступления, что подтверждается локализацией навигатора его транспортного средства.
Да. Да. Нет. Нет. Да... и так по кругу.
На исходе третьей недели полковник, сидя перед Самым высоким Руководством, то краснел, то бледнел от услышанного.
А услышал он очень простое предложение: давайте забудем про участие хорошего опера Леши в наркотической канители. Он же был под прикрытием. Он собирался составлять отчет обо всем этом, он просто внедрился в группировку... он делал свое дело, а вы его, нехорошие дяди, арестовали и обвинили. Давайте сделаем вид, что кроме соучастия в убийстве Леша Веденеев ничего не делал. Не доказано ведь, что он взятки брал за отмазывание подельников по наркотическим делам? Не доказано.
Не доказано ведь, что это Веденеев причастен к убийству Прахова, Корнейчука и покушению на Бельского? Не доказано, все улики косвенные.
На месте нападения на Бельского видели совсем другого человека, к Корнейчуку он тоже не входил, а про Прахова и вовсе можно забыть – там и свидетелей-то нет. Догадки-с. А догадки к делу не пришьешь. Так что давайте, Дмитрий Георгиевич, не будем бить копытами и выносить сор из избы.
Да, нехорошо поступил Леша Веденеев, помогая разобраться с танцовщиком. Ну, погорячился, бывает. Не так понял намерения – подумал, что раскрыть его легенду собираются, и испугался. Все мы люди. Все могут испугаться и потерять голову. Давайте тихонечко Лешу пожурим, закроем лет на 5 в колонию-поселение, а он исправится, хорошо будет себя вести, и выйдет годика через три за примерное поведение. Что? Улики? Так Леша же хотел банду наркодельцов изнутри раскрыть. Вот и внедрился. Это не улики, это свидетельства его примерной и доблестной работы. Нож? Ну, это вообще он нож своего подельника прятал, вот и пальчики на нем Маркинские, а Маркин - просто в аффекте, знаете ли. Не сознавал, что делал. Разговаривал и ножом размахивал. Мы его за это отругаем, а как же, это даже не сомневайтесь, отругаем и под суд отдадим.
Следил? Да не следил он, нет. Просто версию проверял, отрабатывал алиби танцовщика, ибо Виталик Маркин - честный опер и хороший работник.
А Вы, Дмитрий Георгиевич, не зажать ли хотели празднование шестидесятипятилетия? Ай-яй-яй, как нехорошо, такая дата – и молчком, молчком...
Полковник слушал молча, уставившись в полированный приставной стол, и у него горели уши. Он понял, что вот эту закрытую дверь ему уж точно не пробить. Бесполезно. Уж если за Веденеева и Маркина вступается вот ТАКОЕ начальство, то это может означать только одно: дело уже фактически закрыто. Просто сделали уважаемому полковнику Дмитрию Георгиевичу личный плезир, вызвали и лично разъяснили, почему он не прав и в чем ошибается. И заодно недвусмысленно намекнули: будешь выступать – пойдешь на пенсию. Возраст как раз подошел. И там уж выступай, сколько хочешь. Хочешь – на скамейке в парке с плакатом, хочешь – на митинг сходи, коли так неймется активную позицию проявить.
Выйдя от Большого Начальства, Ковалев закинул в рот таблетку, посидел на креслице между этажами и медленно, по-стариковски шаркая ногами, отправился в кабинет своих оперативников.
Стасов был на месте – он составлял какой-то очередной отчет, заглядывая попеременно то в свои записи, то в разложенное на столе дело. Увидев полковника, он по его лицу сразу все понял.
- На пенсию мне, сына, пора, - тяжело опустившись на стул перед побледневшим Серегой, Ковалев снова потянулся за таблеткой во внутренний карман, - не могу я больше. Устал. Были бы ветряные мельницы, было бы легче. А тут... не мельницы, а жернова какие-то на шее...
Сергей молчал, играя желваками.
- Мне-то можно и на пенсию, сына. Я даже и не против. Только ведь это ничего не изменит. Все равно дело прикроют. И никто из нас – никто, сына, хоть вместе, хоть по отдельности! – не осилит этого Полифема. Дело вышло на уровень тех самых чиновников, которые судорожно боялись шантажиста-Прахова. И точно так же судорожно они сейчас вытягивают из переделки своих мелких подельничков. Знаешь, что я думаю, сына? Я думаю, что они сами по уши в этом и замазаны. Все это – их бизнес, сына. Этим их Прахов и держал, судя по всему. А когда зарвался и аппетит повысил, Веденеев по их приказу тихонечко гадкого дядю и устранил. Они заслали своего парня курировать дело о наркоте, он спокойно его разваливал, Праховское убийство тоже висяком пахло, хотя изображали они по нему свою кипучую заинтересованность, тоже свой парнишка работал и страховал. И тут вдруг – такая промашка... полезло говно из сортира. И тогда они нажали на все рычаги, которые у них были. Круговая порука. Я не удивлюсь, если сам... ну, ты понимаешь, кто... - Ковалев левой рукой указал на потолок, правой массируя рубашку в районе сердца, - сам это дело лично контролирует. Веденеев и Маркин – слишком мелкие сошки, чтобы быть акулами в этом бизнесе. Нет, сына... Они просто исполнители, черт их дери. А настоящий хозяин всего этого бизнеса, выходит, в обиду своих мальчиков не дает. И сколько у него таких мальчиков...
- Так значит, все? – наконец, тихо произнес Серега.
- За убийства и покушение их будут судить, это даже не обсуждается. А вот по делу о наркоте нам рот заткнули и руки выкрутили. Так что выходит, что все эти убийства – результат пьяных ссор, аффектов и прочей мелкой чепухи, за которые при хорошем адвокате не дадут слишком много, - полковник стукнул ладонью по столу, - и ничего не смог я сделать. Считай меня, сына, трусом, оборотнем в погонах, козлом вонючим и волком позорным, но я ни-че-го не могу больше сделать.
Ковалев тяжело поднялся и пошел к выходу. Стасов молча смотрел в его спину и понимал: да, это действительно конец.
- Вы подпишете мой рапорт, Дмитрий Георгич? Я не буду больше здесь... работать, – наконец, тихо сказал он почти скрывшейся в дверях спине.
Полковник остановился, не поворачиваясь.
- Пиши пока на отпуск, ты ж ни разу там не был, тебе месяца четыре теперь насчитают, - глухо сказал он двери, - вот и отдохнешь. А там посмотрим. Может, и подпишу рапорт. Если сам останусь.
Не дожидаясь ответа, он вышел и закрыл за собой дверь.
Стасов за две минуты написал рапорт, подмахнул у мрачного Ковалева визу «согласен», отнес в секретариат, зарегистрировал (чтобы не было возможности передумать), аккуратно сложил все свои бумажки в сейф, запер там же табельное оружие и бегом сбежал по лестнице.
Ему вдруг показалось, что он проснулся. Проснулся после долгого и тяжелого сна.

Стасов всегда обожал свою работу. Обожал до такой степени, что мог ради нее пожертвовать всем. По большому счету, ему просто было на все плевать, кроме его работы. Он верил, что может что-то изменить в этой жизни. Нет, конечно, он не был столь наивен, чтобы считать, что в одиночку победит всю преступность, нет. Но он знал, что лично он – хотя бы он! – не берет взяток. Не отмазывает преступников от наказания. Честно служит. Не пытается срубить бабла. Расследует – хорошо ли, плохо ли, это уже другой вопрос, но в силу своих умственных способностей – преступления. И пытается - да, пытается! - честно наказать тех, кто закон нарушает. Он посвятил этой идее всю свою жизнь. Он сознательно готовился служить в милиции чуть ли не с детского сада. Он знал, что будет работать честно. Несмотря на маленькую зарплату, несмотря на тяжелую морально работу - но он будет служить только в милиции. Бороться с убийцами. С негодяями. Сажать их за решетку. И с радостью смотреть, как они корчатся там от бессилия.
Он вполне был доволен своей работой все эти годы. Ну, то есть, конечно, как любой нормальный человек, он свои ошибки видел, понимал, что надо набираться опыта, перенимать его у старших, старался, тянулся, учился, где мог... и работал, работал, работал. Без отпуска. Не устраивая себе больше одного выходного в неделю. Ему было наплевать, что его семья разрушилась из-за его работы. Ему было наплевать, что такой его график не давал ему ни единого шанса устроить свою личную жизнь и завести новую семью. Он было даже уже смирился с тем, что так и останется одиноким, стареющим ментом. И вдруг...
Вдруг он проснулся и увидел, что все вокруг играют по другим правилам. Что он работает вхолостую. Он находит преступников, ищет доказательства их вины - а их тут же отпускают на свободу другие. И это он, он, Сергей Стасов, корчится от бессилия, а преступники смеются над ним и его усилиями, с легкостью покидая камеры, куда он их закрыл! Побеждают в итоге они, а не он. Он и еще несколько таких же честных ребят. Их – меньшинство. Не волки в овечьей шкуре в их стаде – а наоборот, всего несколько настоящих овечек среди стаи волков. И бесполезно бороться, потому что человек не сможет сдвинуть гору. Каким бы сильным он ни был...
Сейчас Стасов уперся в эту гору с размаха и понял: да, он бессилен что-либо изменить. Ковалев, честный и принципиальный Ковалев, который всегда дрался до конца, признал свое поражение – и это Стасова разбудило. Если уж даже матерый Ковалев, закаленный годами драк и подковерных интриг, сдался – то как победить Сереге Стасову, зеленому и неопытному еще, которого и всерьез-то никто не воспринимает? Подумаешь, капитанишка. Полковника – и то по носу щелкнули, осадили, отчитали, как мальчишку. А в Серегину сторону и смотреть не станут – просто уволят, или устроят геройскую гибель при захвате сопротивляющегося преступника.
Раньше Серега слышал о таком, но не верил – ему казалось, что в их команде, в их отделе такого не случится. Никогда. Он, Стас Соболевский, Серега Громов, Виталик Маркин – все они воспитаны Ковалевым, они в одной связке, они друг друга поддержат, знамя подхватят из слабеющих рук товарища, если вдруг что. А потом вдруг развалил расследование Маркин... потом вдруг окажется, что за некую сумму закрыл глаза и «не заметил» какие-то доказательства Громов... Мелочи, чепуха, не смертельно, никто не пострадает от этого, но... Стас Соболевский еще держится: как и Серега, он тоже был из когорты последних идеалистов - но где гарантия, что Стасу завтра не понадобятся деньги? Это Стасов, эксплуатируя свое легкое перо, может прокормиться и без службы. Ему есть, что есть, и нет проблемы «дотянуть до зарплаты». А у Соболевского семья, и сценаристом он не подрабатывает. Всякое бывает: жена взбрыкнет и захочет жилплощадь побольше. Или ребенка в школу получше надо будет устроить. Где гарантия, что и Стас не дрогнет? Гора не поддается их пинкам. И единственное, что они могут - это надорваться и «геройски» умереть от напряжения рядом с этой горой. А гора не сдвинется ни на миллиметр.
И Сергею вдруг стало противно. Противно и тошно ощущать себя дятлом, бьющимся головой о неподдающееся дерево. Щепки летят, голова болит, а результата – ноль. И еще тошнее – видеть, как над его долбежкой смеются те, кто давно уже не озабочены вопросами чести и прочей морали. Как они издеваются над его попытками, сводят их к нулю. Ты нашел нам доказательства того, что Леха Веденеев – пушер? Ой, а мы эту твою бумажку потеряли. А разве она была? Ой, да ты чтооо, и протокол был? Да ну? Не может быть. Не знаем, не видели. Леша - хороший парень, как не стыдно наговаривать.
И смеется над ним Леха Веденеев и ему подобные. Или, и того хуже, злобу затаил, месть планирует, и завтра подставит, да так, что мало не покажется.
Ну что ж... иногда надо уметь и проигрывать. Ему не раз приходилось это делать: когда на ринге ты понимаешь, что противник сильнее тебя, и опытнее, и умнее, а у тебя уже голова кружится и вот-вот отрубишься даже без помощи противника – надо уступить. Проиграть. Собрать силы для завтрашнего поединка. Иначе проиграешь и нынешний, и следующий. А если сэкономишь силы сегодня – есть шанс взять реванш завтра.
И Сергей сел в машину, испытывая одновременно и тоску, и боль, и радость освобождения. Его опора в жизни, его идеалы, его принципы, его работа – рухнули и разбились. И как теперь это крушение пережить?
Наверное, Алексу абсолютно все равно, где работает Серега – он мог бы быть и следователем, и дознавателем, и судьей, и охранником в казино, и продавцом унитазов – вряд ли бы это имело значение. А вот Митя, конечно, разочаруется, ведь он так жаждет стать полицейским... еще один маленький идеалист, который не понимает, что мы живем вовсе не в сериале «Комиссар Рекс».... Там преступники не оказываются коллегами, там добро и справедливость всегда торжествуют над злом... как же ему это объяснить? Да никак. Со временем сам поймет. А не поймет – так увлечется чем-то другим. Но все это – вопрос времени. А времени теперь у Сереги – хоть отбавляй...

Стасов доехал до Митиного детского сада и зашел внутрь.
Последние три недели, пока Алекс приходил в себя в больнице, Митя жил у него. В тот день, когда произошло нападение, бабушка как раз и привезла мальчика Алексу «на побывку» - они с супругом отбывали на месяц куда-то в деревню, и Митя в такие периоды жил у своего обожаемого Алекса. Поэтому, если бы не Стасов, Мите пришлось бы томиться в какой-то глухой деревне до полного выздоровления Алекса... Серега про себя подумал тогда, что даже рад такому повороту событий – ему было в радость возиться с ребенком. Он приноровился к утренним подъемам, научился рисовать груши и больше пятнадцати минут уже не тратил на отглаживание маленьких брючек и рубашечек по вечерам.
Наверное, он был бы идеальным отцом – с Митей они ладили превосходно. Митя признавал Стасовский авторитет беспрекословно, да и вообще Серегу боготворил - а Серега не ленился тратить время на объяснение бесконечных малышовских «почему», прилежно следил за чистотой гардероба своего подопечного и напару с ним утром делал зарядку.
Единственное, с чем выходил затык – это с пятичасовым вояжем Мити из детского сада. Серега хронически не успевал – по разным рабочим причинам – попасть в детсад вовремя, поэтому Митю, как сына полка, забирали те из оперативников, кто оказывался рядом. Все были в курсе Стасовской проблемы (точнее, все, кроме Соболевского, думали, что Серега женился на женщине с ребенком), и помогали, как могли.
Если же оперативников в нужном районе не оказывалось, Митя безропотно ел в столовой и шел в группу продленного дня, которая развлекала детей до семи часов вечера. А уж потом все же какая-нибудь да подворачивалась оказия, или сам Стасов успевал - и Митя вливался в коллектив обожаемых полицейских.
Он подружился со всем отделом. В любимчиках у него ходили Соболевский и Громов. Когда Стасова не было на месте, либо Громов, либо Соболевский его заменяли на предмет задавания вопросов и рисования фруктов. Митю все любили, таскали ему конфеты, пирожные, помогали читать и вообще баловали. Суровые оперативники начинали умиленно улыбаться, завидев неподалеку от Стасовского стола разложенные книжки, плюшевого медведя и вихрастую темную макушку. Митины карие глазки с пушистыми ресничками и невероятно серьезный для его лет подход к любому вопросу покорили всех. Митю в шутку называли будущим сотрудником отдела на стажировке.
Но сегодня Мите не было уже необходимости томиться в группе продленного дня – Серега приехал даже немного раньше, чем заканчивалось Митино «заточение», и теперь вышагивал по холлу, разыскивая нужную дверь. Малышня сплошным круговоротом заполняла пространство. Сотни темных и светлых макушек, хвостиков и косичек с гомоном прыгали вокруг, и Стасов растерялся: к такому количеству детей он не привык.
- Сережа! Сережа! – ликующе прорезался из общего визга голос Мити, и кудрявая голова, подпрыгивая, понеслась к нему навстречу.
- А у меня новость, - поймал его Серега, - я с сегодняшнего дня в отпуске! Мы с тобой будем весело проводить время, навещать Алекса, и мне даже не придется ходить на работу!
Митя взвизгнул и заболтал ногами, повиснув на Сереге.
И тут Сергей увидел, что к ним пробирается некая молодая леди весьма и весьма привлекательной наружности – у нее была хрупкая фигурка, рыжие волнистые волосы, заколотые на затылке, и задиристые веснушки на носу.
Несмотря на строгую блузку и юбку до колена, она выглядела девочкой, играющей во взрослость. Стасов автоматически приосанился, спустив мальчика с рук, и Митя тут же занервничал, вероятно, интуитивно распознав переключение внимания на даму. Уж непонятно, что он там себе навоображал, но явно не собирался давать Сереге шанс пококетничать с воспитательницей.
- Меня зовут Анна Викторовна, - представилась милая леди, - я воспитатель Димы. А вы его...
Она вопросительно запнулась, глядя на него. Митя не дал Сергею ответить. Он выдвинулся вперед и четко ответил:
- Это мой папа. Папа Сергей Николаевич.
Стасов застыл с открытым для ответа ртом: при данном раскладе прелестной воспитательнице нельзя было бы сделать даже шутливого комплимента... ведь он был – папа. И, судя по ситуации в Митиной семье, получается, муж второго папы. Воспитательницыны брови поползли вверх, и Митя добил ее окончательно:
- Бабушка же говорила Вам, что она уехала? Воооот. А папа Александр Борисович сейчас в больнице, поэтому меня пришел забирать папа Сергей Николаевич. Обычно он сильно занят, потому что работает в полиции, и у него даже есть настоящий пистолет. И меня забирали его коллеги, и даже один раз настоящий полицейский полковник. Но сегодня папа в отпуске, и поэтому пришел сам.
Девушка слегка смешалась, а Серега сглотнул. В принципе, Митя не соврал в общем изложении событий, только вот он самостоятельно записал Стасова в «папы», недвусмысленно соединив его таким образом с Алексом. Воспитательница, конечно, не раз видела «папу Александра Борисовича», и, вероятно, подозревала нечто подобное, но все же появление второго «папы» было для нее полной неожиданностью. Однако милая девушка гораздо быстрее справилась с оторопью (сказывается опыт работы с непосредственными детьми и их непредсказуемыми родителями!), чем сам Стасов, и сделала приглашающий жест рукой:
- Ну что ж, Сергей Николаевич, очень хорошо, что Вы зашли. Прошу, зайдите в кабинет.
- Вы будете меня ругать и жаловаться? – уныло осведомился Митя, сразу утратив весь свой боевой задор. Сергей приподнял бровь, немножко придя в себя:
- А что, Митя, тебя есть, за что ругать?
Митя молча понурился и потащился следом за взрослыми, не выпуская Сергееву руку.
Они уселись в кабинете: Анна Викторовна – за своим столом, Сергей – с трудом уместив себя на крохотном стульчике для детей. Митя присел рядом.
- Во-первых, Сергей Николаевич, Дима очень любит спорить с воспитателями, - начала девушка, пытаясь придать себе солидный вид, - во-вторых, он очень неаккуратно пишет. Зачеркивает, исправляет прямо в чистовике, хотя я учу их сначала все писать в черновик.
Сергей, впервые ощущая себя в роли ругаемого родителя, покаянно кивнул:
- Я знаю. Я видел его тетради. Он просто невнимательный.
- Да-да. Это Вы верно заметили. Он очень невнимателен. Думает о чем-то своем, иной раз даже не слышит, когда ему делают замечания.
Темная макушка слева от Сергея виновато опустилась.
- А сегодня я очень его ругала, потому, что он не прочитал стихотворение.
Сергей удивился и даже возмутился, готовясь заступаться за мальчика:
- Как это – не прочитал? Да мы вчера весь вечер читали стихотворение! Про Березу. Белую.
- Мда? Хм... вообще-то я про другое стихотворение. Но если он читал Есенина, почему не сказал мне? А, Дима?
Митя скосил глаза на Сергея и признался:
- Я перепутал стихотворения потому что. Я же не мог рассказать про неправильное стихотворение.
Воспитательница укоризненно помолчала. А Сергей вдруг, после своего сегодняшнего прозрения в жизни, подумал, что бедный ребенок вынужден переживать из-за таких пустяков! Ну подумаешь – перепутал стихотворение! Какая мелочь... он пережил страшное потрясение, когда вернулся домой и увидел там своего Алекса в крови. А эта миленькая девчушка, ничего не зная обо всех ужасах, заставляет его переживать из-за сущей ерунды!
По своим собственным воспоминаниям Сергей помнил, как сильно он волновался, когда его вызывали к доске, когда он забывал выученное, когда он боялся контрольных... зачем, ну зачем ребенку все эти нервные встряски? Ведь мальчик прекрасно читает, умеет писать... неужели от одного перепутанного стихотворения его жизнь изменится? Неужели он должен ежедневно жить под гнетом этих переживаний?
Как уже понял Стасов, Митя – застенчивый ребенок, ему нужно время, чтобы собраться с мыслями и выдать правильное решение. А когда на него давят, он наверняка теряется, смущается, долго думает – и воспитательница, не дожидаясь, пока он придет в себя, его ругает. Выходит, с самого детства, не разобравшись, на человека ставят клеймо неудачника, которое заставляет его еще больше теряться и смущаться, и вообще формирует всю его дальнейшую жизнь. Правильно это? Конечно, нет. И он, Стасов, не собирается спокойно смотреть, как из-за какого-то стишка ребенку коверкают психику. И уж конечно, не собирается Митю ругать из-за этой чепухи.
Он обаятельно улыбнулся и встал:
- Мы обязательно постараемся быть внимательнее. Спасибо.
Анна Викторовна, вероятно, не привыкла к тому, что управляет ситуацией не она, и удивленно смотрела на поднявшегося без ее команды Сергея, который возвышался над ее столом, держа за руку повеселевшего Митю, почувствовавшего, что освобождение близко:
- Сергей Николаевич, я еще не закончила!
- Анна Викторовна... Вы уж простите меня, бога ради, но я вынужден бежать, – уж что-что, а мягкую точку в разговоре оперативник Стасов ставить умел. Не словами резкими, нет – голосом, интонацией, которая пресекала любые попытки разговор продолжать. Анна Викторовна не стала исключением – она поняла, что разговор окончен. И поспешила перейти к финальной фазе.
- Сергей Николаевич, Вы первый раз здесь... у меня даже нет Ваших данных, телефона, на всякий случай... если что-то случится...
- Стасов Сергей Николаевич, капитан...управление уголовного розыска... ГУВД Москвы... телефон ...
Воспитательница поспешно записывала на листке данные. Митя стоял, гордый и сияющий, словно звание и место работы Сергея давало ему какие-то особые привилегии. А Сергей диктовал и думал про себя: ну и что? Подумаешь, будет у нее мой телефон. Подумаешь, меня записали, как отца Мити. Это же не органы ЗАГСа? Это же всего лишь записная книжка детского сада. Пусть я хотя бы здесь побуду отцом и семьянином. Хотя и странной, гм, семьи. Но это все такая ерунда... главное не это. Не это. Главное то, что я ушел с работы. Я говорю им всем, что я капитан. А я уже не капитан... нет, официально-то я в отпуске, но я же знаю, что я больше не вернусь в свой отдел, не сяду за свой стол, не стану копаться в чьих-то смертях, не стану опрашивать свидетелей, не буду писать отчеты и заключения... а что я буду делать? Для начала я пойду с Митей в МакДональдс. И мы наедимся вкусной и вредной картошки фри с чизбургером. А потом мы с ним поедем к Алексу в больницу.
Они вышли на улицу. Митя, довольный, что его совсем не ругают, обосновался на переднем сиденье и свысока смотрел на своих друзей, которые носились по двору и, естественно, следили за шествием к машине.
А сам объект наблюдения детей и взрослых садился в машину и отвлеченно думал о своем. У него постепенно проходил болевой шок от принятого им же самим решения, и наступал период самоковыряния. Во всем сразу.
"Господи... Я так привык каждый день видеть Алекса... Каждый вечер мы с Митей ездим к нему в больницу... мы с ним говорим обо всем подряд, я ему выбалтываю все свои рабочие проблемы, я обсуждаю с ним свои мысли, я рассказываю ему даже то, в чем раньше не признавался самому себе. Я привык делиться с ним всем, что у меня внутри. Про Митю, про себя, про работу, про прошлое, про будущее. Зачем? Почему? Мне интересно слушать его мысли, его планы. Но ведь по-прежнему никто из нас не заговаривает о том, что и как будет дальше. На днях его выпишут, и что тогда? Он уже достаточно окреп и не нуждается в сиделках. Митя переедет к нему, они будут жить дома, как и раньше. Не будет возможности делать вид, что это Митя каждый день хочет видеть Алекса, а я только привожу ребенка. Потом и вовсе – вернется его мать, заберет Митю, и я лишусь даже крохотного повода видеть Алекса, проведывая мальчика... Что буду делать я? Признаваться, что я привык? Что мне нравится наше общение, и я хочу его продолжить? Но в качестве кого я могу продолжать такое общение? Друга? Вряд ли Алексу интересен такой «друг». Он не говорил, что я ему нравлюсь. У него есть какая-то его влюбленность, а я просто помогаю ему решить проблему с Митей. Захочет ли он просто дружеского общения и дальше? Дружить, хаха. Да я каждый день пополам сгибаться буду от желания стать не просто другом..."
Митя рассказывал ему про Матвея Петухова, который хвастается своим богатым папой, про Анну Викторовну, которая совершенно не дает ему времени подумать, прежде чем ответить на вопрос, про девочку Глафиру, которая похожа на лягушку... а Стасов угукал и продолжал думать.
Теперь он был в отпуске. Будем считать, что – в бессрочном. Даже если ему не подпишут его заявления и рапорты, он все равно больше не вернется туда. Но Ковалев подпишет, конечно, подпишет. Это все уже неважно, это надо перевернуть, как прочитанную страницу, и жить дальше. Не думать про работу, не думать.
Теперь ему ничего не мешает вплотную заняться сценариями. Раньше было проблемно выкроить выходной для плотного сидения за компьютером – а теперь можно не переживать. Ладно, с этим разберемся, да и накопления есть - голодать точно не придется. А уж потом мысль, может, и мелькнет о дальнейшем занятии... А вот Алекс... что делать с ним? Этот парень стал для него хорошим другом. Положа руку на сердце – у Сергея не было никогда друзей. Не коллег – а именно друзей. Сейчас у него такой друг появился. Только что делать, если ему мало просто дружбы?
«Да что я себя накручиваю, - одернул он сам себя, - Алекс вообще еще ничего мне не говорил по этому поводу. Зачем я раньше времени тревогу бью? Надо прямо спросить – и получить такой же прямой ответ. Терзаться и надумывать себе разные варианты бессмысленно и неправильно».
Так они доехали до МакДональдса. Митя приплясывал от счастья: ну а как же, ведь обожаемый Сережа пообещал не ходить на работу и проводить с ним все время! А это означало интересные разговоры, посещения всяких интересных мест и рассказы про полицейских. Предел мечты любого ребенка – питаться так, как хочется, жить по тому режиму дня, по которому хочется, заниматься интересными вещами - да еще и за двойки не ругают! Сказка, а не жизнь для ребенка!