Тайна Арчеевых

Часть Первая. Глава 19

   Данила в своей прежней комнате-келье с голыми стенами и полом, с узкой кроватью и письменным столом возле окна. Он поднимается с кровати, не чувствует боли, что терзала его всю ночь. Твёрдо стоит на полу, колено больше не представляет собой осиный улей, надетый на ногу. Всё вроде бы хорошо, должно быть так, но внутри зреет беспокойство. От того ли, что он чудесным образом исцелился? От того ли, что оказался у себя дома, где был счастлив с отцом? Отец! Он по наитию бросается к окну, во все глаза глядит на реку, кусты ракита и белую церковь с золочеными куполами, и на фигуру в чёрной рясе стоящую невдалеке к нему спиной. Он узнаёт худощавость родителя, поседевшие длинные волосы острижены по плечи, сутулость передавшеюся ему по наследству.
   — Батюшка! — восклицает Данила.
   Отец стоит неподвижно. Глядит куда-то вдаль, будто что-то пытается разглядеть на горизонте.
   «Не слышит», — Данила бежит вниз по ступенькам прочь из пустого дома, через двор к отцу. Бежит, а расстояние между ними не сокращается. Чертовщина какая-то! Отец стоит на месте, неподвижен как статуя, но Данила его догнать не может. Отца словно что притягивает к себе, а вместе с ним реку, кусты ракита и церковь!
   — Батюшка! — не останавливаясь, зовёт Данила.
   Отец неподвижен, но в то же время удаляется от него.
   — Да неужели ты не слышишь меня! — со слезами в голосе кричит Данила.
   Он запыхался, встаёт, и отец замирает в том же отдалении.
   — Батюшка, миленький, посмотри на меня! — в отчаянье зовёт он. — Это же я сын твой Данила! Ну, неужто, не узнаёшь голоса моего!? Обернись же ко мне, погляди, я здесь!
   — Слышу, — раздаётся смиренный голос отца Кондрата, — Слышу Данила.
   Данила падает на колени, по лицу его текут слёзы. Он начинает ползти на четвереньках, в надежде подкрасться незаметно, и схватить отца, точно зверя какого. Но замирает, понимая, что отец при его движении отдаляется.
   — Раз слышишь, отчего не поглядишь на меня? Или я тебе опротивел?
   — Да поглядел бы, ежели мог, — отвечает отец. — Всё бы отдал лишь бы раз на тебя взглянуть. В руки ты попал недобрые сынок, опоён гадливостью. Беречься тебе надо, не пить яду с рук омытых кровью! Остерегись, лукавый рядом, по пятам ходит, ждёт случая кровью омыться.
   — Что же мне делать, батюшка?
   — Молиться сынок, молиться.
   Данила как был на четвереньках, пополз к отцу.
   — Не спеши ко мне! Придёт время сам тебя встречу…
   Данила вздрогнул от прикосновения к запястью холодных пальцев. Открыл глаза.
   На него смотрит Лука Александрович. Правая рука дяди сжимает левое запястье.
   — Как себя чувствуешь? — спрашивает он, вглядываясь Даниле в глаза, точно улавливает остатки сновидения, силясь хоть что-то разглядеть.
  В отличие от сна, тело Данилы пронзает острая боль, коля изнутри, появляясь то в животе, то в голове, то в лице или конечностях. Словно нечто живое поселилось внутри, ищет выхода наружу. В довершении его клонит в сон, тошнит, а повреждённое колено зудит и горит огнём.
   — Скверно. Всё болит, — шепчет Данила, не в силах повысить голос.
   — Сейчас примем лекарство, и тотчас полегчает, — обещает Лука Александрович.
   Он поднимается с постели, идёт к тумбочке, берёт бутыли, смешивая порошки и прозрачную жидкость в мензурке. Жидкость эта зашипела, приобрела розоватый оттенок, а в следующий миг вдруг стала ядовито зелёной. Рука дяди подносит мензурку к губам племянника. «Не пей яду с рук омытых кровью», — вспомнил Данила слова отца.
   Данила стиснул зубы, мотнул головой, мол, не хочу.
   — Ну, будет! — изображая добродушие, говорит Лука Александрович.
   Мензурка коснулась губ Данилы, на что юноша отвернул голову.
   Лицо Луки Александровича искажает гримаса гнева.
   — Такой же упрямый как отец! — рычит он, хватая Данилу свободной рукой за подбородок и поворачивая к себе.
   Данила машинально вцепился пальцами в руку дяди, желая освободиться. Но руки его оказались слабы и тяжелы, отчего скатились, безвольными бечёвками упав вдоль тела. Лука Александрович надавил Данилу на подбородок и влил жидкость, захлопнув так, что у юноши звякнули зубы.
   — А теперь глотай! — велел он, с такой яростью взглянув на Данилу, что тот мигом повиновался.
   — Будут какие-то пожелания? — убирая бутыли в чемоданчик, спросил Лука Александрович.
   — Библию, — прошептал Данила, чувствуя, как немеет язык, губы.
   — Библию? — с презрением в голосе переспросил Лука Александрович. — И где же она?
   — В ящишке тумпашки, — ответил Данила. Руки его больше не слушались, тело немело, пронимало холодом, от которого сводило пальцы на ногах.
   Лука Александрович улыбнулся, испытал гордость за себя, осознав, что лекарство уже действует. Обошёл кровать и, выдвинув верхний ящик, вынул большую старую библию в кожаном переплёте, доставшуюся Данилу от отца.
   — Знаете мой милый друг, что в ней? — спросил Лука Александрович, небрежно тряся книгой перед распростёртым на кровати беспомощным Данилой.
   Данила глядел в ожидании не в силах пошевелить даже губами. Веки его отяжелели, в глазах помутнело.
   — Ложь. Чистой воды ложь. И твой отец был лжецом, проповедуя народу ложь! — выплюнув это, Лука Александрович подошёл к окну и, распахнув его, что было силы, швырнул книгу.
   Веки Данилы закрылись, из-под них катились слёзы.