бойся меня

37

37
В офис я так и не поднимаюсь, и вместо этого набираю номер генерального, что делаю крайне редко и сообщаю о необходимости отлучиться по семейным обстоятельствам. Мое нынешнее карьерное положение играет мне на руку: Андреев без лишних расспросов благословляет мой незапланированный отъезд и просит с утра первым делом зайти к нему для обсуждения новой бонусной программы.
Зажав мобильный в руке, я еще с минуту пытаюсь привести скачущее дыхание в норму. Ну, что, юля, разве у тебя еще остались сомнения? Или ты всерьез полагаешь, что произошедшее в больнице и звонок Вики никак между собой не связаны? По отдельности они, возможно и сошли бы за клевету, но вместе… Это слишком, слишком… Не бывает таких совпадений.
«Возможно, Вики чего-то сильно испугалась, — всплывает в голове ироничный голос дани. — Например, потерять тот самый фундамент». Это точно он рассказал Семену и даже не собирался этого скрывать.
«Однажды он непременно пожалеет, что поступил так с тобой. Закон бумеранга».
Подсказки все это время находились у меня под носом, но я не желала их видеть. И тут ты был прав, даня. Привязанности действительно нас ослепляют.
Я вновь с остервенением прижимаю телефон к уху.
— Где ты? — уточняю без прелюдий, когда слышу привычное «Привет, юля».
— Дома. Собирался выезжать в офис, но судя по твоему тону, имеет смысл задержаться.
Голос дани звучит спокойно и сдержанно, и это наводит меня на неожиданную мысль, что он обо всем знает. Знает, что какой разговор нам предстоит, знает о том, что я вне себя, и более того — все это он предвидел. Может быть, на эмоциях я себя накрутила, но сейчас ситуация кажется именно такой.
— Буду у тебя через двадцать минут, — отрывисто выплевываю я, шагая навстречу заезжающему на парковку такси.
Всю дорогу меня трясет от немого гнева и невозможности уложить случившееся в голове. Сам даня участвовал в нападении на Гордиенко или же нанял кого-то нет — не имеет значения. Есть факт намеренной жестокости по отношению к другому человеку, который лично ему ничем не угрожал. Гордиенко безусловно мудак, но мудаков на земле много, и если с каждым из них жестоко расправляться, то можно забыть о таком понятии как гуманность. Никто не дает нам права вмешиваться в жизни чужих. Поступок Вики был отвратителен, но мне бы никогда в голову не пришло разрушить ее жизнь в отместку. Ее отношения с Семеном, какими бы неправильными они не были, должны были оставаться на ее совести.
Так, стоп. Вика сказала, что даня заставил ее рассказать об интрижке с Димой в обмен на молчание. Откуда даня вообще мог узнать о том, что она спала с Вельдманом четыре года назад? Не складывается. Может быть, всему этому есть разумное объяснение? Семен каким-то образом узнал про Сергея, выгнал ее, а обезумевшая от паники Вика решила обвинить во всем непонравившегося ей даню?
И снова не то. Ведь кто-то должен был заставить ее признаться мне. Какой ей смысл обвинять другого человека, тем более находясь на грани нервного срыва? Теперь, по крайней мере, ее реакция на даню в кафе и клубе становится объяснимой.
С такими мыслями я выхожу из такси возле дома дани. Еще до того, как я успеваю нажать кнопку домофона, резные ворота начинают разъезжаться. «Ждал», — мрачно думаю я, стуча каблуками по идеальной брусчатке, ведущей к подъезду. Ощущение нереальности происходящего меня не покидает. Я всю свою жизнь стремилась к комфорту, избегая любых экстремальных ситуаций, и сейчас неожиданно оказалась в эпицентре огромного пиздеца, виной которому с большой вероятностью стал тот, с кем я провожу едва ли не каждую ночь.
даня встречает меня в открытых дверях своего пентхауса. При виде его, чье лицо изучено мной едва ли не лучше своего, и чье тело, скрытое под тканью серого костюма, столько раз отправляло меня за грань наслаждения, я чувствую внезапную растерянность. Неужели он мог? Зачем? У нас ведь все было так идеально. Для чего ему потребовалось все портить?
Но глядя в его глаза, в которых читается абсолютная невозмутимость, я понимаю, что даня мог. Вспоминаю, с каким упоением он избивал напавшего на меня бомжа, и охранников на парковке, и все его высказывания о людях, не заслуживающих того, чтобы ими называться. Да, он мог, и сейчас всем видом дает понять, что не собирается ничего отрицать.
— Чай, кофе? — его взгляд фокусируется на моем лице, и мне требуются усилия, чтобы не отвести свой. В левой половине груди неприятно тянет. даня поступил жестоко по отношению к другим людям, поставив под сомнения все, что я знала о нем, но, глядя на него, я все еще вижу перед собой человека, пленившего меня своим умом, харизмой и сексуальностью. Господи, когда я успела настолько близко его к себе подпустить?
— Ничего не нужно, — мой голос напоминает звук автоответчика, пока я развернувшись спиной, иду в гостиную. — Я пришла выяснить кое-что, и сразу после этого уеду.
Взгляд падает на диван, на котором мы столько раз занимались сексом и просто лежали в обнимку, разговаривая обо всем. Может быть, это все же нелепая случайность?
Проглотив подступающий ком, я поворачиваюсь и вздрагиваю. даня стоит гораздо ближе, чем я рассчитывала, и при желании я могу вдыхать его запах.
— Я жду, когда ты начнешь задавать свои вопросы, — на его губах появляется подобие улыбки. — Хотя, кажется, ты уже знаешь на них ответы.
— Из-за тебя заместитель генерального лежит в больнице с сотрясением и травмой паха? — хриплю я, глядя в его невероятные, до отвратительности невозмутимые глаза.
— Конечно, из-за меня. Нельзя долгое время безнаказанно прожить сволочью.
Грудную клетку начинает печь от невозможности полноценно вздохнуть. Призрачный шанс на невмешательство дани только что пошел прахом. Это его рук дело.
-- Ради интереса я навел справки, - как ни в чем не бывало продолжает даня. - На совести правой руки вашего генерального директора не менее пяти увольнений за последние семь лет. Двое личных помощниц, три стажерки в разных отделах, которых он как и тебя любезно взял под свое крыло. Но даже если бы их не было — разве случай с тобой не повод навсегда отбить у него желание злоупотреблять служебным положением?
Пять увольнений? Я понятия не имела… Вернее, думала об этом, но вскользь, не давая собственной совести чересчур себя грызть за проявленную отстраненность.
— Никто не давал тебе права чинить расправу над людьми, даже такими как Гордиенко. У него есть жена и дети…
— юля, — Савва морщится словно ему неприятно. — Избавь меня от ханжеских лозунгов. Это говоришь не ты, а шаблоны, к которым принято обращаться в любой ситуации, где якобы ущемляются азы гуманизма. Ты правда считаешь, что наличие иждивенцев делает любого мудака неприкосновенным? То есть вашему заместителю можно портить жизни другим, не заботясь об их проблемах? Развращая их, на корню убивая уверенность в том, что в современном обществе можно строить карьеру честно? Ты всерьез полагаешь, что остальные в это время должны милосердно думать о его жене и детях? Он, а не я возложил на себя обязанности заботится о семье, которые он успешно провалил. Никто не заставлял Матвея Андреевича изменять своей жене, принуждая других с ним спать. Всегда нужно помнить о законе бумеранга.
— Если таковой закон и существует, но вселенная, а не ты должна им распоряжаться.
Савва склоняет голову набок, и его глаза начинают искрить почти мальчишеским озорством.
— Это как посмотреть. Все, что происходит в мире, так или иначе дело рук человека. Вдруг оттоптанная мной мошонка — и есть воля вселенной?
Я хмурюсь. Подобного рода юмор мне абсолютно не по душе, как и то, что даню это определенно забавляет.
— А как ты заставил Андреева дать согласие на договор? Ему ты тоже чем-то пригрозил?
— Вашему генеральному директору? — брови Саввы удивленно приподнимаются. — Конечно нет. Зачем? Он просто ссучившийся старый идиот, уставший думать. Хватило и того, что его попавший в больницу заместитель предложил ему изменить решение относительно твоего контракта. Ты стала необходимой и все преференции естественным образом повернулись в твою сторону. Эта победа полностью твоя заслуга, и я не имею к ней никакого отношения.
Упоминание о заслуженной победе заставляет сердце екнуть, потому что даня снова безошибочно угадывает невысказанное. Меня эгоистично заботит, что крупное достижение, записанное мной себе на счет, окажется делом рук совершенно другого человека. Сейчас мне приятно, что даже отвечая на мои обвинения, он держит это в голове.
— Следующий вопрос: что ты сказал Вике в клубе?
— С ней я был предельно вежлив. Всего лишь попросил ее передать привет Дмитрию Вельдману.
Так вот почему она тогда так побледнела: потому что ее многолетний секрет неожиданно попал под угрозу. Поэтому она пыталась посеять во мне сомнения относительно дани. Она его боялась.
— Как ты вообще об этом узнал? Хакерская атака? Вскрытые базы данных? Компьютерные технологии? — сыплю первым, что приходит в голову.
— Можно было бы выбрать одну из твоих версий, но у нас ведь честный разговор. На этот счет есть своя история, которую стоит рассказать отдельно. Не сейчас, когда у тебя еще осталось ко мне столько вопросов.
Я чувствую, как снова плывет голова. Сколько еще мне предстоит узнать? Складывается впечатление, будто все это время я жила в выдуманном мире и лишь сейчас начинаю видеть его без прикрас. Вика и даня как-то связаны? Или Вельдман и даня? Чт происходит?
— Она сделала как ты просил, но ты все равно не сдержал слова. Это ведь было условием? Вика признается во всем мне, а ты ничего не скажешь Семену?
— Хранить ее тайну показалось мне несправедливым. Она дважды сделала тебе больно: первый раз четыре года назад, второй раз — своим признанием. Одна слезливая истерика — и твоя так называемая подруга продолжила бы жить так, как жила раньше, продолжая обманывать всех вокруг, включая друзей и собственного мужа. Сейчас же она получила настоящий урок.
— Ты не имел права вмешиваться в жизни других людей, — хриплю я, огорошенная такой вседозволенностью. — Насколько далеко ты был готов зайти, чтобы ее наказать? Сергею ты тоже что-то рассказал?
— Тому, кто был с ней в клубе? Это лишнее. Вики интересует его ровно до тех пор, пока не начнет требовать большего. Вопрос пары недель, когда он закончит их связь, испугавшись необходимости терпеть ее ежедневное присутствие. Ее муж никогда не был препятствием для их отношений. Он был необходимым условием.
От той уверенностью, с которой даня это говорит, мне становится окончательно не по себе.
— Откуда ты это знаешь? — спрашиваю я, за секунды ощущая себя неопытной девчонкой. Я ведь все время полагала, что Сергей мириться с браком Вики от невозможности что-либо изменить.
— Порой мне становится скучно оттого, насколько хорошо я знаю людей, — иронично улыбается даня. — Следующий вопрос? После свалившегося на тебя прозрения, он просто обязан был прийти тебе в голову.
Тревожная мысль, которая тайно осела у меня на подкорке, начинает оживать от этих слов, увеличиваться в размерах, давить. Застыв в оцепенении, я отгоняю ее от себя. В каждом человеке присутствует инстинкт самосохранения, защищающий его от стресса, и порой он застает прятать голову в песок. Вот уже пару часов то же происходит и со мной: чудовищная догадка точит меня изнутри, навязчиво жужжит в ухе, но я продолжаю от нее отмахиваться. Мне с ним слишком хорошо, он слишком умен, слишком красив, чтобы допустить возможность того, что правда бывает настолько жестока.
Но то, с каким требовательным ожиданием даня смотрит на меня, не оставляет мне шанса. Я ведь не трусиха, и совсем не факт, что это окажется правдой. Потому что это слишком. Слишком для всего.
— Привязанности ослепляют, юля, а мне не нужна твоя слепота. То, что есть между нами достойно того, чтобы видеть друг друга без фильтров. Я тебя вижу. А ты готова увидеть меня?
Напряжение в висках достигает такого пика, что я чувствую подкатывающую дурноту. Жизнь достойна того, чтобы видеть ее без фильтров, но мне все равно становится чудовищно страшно. Его синие глаза все еще такие же синие, а если он улыбнется — то на его щеках появятся эти неповторимые ямочки.
— Это ты подослал того бомжа, чтобы тот на меня напал?
Сейчас я прекрасно представляю, что чувствуют люди, к чьей голове приставлен пистолет. Хочется зажмуриться.
— Ты не оставила мне ни единого способа к себе подойти, юля, — его голос звучит мягко и почти сочувственно. — А я всегда добиваюсь своего, ты ведь помнишь? Конечно, это был я.