Тайна Арчеевых

Часть Третья. Эпилог

   Поезд остановился у платформы. Взяв чемодан в одну руку, другой сжав ладошку сына, она двинулась по узкому, душному проходу, к выходу.
   Стоял жаркий день июля 185* года. Неподвижный сухой воздух пах пылью, потом снующих людей и специфическим запахом железной дороги. Накалившееся добела солнце висела высоко в голубом небе без единого облачка.
   Со смерти мужа прошло полгода, но она по-прежнему носила траур. Простое чёрное платье, закрывающее шею и руки, выделяло округлый живот. Через месяц она должна была разрешиться вторым ребёнком.
   София, приняв помощь проводника, спустилась по ступеням вагона, помогла спуститься сыну. Их уже ждал извозчик отправленный матерью, ожидающей появления дочери, которую не видела чуть меньше трёх лет и двухгодовалого внука которого не видела вообще.
   Устроившись в коляске, она откинулась на спинку сиденья. Погладила живот, отреагировала на капризы маленького Луки о том, что он устал и хочет пить, велела потерпеть — они скоро приедут в имение.
   Она попросила возницу не торопиться. Прикрыв глаза, обхватив живот руками, она представляла, как встретит мать.
   Они не приехали на похороны Луки Александровича. В письме София указала причину смерти мужа — внезапная остановка сердца. Она не соврала, пусть и опустила причастность сына к этой самой остановке. Но никто не выказал сочувствия. Мать только написала, что ждёт её в любое время. Софии потребовалось полгода, чтобы набраться смелости и приехать к родным. И если бы не встреча с Даниилом, которого ей необходимо было повидать, она бы вряд ли собралась.
   Ещё во дворе к ней бросилась Дуня, задушив в своих искренних объятиях.
   «Как похорошели барышня!» — восклицала она.
   Но София знала — девка лжёт. Она измученная беременностью и тоской по мужу, перестала следить за собой и выглядела старше своих лет. И уж конечно её нынешнею вдову, мать одиночку не сравнить с той безмятежной девушкой любившей балы и наряды имеющей десятки поклонников.
   В прихожей ругаясь, на чём свет стоит, её встретил Гордей. Повзрослевший, вытянувшийся и с ломающимся голосом он откровенно признался, что обижен на неё и разнёс её внешний вид в пух и прах, обозвав старой девой.
   Иван двадцатилетний юноша отрастил усы и бороду, выглядел он при этом немного комично, но в целом держал себя, как подобает семьянину и князю, имеющему триста душ, акры земли и лесу.
   Его жена скромная полненькая девка встретила их с босыми ногами. Она, как и положено крепостной продолжала работать по дому, сама готовила обеды и ужины, отказалась от прислуги и няньки, взяв заботу о единственном их ребёнке Владимире на себя.
   Мальчик родился недоношенным полтора года назад, однако нынче представлял собой довольно крепкого, бодрого мальчишку. Тяжёлые роды привели к бесплодию жены Ивана. На что княгиня Пелагея Михайловна вздохнула с облегчением, и по сей день, не пропуская ни одной службы, благодарит бога за то, что не дал наплодить простолюдин.
    Что касается Данилы, он пошёл в гимназию при монастыре. Он хорошо себя проявил, отчего ему уже пообещали свой приход и сан батюшки по окончании гимназии.
   Княгиня большую часть времени проводила в библиотеки. Свет от неё отвернулся, когда сын женился на крестьянке. Она часто вспоминала мужа, занималась Гордеем, практически не подходила к внуку и снохе. Весь её мир сосредоточился на Даниле, который пошёл по стопам отца и Гордее, которого она намеревалась излечить, соединив две живущие в нём личности воедино. Впрочем, пока не знала, как это сделать.
   София долго стояла в объятиях матери и обе они рыдали, вот так без слов выливая и принимая на себя боль другой, что копилась на протяжении трёх лет.
Вечером приехал Данила, он остался на одну ночь, и едва рассвело, отбыл.
   Он мало говорил, с час пробыл наедине с княгиней, всё остальное время провёл с Софией.
   — Я хотела, чтоб вы поглядели его, — сидя в саду на скамейке в тени сирене, попросила София, подтолкнув Луку к Даниле. — Тем вашим особенным взглядом.
   — Проверить есть ли в нём сила, — улыбнулся Данила.
   — Верно.
   — Вы и так милая Софи знаете, что есть.
   София лишь вздохнула.
   — У него два дара. Абсорбция памяти — чтение чужой памяти посредством прикосновения. И он анастетик, — Данила подмигнул малышу, внимательно слушавшему дядю. — Он может останавливать внутренние органы. Делать так, чтоб они переставали работать.
   — Например, сердце, — одними губами произнесла София, но Данила её услышал, кивнул головой соглашаясь.
   — Довольно таки опасный дар, не находите? — спросил он.
   София ничего не ответила. На мгновение, задумавшись, она спросила:
   — А что же маленький Владимир?
   — Ему достался дар от отца.
   — Меняет облик?
   — Нет. Видит в темноте.
   — У него один дар?
   — Да.
   — К чему нам оно? То, что в нас живёт. Мы не знаем, что с этим делать. Мы сильны, наши способности невероятны и чудесны, но мы вынуждены скрывать их. И кем бы ни были детьми Бога или Дьявола мы живём жизнью простых смертных, мы страдаем и радуемся, также как это делают те, кто не видит в темноте, не поднимает одной лишь мыслью в воздух вещи, не чувствует чужую боль и не останавливает сердца людей. Ей-богу, мы не страдаем как они, простые люди. Мы страдаем сильнее. И боль и страх нам приносит одно только сознание, что мы не такие как все, мы отличаемся, мы зло.
   София уехала спустя два дня и никогда больше не возвращалась в имение.
   Через месяц на свет появился второй мальчик так похожий на отца и на младшего брата. Она назвала его Александром.