бойся меня

43

43
— Спасибо за приятную беседу, Валентина Викторовна, — почти искренне говорю я, прощаясь с именитой собеседницей.
С генеральным директором косметического холдинга «Авалон» я виделась трижды, но такую продолжительную и непринужденную беседу имею впервые. Комарова рассказала мне о скором запуске новой линейки молодежной косметики, похвалила идею сотрудничества с «Аэлитой», слухи о котором уже давно вышли за пределы нашего офиса, и даже поинтересовалась брендом моего платья.
Я, разумеется, безумно польщена, ибо пока не достигла тех карьерных высот, когда комплименты от гиганта косметической индустрии, коей является Комарова, принимаются как должное. Ощущать себя целиком удовлетворенной мешает лишь его присутствие. Я ни разу не бросила взгляд на ту половину зала, куда после вежливых приветствий ретировался Андреев, но ни на секунду не перестаю чувствовать на себе внимание Дани.
Увы, с уходом Комаровой у меня больше нет повода оставлять генерального без пары, и нужно идти к их столу. Будет странно, если наш рабочий тандем распадется посреди мероприятия.
Мое тело как два враждующих лагеря: одна часть протестует каждому шагу, приближающему меня к хозяину вечера, а вторая, напротив, подгоняет, ведомая потребностью услышать слова, адресованные им лично мне и хотя бы ненадолго зажечься той химией, которая по-прежнему существует между нами. Я снова хочу ощутить себя особенной.
— А вот и Юлия вернулась, — басит Андреев, расплываясь в добродушной улыбке. — А мы тут с Данилом как раз твой последний проект обсуждали.
Я безучастно смотрю, как он выдвигает для меня стул и механическим кивком головы приветствую присутствующих за столом. Даня сидит не один. С девушкой. Ее плечо прижато к его пиджаку, взгляд сосредоточен на нем, улыбка на глянцевых губах играет лишь для него. У меня нет комплексов по поводу собственной внешности, но сейчас я готова признать, что блондинка напротив играет лигой выше. Она являет собой золотой стандарт красоты современного инстаграма: тонкие длинные руки, осиная талия, переходящая в соблазнительный изгиб бедер, большая круглая грудь и идеальное в мелочах лицо: точеный нос, лаковая кожа, миндалевидный разрез глаз, выразительные скулы, губы пухлые, но без излишеств. Уверена, загляни я под стол — обнаружу там идеальные модельные ноги.
— Отлично, — максимум изобретальности, на которую я сейчас способна.
Где здесь алкоголь? Мне нужно занять чем-то глаза и руки, лишь бы не смотреть, как эта холеная барби наклоняется к уху Дани и что-то в него говорит.
— Оказывается, господин Милохин, как ты его назвала, целиком арендовал отель, — продолжает делиться подробностями беседы генеральный. — Приглашение включает в себя и проживание в номере. Я как старый солдат конечно вернусь домой к жене, но ты можешь остаться, Юля. Расскажешь потом, оправдывает ли себя этот сказочный ценник.
Я наконец нахожу на столе фужер и подношу его к губам. Увы, стеклянный ободок не способен спрятать от меня мучительную картину того, как платиновые пряди барби касаются лица Дани.
юля, ты серьезно? Тебя раздражают ее волосы? Когда вечеринка подойдет к концу, они поднимутся в президентский люкс, где полночи будут трахаться. даня это умеет — трахать без перерыва на сон.
Барби оказывается на редкость разговорчивой, потому что с минуту не отлипает от его уха. Вместе с глотком шампанского я опускаю на дно себя едкую горечь и смотрю ему в глаза. даня тоже смотрит: прямо, не стесняясь. «Всегда найдутся другие», — говорит его взгляд.
«Фастфуд высшего качества», — также беззвучно отвечаю я.
— юля, тут один интересный товарищ жаждал с тобой познакомиться, — долетает до меня будто издалека голос генерального. Я не различаю его интонаций — за миг все вдруг стало безвкусным и блеклым: музыка, люди, цвета. — Знакомься, Самойлов Макар Ефимович.
Подсевший брюнет лет тридцати пяти одаривает меня располагающей улыбкой:
— Здравствуй, Юлия. Мы встречались на выставке в Цюрихе в прошлом году. Правда, тогда у нас поговорить не получилось.
Мне приходится прилагать усилия, чтобы на него смотреть. Пожалуй, мы действительно встречались, потому что его лицо мне смутно знакомо. Он симпатичный, дорогой костюм, на запястье — премиальные часы. Я прекрасно знаю, что жаня за нами наблюдает, как и то, что интерес Самойлова Макара ко мне отнюдь не профессиональный. Я вижу это по переливающемуся блеску в его глазах и позе, выражающую готовность внимать каждому моему слову. Но мне по-прежнему блекло и пусто, и я совсем не испытываю желания играть в эти игры: натянуто улыбаться и поддерживать неинтересный мне разговор, чтобы вызвать ревность того, кто сделал мне больно. Я слишком себя люблю, чтобы заниматься саморазрушением. Савва в очередной раз победил.
— Приятно было познакомиться, Макар, но мне придется вас оставить. Нужно ехать домой.
Синий взгляд припечатывает мою щеку, но я не готова его встретить. Отставляю фужер на стол, забираю сумку и наклоняюсь к Андрееву, чтобы извиниться за свой скорый уход. «Мне нужно», — вполне сойдет за пояснение. Не глядя, киваю оставшимся за столом и растворяюсь в шумящем весельем зале.
Глаза мучительно печет, но публичные слезы — непозволительная для меня роскошь. Поэтому я с силой заколачиваю в пол каблуки в попытке заглушить отчаянный крик сердца. Как я могла так вляпаться… Как? Чертов ублюдок добился своей цели: проник в мою кровь. Так больно мне не было даже когда я узнала об измене Димы. Потому что этот синеглазый психопат — это совершенно другое. Я влюбилась в него. Можно сколько угодно отрицать симптомы, но диагноз от этого не изменится: мучительная боль в левой половине груди, потеря ориентации и зацикленная картина того, как выбеленные локоны касаются его лица, не лгут. Я влюбилась в него, влюбилась... Нужно уехать, сбежать, спрятаться. Пересидеть эту агонию. Прижать в груди подушку, чтобы зажать дыру, из которой кровавой рекой хлещут чувства. Как же я пропустила и не поняла? Как?
Я не помню дорогу до дома. Прихожу в себя лишь когда таксист говорит, что мы приехали. Я влюбилась в него… В этого расчетливого психа, который привык манипулировать людьми. Это ли не насмешка судьбы над комфортом, в которому я всю жизнь стремилась? И что мне с этим делать? Чувства еще ни разу не забирались в меня так глубоко. Как мне быть со всем этим дальше? Не представлять, как он трахает эту блондинку, проделывая с ней все то, что и со мной? Чертов ублюдок… Я ведь прекрасно жила без него. А он пришел, когда я совсем не просила, влез в мою жизнь, перевернул ее с ног на голову, растоптал...
Я скидываю платье на пол и залезаю в душ. Смываю яркий макияж, который делала для него, хотя и не желала этого признавать, и пытаюсь отогреться в потоке горячей воды. И что? Теперь так будет всегда? Постоянная борьба за спокойствие и гармонию с собой? Я не хочу так жить. Это не для меня. Ты просто ублюдок, даня.
Когда я затягиваю пояс махрового халата, в дверь раздается звонок. От его резкого звука кожу пробивает током, и я застываю, глядя на свое запотевшее отражение в зеркале. «Останешься стоять так, или все же пойдешь откроешь? — цинично усмехается голос внутри. — Кто, по твоему, пришел?»
По пути в прихожую я перебираю все возможные варианты того, кого могу обнаружить за дверью в одиннадцать вечера. Соседка, которую я неведомым образом затопила, Ирина, поругавшаяся с мужем, Андреев или поддавшийся ностальгии Никита? Обманываю себя ровно до того момента, как не глядя в глазок, открываю дверь.
На пороге стоит даня. Он без пиджака, а недавно зачесанные назад волосы сейчас выглядят растрепанными. Тяжело дышит, словно бежал.
Я обнимаю себя руками, набираю в грудь воздуха, чтобы притушить ту бурю, что поднимается изнутри. Она выворачивает меня наизнанку, но я с ней борюсь. Потому что если перестану — попросту расплачусь.
— Почему ты ушла? — глухо спрашивает он, переступая порог.
— Я не приглашала тебя внутрь, — замечаю я, сильнее сдавливая предплечья.
Он выглядит другим. Сейчас передо мной не пресытившийся хозяин праздника, купающийся во внимании высшего света, и не упивающийся вседозволенность эгоист. Сейчас это тот даня, которого я еще не видела.
— Почему ты ушла? — повторяет он свой вопрос.
Я впадаю в неприсущий мне мазохизм, просто наслаждаясь тем, что причина моих страданий на меня смотрит.
— Предлагаешь наблюдать, как ты поглощаешь фастфуд?
даня придвигается ко мне вплотную, так что я могу различить малейшие оттенки его запаха: в нем салон Теслы, его парфюм, вечерний воздух, разгоряченная кожа. Ни единого намека на белокурую Барби.
— Ты же знаешь, что я всегда так действую, — отрывисто шепчет он, запуская ладонь мне в волосы. — Иду к цели самыми эффективными путями. Делая больно. По-другому я не умею.
Мне стоит усилий не зажмуриться оттого, сколько облегчения приносит его жадное касание. Словно на загнивающую рану насыпали антибиотик. Словно умирающему от рака вкололи морфин.
— Ты добился своего. Мне больно.
— Знаю. Ты могла меня раздавить, заигрывая с тем мужиком. А за это я бы обязательно раздавил его.
Его горячее тело прижимается к моему, наши почти губы соприкасаются, и все мое существо заходится в нестерпимом желании получить то, что непременно случится через какую-то секунду. Наш поцелуй.
— Я меня не было цели причинить тебе боль.
— Вот странно, да? — ладонь дани находит мою и прижимает к груди, где оглушительно колотится его сердце. — Потому что сейчас прямо здесь мне очень больно.