Тайна Арчеевых

Часть Третья. Глава 5

   Отец Кондрат, старший сын князя Александра Арчеева, принявший сан священника, закончил воскресную мессу, проводил прихожан, после чего покинул церковь сам, когда спустившись с крыльца, лицом к лицу столкнулся с тем, кого меньше всего ожидал здесь видеть.
   На тропинке, что вела от церкви к дороге, возле куста белой сирени, в сюртуке вышитом золотом, в начищенных до блеска сапогах и при шляпе стоял Лука Александрович Арчеев, его младший брат. Они не виделись более сорока лет, но брат к своим сорока семи выглядел беззаботным юношей лет двадцати. Красивое, гладкое лицо без единой морщинки, аккуратные белоснежные кисти с длинными пальцами, чёрные как смоль волосы.
   — Ну, здравствуй брат, — протянул молодую руку Лука. Бледное лицо тронула холодная улыбка.
   — Здравствуй, — отозвался Кондрат.
   С завистью поглядев на юные руки брата, затем взглянув на свои скрюченные артритом пальцы, мозолистые ладони, их тыльная сторона с выпуклыми местами венами. Неохотно пожал протянутую Лукой руку. Даже не пожал, прикоснулся, будто боясь замарать или заразить эту вечно молодую полоть старостью.
   — Зачем пожаловал? — спросил Кондрат, избегая взгляда брата, оправляя застиранную рясу.
   — Разве так встречают родного, горячо любимого брата? — ухмыльнулся Лука.
   — Сделай милость, говори, чего хотел, а увёртки эти змеиные при себе оставь, и полно, — насупился Кондрат.
   — Неужели даже в дом не пригласишь? Чаю не предложишь? — уже без ухмылки, продолжал напирать Лука.
   — Ты, верно, не уйдёшь, ежели я тебя не выслушаю?
   Лука кивнул головой, соглашаясь.
   Отец Кондрат вздохнул, надел скуфью, поправил седеющую бороду и побрёл по тропинке на дорогу, к дому.
   Лука шёл следом.
   Кондрат жил в просторном добротном деревянном доме в два этажа с прилагающимися к нему постройками и десятиной плодородной земле. Свои владения виделись ему едва ли не роскошью, Лука Александрович же, живший в замке, чья площадь не считая построек и чистой земли, составляла 2360 квадратный километра, видел дом брата жалкой лачугой.
   От церкви до дома рукой подать. Лишь пересечь речку по шаткому, скрипучему мосту, да подняться по пологой горе.
   Этот короткий путь братья прошли в молчании, каждый думая о своём: Лука Александрович мысленно выстраивал нелёгкий диалог с братом, подбирал уместные слова, Отец Кондрат — взывал к Богу, прося всевышнего задержать Данилу в доме у старого гувернёра, который за плату обучал мальчика грамоте.
   Добравшись до дома, Лука Александрович вошёл в прохладные сени, по приглашению брата прошёл в тёмную, тесную прихожую, откуда зашагал в столовую, что служила одновременно и кухней.
Данилы дома не оказалось. Он, как и надеялся Отец Кондрат, был у гувернёра и домой не торопился.
   — Изволь пояснить, зачем приехал? — спросил Кондрат, наливая в две кружки холодного квасу.
   — Благодарю, — сказал Лука Александрович, глядя на предложенный ему квас, но, не прикасаясь к нему. — Да вот решил повидать родных братьев, которые бросили меня сорок два года назад и с тех пор ни разу не навестили, не выказали интереса обо мне. — Он говорил спокойно, голос звучал ровно, но Отец Кондрат слышал, едва ли не ощущал витавшую в воздухе обиду, что сидела глубоко в душе Луки Александровича.
   — Полноте. Мы все знаем, отчего ты остался в одиночестве. Сотворив один из смертных грехов, опустившись к деянию Дьявола…
   — Оставь брат, эти проповеди для паствы, — перебил Кондрата Лука. Глаза его блеснули ненавистью, губы растянулись в холодной усмешке. — Я и сам вижу, что разговаривать нам с тобой вовсе не о чем, однако одно дело у меня к тебе всё же есть и, чтоб избавить себя от ненужного мне, пустого слова Божьего, — он презрительно сморщился, произнося последнее слово, — тем самым тебя от лишней болтовни, перейду прямо к сути.
   С этими словами Лука Александрович сел за стол подле кружки с квасом, дождался, когда стоявший столбом брат, опуститься на стул подле него, после чего заговорил в полголоса:
   — Я пришёл заключить с тобой сделку выгодную нам обоим.
   — Весьма признателен, однако не желаю…
   — Изволь дослушать! — повысил голос Лука Александрович. Чёрные глаза его налилисьвидимым гневом.
   Отец Кондрат отхлебнул ещё квасу, вжался в спинку деревянного стула, опасаясь яростного выпада брата, чернильное сердце которого гоняло по венам гнилую кровь, отравленную самим Дьяволом, нашептывающимЛуке идеи своих злых деяний.
   — Ежели ты так нетерпелив, а общество моё явно претит тебе, скажу прямо: мне нужна твоя кровь.
   — Да ты, верно, спятил! — хлопнул себя по коленям Отец Кондрат.
   — Я не прошу всю кровь. Мне нужно лишь немного, — глаза Луки Александровича загорелись. Он поднялся со стула потянулся к кожаному саквояжу, с которым пришёл, открыв его, вынул иглу с присоединенной к ней резиновой трубочке.
   — Не смей подходить ко мне с этим! — вскочив на ноги, опрокидывая стул, взревел Отец Кондрат.
   — Право, в этом нет ничего страшного. Я хотел всего-навсего обменяться с тобой даром. Нет, даже не обменяться поделиться. Влив себе достаточное количество твоей крови, я сумел бы как ты исцелять кровью, а ты, получив мою, станешь бессмертным!
   Лука Александрович двинулся к Кондрату с вытянутой вперёд рукой, сжимая в пальцах нацеленную на брата иглу, точно рапиру.
   — Верно спятил. Господи, помилуй, верно спятил! — зашептал потрясённый словами и действиями брата отец Кондрат.
   Крестясь и пятясь назад, Отец Кондрат,не сводя взгляда с блестящих какой-то дикой одержимостью глаз Луки Александровича, запнулся о ножки опрокинутого стула, повалился на пол.
   Едва его поджарое, сутулое тело распростёрлось на полу, Лука Александрович, точно голодный коршун, набросился на брата, оседлав его, прижимая своим весом к полу, принялся закатывать рукав платья, оголяя тёмные взбухшие вены, при виде которых у молодого князя задрожали пальцы от возбуждения, и едва ли не закапала слюна с подбородка.
   — Да неужели ты силою решил… — Отец Кондрат замолчал в изумлении, широко распахнутыми глазами наблюдая, как одержимый бесами брат вонзает в ложбинку на сгибе локтя блестящую иглу.
   Кровь горячим потоком хлынула из вены по резиновой трубочке. Только сейчас Кондрат заметил такую же иглу на другом её конце.
   — Мне нужно немного, — с горящими жадными глазами проговорил Лука, наскоро закатывая рукав сюртука, вонзая свободную иглу, с которой уже закапала кровь Кондрата, себе в вену.
   Дерзость, своеволие Луки, привели иступлённого отца Кондрата в бешенство. Стиснув кулаки, размахнувшись свободной от иглы рукой, Кондрат зарядил брату по лицу, одним ударом не только разбив брату губы и нос, но и скинув с себя.
    Лука Александрович кувыркнулся через голову, взвыл точно щенок, схватился за нос, из которого хлестала кровь, не меньше, чем из резиновой трубки, что безвольным червяком висела на сгибе локтя, а то и больше.
   Отец Кондрат поднялся, принял сидячее положение, выдернул торчавшую из руки иглу, с отвращением и брезгливостью бросил её в Луку, что сидел против брата, прижимая вынутый из кармана сюртука белоснежный шёлковый платок к окровавленному лицу. Плоток в мгновение из белоснежного превратился в алый.
   Глядя на ссутулившуюся стройную фигуру брата, на бледное изуродованное лицо, тонкие дрожащие пальцы, сжимающие окровавленный платок, подтянутые к груди колени, Кондрат вдруг испытал жалость к Луке. Скверно стало на душе, совестно за то, что ударил брата.
   Поднявшись на ноги, он шагнул к Луке и протянул тому руку:
   — Ты уж не серчай, что я тебя так. Сам ведь учудил…
    Лука поднял чёрные, полные ненависти глаза и когда взгляды их перекрестились, Кондрат убрал руку, после чего велел брату убираться из его дома и более никогда здесь не появляться.
   Лука молча, подобрал иглу, брошенную Кондратом, убрал её в саквояж вместе с трубкой, что выдернул из своей руки. Поднялся на ноги, стряхнув невидимую пыль с сюртука. Привёл себя в относительный порядок, спрятав грязный платок в карман, надел шляпу, обошёл вокруг стола, после чего не прощаясь, вышел из столовой, покинул дом.
   Он прошёл по двору, удалился через заднюю дверь.
   «Не желает в таком виде показываться людям. Стыдиться», — думает Кондрат, провожая брат взглядом, наблюдая за ним через окно.
Лука и правда не желает показываться людям. Но не потому, что стыдиться. Нет. А потому, что избегает лишних свидетелей.
   Он идёт к лесу, прячась в его прохладе,спешит на вокзал. Доберётсяон туда к вечеру, когда стемнеет. В кассе возьмёт билет на поезд, что отправляется в Петербург. В вагоне напишет письмо брату Владимиру, и отправит его с первой станции, на которой поезд сделает пятиминутную остановку.

   Когда Лука скрывается из поля зрения, Отец Кондрат ставит опрокинутый стул на ножки, садиться на него, и делает самую страшную ошибку в своей жизни. Он в два глотка опустошает кружку с квасом, в которую Лука перед уходом высыпает порошок, что храниться в перстне на мизинце левой руки.
    Едва отравленная жидкость добирается до желудка, как тело Отца Кондрата начинает бить в конвульсиях. Сердце разрывается в груди и старик, посвятивший себя служению Богу, предстаёт перед ним, оставив ненужное уже тело лежать на полу. Тело с выпученными глазами, с открытым в беззвучном крике ртом и с скрюченной пятернё, поднесённой к груди, словно пытающейся вырвать из неё сердце.
   Таким его находит Данила.
   Таким видит врач, указавший причину смерти — инфаркт.
   Никого не заботят пятна крови на полу и сбитые казанки на скрюченной пятерне мертвеца.