Живи и помни

Драббл, NC-17. Витя/Лиза, 1991-ый год.

Ее растрепанная голова покоилась на его плече, покрывая руку распущенными длинными волосами. Кончиком тонкого пальца она проводила по его груди, вырисовывая неведомые узоры и заставляя периодически прикрывать глаза от легчайшего удовольствия.

— Почему ты не спишь? — шепотом он задал этот вопрос, не открывая глаз и коснувшись губами ее макушки.

Лизавета лишь вздохнула и провела кончиком носа по его груди. Они не должны были быть сейчас в одной постели — она была в этом уверена. Нечто подобное девушка уже испытывала — это было чувство какой-то «неправильности», и впервые оно появилось после их близости в санатории. Тогда-то казалось, что это была какая-то временная слабость. Но в этот раз, несколько часов назад... она ведь сама попросила его остаться. Он ничего не понимал, не понимал, почему она решила вдруг уволиться, никому ничего не объяснив толком, не понимал причины этих очевидных метаний. Она видела его непонимание, и ей отчасти было его даже жаль.

Но не из жалости она попросила его остаться.

Убрав руку, девушка села на постели и сгорбилась. Весь ее внешний вид выдавал внутреннее напряжение, с которым она усиленно боролась. Витя видел это — и молчал. Молчал в ожидании того, что рано или поздно она заговорит сама.

Голову словно сковало железным обручем, и Лизавета прижалась виском к стене, у которой и стоял разложенный диван, и на несколько мгновений прикрыла глаза. Витина близость по отношению к ней заставляла все внутри переворачиваться и трепетать, и Черкасова чувствовала неправильность этого.

Казалось, она сходила с ума от уже забытых чувств.

— Все это неправильно, — хрипло она проговорила эти слова, открыв глаза и посмотрев куда-то в не зашторенное окно, на ночное небо. Витя сел рядом с ней, но она, казалось, словно и не заметила этого.

— Если хочешь, я могу уйти.

На мгновение девушка посмотрела в сверкавшие в полумраке синие глаза. Всего мгновение, но этого хватило понять ему, что его ухода она боялась сейчас, должно быть, больше всего на свете.

— Дело не в этом. Дело в том, что, по всей возможной логике я должна, обязана просто тебя ненавидеть. Но все совсем по-другому... знаешь, тогда, в Горьком, когда ты приехал... я впервые по-настоящему тебя испугалась. Меня трясло от страха, и я не могла думать ни о чем, кроме как о том, как бы выгнать тебя. Вот и наговорила... — не отрывая головы от стены, девушка взглянула на молодого человека, и тот не отвел взгляда собственного, — но не было ни дня, когда я бы искренне ненавидела тебя.