Тайна Арчеевых

Часть Вторая. Глава 1

   Ранним утром, в канун рождества Иван, позавтракал в кабинете, оделся, вышел из дому. Данила, сидел в кухне, за завтраком (за последние три  месяца он привык завтракать в одиночестве), сквозь запотевшее от жара печки окно, видел, как кузен перекинул ружье через плечо, оседлал Быстрого и умчался, поднимая снежную пыль.
   С тех пор как София оставила дом, сбежав с гнусным фатом Лукой Александровичем — признавать дядю родственником Иван отказывался, — прошло более четырёх месяцев, но гнев, поселившийся в его сердце с отъездом сестры продолжал очернять душу. Пусть его становилось заметно меньше, а Ивану всё чаще удавалось подавлять вспышки ярости, копившейся злобе, требовался выход. Охота стала некой отдушиной. Спуская курок с такой ненавистью, что невольно до боли стискивал зубы, ощущая лёгкую отдачу, он буквально физически чувствовал облегчение, словно патроны вылетали не из дула, а из него самого. С холодным металлом, грамм за граммом выходил гнев, опустошая, высушивая его переполненное ядом сердце. По этой простой причине он всё чаще стал выезжать на охоту. Канун рождества не был исключением.
Подгоняя Быстрого, Иван летел по утоптанной санями дороге, что огибала деревню, вела в лес, где крестьяне собирали хворост, заготавливали дрова. Из ноздрей Быстрого вырывались клубы пара, короткая шерсть скакуна покрылась инеем. Иван и сам выдыхал белые клубы, оставляя их медленно растворяться в морозном воздухе.
   Отдалившись от деревни на полверсты, он пустил коня рысью вдоль поля, держась ближе к лесу. Не прошло и пяти минут, как среди деревьев мелькнула первая жертва — заяц, испугавшись лошади, он бросился в поле, поднимая за собой снежную пыль. Иван крутанул висевшее за спиной ружьё, тотчас зарядил его, прицелился, но не в косого, а в лисицу — второго охотника на длинноухого. Та, словно почувствовав угрозу, внезапно нависшую над её жизнью, рванула вглубь леса, мелькая в нижних ветвях елей пушистым хвостом. Иван, держа ружье наготове, пришпорил коня. Послушный скакун, утопая копытами в мягком снегу, рвался вперёд с таким азартом, словно сам намеривался разделаться с рыжей плутовкой.
   Лисица тем временем продолжала убегать, не подозревая, что в её маленький затылок смотрят две металлические глазницы.
   Палец на спусковом крючке, секунда и прогремит выстрел… Внезапно, жертва останавливается, затем сворачивает вправо, даёт дёру, исчезая в норе занесённой снегом. На неожиданное движение лисицы встаёт и конь, резким торможением бросая седока вперёд. Иван едва удерживается в седле, цепляется за гриву Быстрого и только сейчас замечает человеческую фигуру, стоящую к нему спиной. Это её так испугалась рыжая, перед ней встал конь. Один Иван всецело поглощённый охотой  не заметил, женщину?.. да, женщину собирающую хворост.
   Крестьянка вязла в снегу по колено, с одной стороны задрался подол сарафана, зацепившись за ветви обнажённого зимой кустарника; повязав голову тёплой шалью, захватив ею грудь, обмотав концы вокруг талии, она, таким образом, пыталась сохранить тепло, что поддерживала лёгким шушуном. Покрасневшие от холода руки, были заняты бечёвкой — женщина разматывала её, силясь связать охапку сухих веток загруженных на небольшие сани.
   Все эти детали Иван сумел разглядеть в считанные секунды, до звука выстрела, наставленного в её сторону ружья.
   С громким хлопком и повисшей после него в воздухе серой дымкой, сердце Ивана оборвалось. Руки задрожали, в глазах потемнело. Уцепившись крепче за уздцы, он сполз с коня, привалился к нему плечом, не чувствуя как подкосившиеся в коленях ноги проваливаются в снег.
   Женщина лежала на охапке хвороста, накрыв ветки своим бездыханным телом.
   Иван застонал. Тело обмякло. Но тотчас он взял себя  руки. Найдя в себе силы, сжал кулаки, стиснул зубы, побрёл к убиенной.
   Дуло ружья в момент выстрела из-за резкой остановки Быстрого, последующего скачка Ивана сместилось, нацелившись как раз в спину или голову бедной бабы, оказавшейся не в том месте не в то время.
   — Я убийца. Убийца. Я убил человека. Настоящего живого человека. Убил, — шептал Иван, плетясь к телу бабы.
   «Что мне теперь делать? А ежели кто-то был с нею? Кто-то отошёл, заслышав выстрел, тотчас бегут на его звук. Быть может бросить её. Запрыгнуть на Быстрого и бежать, бежать!» — мысли крутились в голове с бешеной скоростью и не успели сформироваться в более менее логичную цепочку, как прервались, рассыпались, точно пепел, оставшийся от сгоревшего листа бумаги.
   Женщина громко выдохнула, выпрямилась, затянула продетую под вязанку хвороста бечёвку.
   Иван замер в исступлении. Мало того, что баба была жива, она вела себя спокойно, движения выглядели размеренными, уверенными, будто минутой назад не её миновала смерь и не над её головой пролетели пули. Её даже грохот выстрела не смутил.
   Крестьянка продолжала возиться с хворостом, то наклонялась, то выпрямлялась, закрепляя «дрова» на санках.
   С невероятным облегчением, от того что не является убийцей Иван ощутил и злобу на глупую бабу, за считанные секунды сумевшую изрядно потрепать ему нервы.
   Его вдруг осенило: а не спаслась ли она чудесным образом, вот так же наклонившись в момент выстрела, когда пули вылетев из двустволки, нацеленные ей в спину, просвистели в нескольких дюймах от несчастной. Впрочем, отчего же несчастной, истинно счастливой! Так ловко ускользнуть из хватких лап смерти, это ли не чудо? Не счастье?
   Чувствуя осадок стыдливости, за трусливый порыв сбежать, но при этом расслабившись, не ощущая более угрызений совести за самый тяжкий из семи смертных грехов — убийство, Иван уже лёгкой поступью направился к бабе.
   — Однако, — заговорил он. — Я едва было, вас не пристрелил, а вы…
   Девушка обернулась, но не на голос Ивана, а по той простой причине, что собиралась возвращаться в деревню. При виде стоящего перед ней барина она вздрогнула от неожиданности. Недоуменный взгляд устремился в лицо Ивана, сосредоточился на губах. Раскрасневшиеся от мороза щёки вспыхнули сильнее, она расплылась в улыбке, которую смутившись, подавила. После чего низко поклонилась в знак приветствия и уважения.
   Перед ним стояла Дурёха, — глухонемая крестьянка заставляющая сердце биться с удвоенной скоростью. Причина, по которой она не отреагировала на шум выстрела, теперь стала очевидна, девушка его просто не слышала.
   — Истинно чудо! — прошептал Иван.
Дурёха прочитав по губам, не поняла, о чём говорит барин, продолжала глядеть на него просящими глазами, в которых читался вопрос.
   — Я еда не пристрелил тебя, — сказал Иван, чувствуя, как внутренности сжимает холодная, скользкая рука ужаса. Он не смог бы пережить убийства незнакомой ему бабы, убийство же       Дурёхи свело бы его с ума, разорвало сердце и превратило жизнь в ад, с вечным самобичеванием и муками совести, призывающими смыть тяжкий грех собственной кровью.
   Дурёха попыталась улыбнуться, показать, что понимает юмор Ивана, но побледневшее лицо барина, страх исказивший добродушные черты, дали понять — молодой человек не намерен шутить, он говорит серьёзно. В таком случае, что побудило его на столь зверский поступок?
   Она попятилась от Ивана, с опаской глядя по сторонам, примечая куда бежать, когда барин схватил её за плечи, прижал к себе, так крепко, что перехватило дыхание, после чего отстранив от себя, сказал:
   — Не намеревался я, глупышка! Охотился на лисицу…, преследовал её, она в нору, конь встал, я едва из седла не вылетел…, ружье вверх и палец на курок! Сам. Понимаешь?
   Дурёха мотнула головой, но улыбнулась.
   У Ивана от этой улыбки защемило сердце и слово, что он давал себе — не приближаться к Дурёхе, разорвать с ней все отношения, потеряло всякую силу. «Не сдержал, и плевать!» — подумал он, припадая губами к её холодным рукам, дыша на них, грея своим теплом.