За гранью

Глава 5 Кровавые воспоминания (I) Кларк

Воспоминания, о которых они никогда не расскажут.

Кларк

После того происшествия СМИ не умолкали, а заголовки газет кричали об одном и том же: «Свихнувшийся на нервной почве отец зарубил всю свою семью, а после покончил с собой». Но никто не уточнял, что в той кровавой бойне, разразившейся посреди ночи одним февральским днём, выжил мальчик, что его отправили в специальный диспансер, где долгое время обследовали, лечили и выявляли какие-нибудь нарушения в психике. Но ничего так и не было обнаружено. Никто из врачей не мог втолковать себе в голову, как пятилетний ребёнок способен так стойко переносить пережитое и выйти сухим из воды, совершенно здоровым и адекватным. В итоге, мальчика отпустили, и его забрал социальный работник.
В детском доме мальчика звали Растяпой и Немым, потому что он ни с кем не говорил, постоянно по случайности ронял вещи и часто находился в одиночестве. Соседи по комнате звали его Странным, а молодая пара, пожалевшая и усыновившая несчастного мальца, назвала его, как искорку и лучик теплого счастливого солнца: Кларк.

***

— Пожалуйста-пожалуйста, только молчи, — шептала девушка, прижав ладонь ко рту мальчика, не прекращающего всхлипывать от страха.
Там, внизу, на лестнице лежала их мать, чьё лицо исказилось от боли, голова была проломлена, и мозги вывалились наружу. Её рука была почти полностью оторвана от тела в районе плеча — однако, топор хорошо ломает кости и режет плоть.
Кто знает, по какой причине сошел с ума их отец, быть может, из-за того, что на днях был заложником грабителей в банке, а может, из-за того, что видел, как на его глазах убивают людей. Одного за другим. Без сожалений, без раздумий, просто пуля в лоб, — а дальше пусть заливают полы. И кровь подбиралась к коленям ещё живых людей, и им приходилось терпеть её, приходилось лежать в этой крови, потому что любое движение гарантирует такую же дыру во лбу, как у многих других.
Первыми пали дети и мамаши, не способные контролировать своих деток — тогда-то шума и поубавилось. За ними последовали и те, кто пытался нажать на кнопку вызова полиции, охрана, а также обезумевшие от безысходности люди, пытающиеся спастись бегством. Хотя куда там бежать? Это дело было проигрышным с самого начала.
Отец повиновался им, прекрасно понимая, как это глупо и в то же время разумно. Когда в помещении банка не осталось почти ни одного мужчины, потому что все они пытались обезоружить грабителей, пытались проявить храбрость и стать героями, но вместо этого они так и продолжили украшать пол своими телами, разумное повиновение вполне могло считаться за трусость. Разве держаться за свою жизнь плохо? Что плохого в желании жить, даже если оно столь хрупко, даже если эта слабая надежда может оказаться такой же призрачной, как возможность уйти отсюда невредимым?
К слову, в действительности, никто не ушёл невредимым из банка. Грабители забрали свои деньги и свалили по-быстрому, пока полиция не приехала, а «выжившие» в этом чудовищном нападении уже не были невредимы; ни один живой человек не покинул здание банка — все, кому дали возможность прожить ещё немного свой короткий отрезок жизни, умерли вместе с теми людьми, в чьей крови они были омыты. Впоследствии многие свихнулись, а многие были отправлены в тихие и мирные местечки, дабы восстановить душевный покой, несколько людей не смогли выдержать и покончили с собой, и лишь один человек сделал шаг по направлению в адский котёл.
Мальчик тихонько похныкивал в ладонь своей старшей сестры, и слёзы катились из его глаз, а сестра же была так сильно напугана, что слёзы более не могли принести ей облегчение, их и вовсе не было. Когда отец начал кричать на мать, они с братом вышли на звук их ссоры, и, как только они пересекли короткий коридор и свернулись направо, к появляющейся лестнице, отец замахнулся на мать и ударил её в место близ плеча и шеи, от чего рука неестественно стала свисать.
Багряная струя окатила девушку, её лицо было забрызгано в крови, а младшего брата она инстинктивно прятала за спиной, но и от мальчика не утаилась та кровавая картина, что нарисовалась перед его глазами. Сумасшедший отец с округлёнными от безумия глазами и искажённым лицом глядел на свою жену, будто бы не замечая детей. Женщина покачнулась и в ужасе стала оседать на пол, а затем закрыла глаза навсегда. Он наносил ей удары тупой стороной топора по голове снова и снова, пока настолько не проломил ей череп, что белое вещество стало вываливаться из черепушки и оставаться на оружии убийства.
Они бежали. Бежали прочь этого ужасного зрелища, прочь от обезумевшего мужчины, что уже не был их отцом — этого человека они не знали, прочь от крови, прочь от ещё теплого тела матери. Прочь-прочь-прочь! Девушка несла своего младшего брата, а сама попутно пыталась составить план побега. Они закрылись в самой дальней комнате, подперли дверь стульями и стали действовать. Сильное чувство желчи и тошноты подкатило к её горлу от мыслей о распростертом теле матери, но она смогла совладать с собой и подавить чувство рвоты. Девушка раскрыла окно и оценила единственный путь отступления. Если бы она была одна, то прекрасно смогла бы попытаться прыгнуть, высота-то не сильно большая — 2 этажа. Даже если она упадет на ноги и ушибёт себе что-нибудь или вывихнёт, то до ближайших соседей доползти сможет, а там уже полиция, скорая, люди в белых халатах...
Но это было невыполнимо, потому что она не могла оставить своего брата. Что если, убежав, она обречёт его на смерть такую же ужасную, как у их матери, или даже ещё хуже? Прыгнуть с ним вместе она не могла — слишком боялась за его хрупкое детское тело, а других вариантов не было. Хотя если попытаться вылезти на карниз и потихоньку доползти до трубы...
В звенящей мёртвой тишине слишком отчетливо послышались громкие шаги и ласковый шёпот — видимо, отцу надоело забавиться с уже мертвой матерью, и он решил, пока есть ещё возможность, полакомиться свежими трупами.
— Где же, где же спрятались мои маленькие детки? — раздавалось в слепящем мраке. — Раз-два-три-четыре-пять, я иду искать!
Девушка дернулась, и в её взгляде читалось такое отчаяние, такой страх. Она была всего лишь слабой ланью, на которой охотился лев. Её брат стал плакать и издавать рыдающие звуки, потому она бросилась к нему и закрыла рот ладонями. Приставив палец к губам, прошептала: «Тс-с-с-с! Прячемся там». И указала на кровать. Сестра прекрасно понимала, насколько это будет очевидно, любой отчаявшийся человек, загнанный в ловушку маньяком-убийцей, прячется под кроватью — так гласили правила фильмов ужасов и, видимо, теперь и реальности. Но выбора другого не оставалось.
Она засунула брата в самый угол, а сама расположилась ближе к краю. Мальчик всё рыдал и рыдал, не в силах успокоиться, а девушка закрывала его рот ладонью и всё также шептала «Пожалуйста, пожалуйста, только молчи, только молчи». Она смотрела ему в глаза и кивала, мол, всё будет хорошо, хотя прекрасно понимала, что уже ни черта хорошо не будет.
Шарх-шарх. За дверью слышно было, как отец в тапочках ходит по линолеуму, как и всегда, не поднимая ног. По мере приближения звука, рыдания мальчика стали прекращаться, и как только отец остановился напротив их комнаты, у обоих детей сердце замерло от страха и ужаса. Они онемели. Дыхание прервалось. И воздух слишком быстро наэлектролизовался.
Ручку двери дернули, но дверь не открылась. Мужчина улыбнулся — это было слишком очевидно, это было слышно даже за дверью. «Ксш», — прыснул он и загремел ключами. Но даже так дверь не поддалась из-за наваленных на неё стульев. Тогда он стал ломать её — хруст дерева эхом отразился от одиноких стен коридора, а когда закончил, откинул стулья и вошёл в комнату.
Тусклый свет освещал её всю: туалетный столик, кровать, компьютер, большой аквариум в уголке комнаты, а также свеженькие журналы на кофейном столике. Шарк-шарк. Кажется, он ушёл, поверхностно оглядев комнату и не найдя ничего живого. Девушка выдохнула.
— Нашёл! — отозвалось эхо.
И тело девушки поехало в сторону двери, стало появляться из-под кровати, где она пряталась, она пыталась схватиться за младшего брата, — инстинктивно, конечно — но, сообразив, отпустила его руки и стала сдирать пальцы в кровь об деревянный пол, пока отец вытаскивал её за ноги. А затем...
Он ударил её топором прямо в грудь. Ребра захрустели, словно мамины домашние вафли. И мальчик увидел, как лицо его сестры изменилось в предсмертной агонии, он почувствовал, как кровь брызнула в его сторону, оставив на его теле и одежде узор из красного горошка. Но не издал ни звука. Его взгляд дрожал от потрясения, страха и ужаса, застывшего в глазах, застывшего на полу. Прямо перед ним лежала его сестра, мертвая, не дышащая, а отец превращал её тело в сплошное месиво, будто ему нравилось играть в мясоруба, а у мальчика не хватало отваги и сил сделать хоть что-нибудь, да и он не был ни на что способен. Ему всего-то четыре года — пошёл пятый год. У него даже не хватало сил, чтобы издать малейший звук.
— Ещё один, — произнес отец, поднимаясь над трупом дочери и уходя из комнаты.
Мальчик внимательно слушал, сколько шагов сделал отец от двери их комнаты, и, почувствовав какой-то внутренний панический голос, повиновался ему, бросившись наутёк из этого ужасного дома. Он пробежал мимо изувеченной сестры вдоль коридора, и там-то его заметил убийца. Он погнался за ним, стараясь схватить маленькое проворное тельце. Мама всё также лежала на лестнице, заливая своими остатками лестницу и всё вокруг, мальчик, пробегая мимо неё, старался не смотреть на труп, и потому поскользнулся на кровавой жиже и чуть не упал, но сумел выровнять равновесии, свернул налево от лестницы и тела матери и продолжил бег.
Словно марафон с препятствиями.
Но как только ребёнок осознал, какими глупыми были его действия, было поздно — тупик. Он оказался на застеклённом балконе: ни выхода, ни другого входа тут больше нет. Это конец. Весь в крови с безумной улыбкой маньяк надвигался на мальчика, пока того не прижало к стеклу. Земля начала уходить из-под ног у ребёнка, он не понимал, что делать, не понимал, что здесь происходит, что ему нужно, почему отец вдруг обезумел. Единственное, что он осознавал — он хочет жить, и отец сейчас крайне опасен.
Убийца замахнулся, чтобы нанести решающий удар, и со всей силы ударил. Мальчик увернулся в противоположную от оружия сторону, треснуло стекло стены и полетело вниз вместе с телом не удержавшего равновесия ребёнка. Мальчик упал с балкона вместе с осколками стекла на спину, и боль отозвалась в его теле всего лишь на несколько мгновений; изо рта потекла красная жидкость вкуса металла, по всему телу открылись раны и царапины от осколков, а некоторые всё ещё сыпались на мальчика сверху. Один массивный осколок вонзился ему в маленькую ножку, и он извергнул приличное количество крови изо рта.
Невыносимая боль распространялась по его телу, а после, в какое-то одно волшебное мгновение, всё прекратилось. Мальчик почувствовал, как боль ушла, но её место заняло лёгкое онемение конечностей, перерастающее в ещё большее онемение, пугающее его. Он так и лежал на асфальте в букете из осколков, под его хрупким детским телом растекалась слабая лужица крови, и жизнь, кажется, покидала его.
Убийца увидел, как с мальцом всё покончено, хотя ему было очень жаль, что это сделал не он. Оставив топор лежать на балконе, он стал что-то бубнить себе под нос, затем резко смеялся, кричал и менял выражение лица, пока вновь не остановился на своей обезумевшей улыбке. «Ксш», — издал он и стал биться головой об каменную стену. От мальчика, лежавшего на асфальте, не укрылось, что его отец бился головой об стену, пока сам не раскрошил себе череп.
На шум стали сбегаться соседи, в домах загорался свет, и совсем скоро зазвенели сигнализации то ли полиции, то ли скорой помощи. К тому времени мальчик уже ничего не воспринимал, кроме легкого холодка, от которого у него мурашки пробегали по коже, окутывающего его с ног до головы, да мелькающих в ещё не совсем закрывшихся глазах теней. А затем его поглотила тьма.

Спустя полгода интенсивного лечения, ребёнок смог оправиться. Упав на спину с балкона второго этажа, он каким-то чудом смог избежать перелома позвоночника, обойдясь переломами ног, да ранами, нанесенными осколками. Правда, ему пришлось заново учиться ходить, но даже такое он преодолел с восхитительным упорством. Ему промывали мозги, его спрашивали о случившемся, но он не отвечал, не желая ворошить прошлые раны.
Он остался один в своем собственном закрытом мире, где его открытые раны не так кровоточили и не приносили боли, пока его не выдернули из этой тьмы, пока его прошлое не стерли, дав ему новое, вселяющее надежду, имя.
К Л А Р К.
Он отрекся от всего, что преследовало его в прошлом, принял новую жизнь и стал тем жизнеутверждающим человеком, о котором мечтал ещё в детстве. И только увлечение убийствами и желание стать детективом или следователем, чтобы расследовать подобные дела и наказывать виновных, являются напоминанием о травме, так отчетливо впечатавшейся в его память и терзающей его до сих пор.