Декларация независимости, или Чувства без названия

Глава 63. Мудрость

Ведь мудрость значит жить, любить.
И принимать, что уготовано судьбой и Богом.
Не спрашивать и не просить чудес.
Ласкать любимые уста и трогать шёлк волос,
И жадными глотками пить любовь -
Пускай она не вечна.
Уметь добиться своего и удержать. Но отпустить,
Когда наступит время.

Лоренс Хоуп

Доктор Карлайл Каллен

Я сидел в своем кабинете в уютном кожаном кресле, с кипой лежавших передо мной документов, и тревожно постукивал по столу ручкой. У меня была куча работы, и она все росла - как в больнице, так и в Боргате, но я никак не мог заставить себя сосредоточиться. Мое внимание было рассеяно, а мысли и глаза метались от бумаг в сторону открытого и включенного ноутбука, стоявшего рядом. Я попытался взять себя в руки и сосредоточиться, наконец, на медикаментах или на партиях наркотиков, на пациентах или новобранцах, но каждый раз мои мысли в конечном итоге возвращались к одному – к Эдварду.

Прошло уже девять дней, как Эдвард и Изабелла вернулись из Финикса, дней, которые казались одними из самых длинных в моей жизни. Атмосфера в доме была напряженной, их обоюдное молчание нервировало. Они оба были погружены каждый в свои мысли, и, казалось, не было никакой возможности выдернуть их из этого кокона. Было ясно, что им обоим очень больно, они боятся и изо всех сил стараются не открываться друг другу и не позволить другому уничтожить себя еще раз. Все было зыбко, и я чувствовал, будто хожу по скорлупе или крадусь по минному полю, зная, что в любую секунду они могут без предупреждения дать трещину. Они были бомбами с часовым механизмом и только и ждали момента, чтобы взорваться, если кто-нибудь не обезвредит их, но проблема заключалась в том, что я не знал, как это сделать. Я не знал наверняка, какой – образно говоря - резать провод, и боялся, что неправильный подход вызовет взрыв и уничтожит все вокруг. Я просто ждал. Ядерная бомба может уничтожить мирок, который я создал, и я отчаянно боялся, что мой младший сын станет повлиявшим на это ураном.

Ах, я слишком устал для интеллектуальных метафор. Я едва ли мог сосредоточиться достаточно, чтобы накалякать свое имя на каких-то бумагах, и пытался найти мало-мальски умный способ, чтобы объяснить ситуацию, в которой мы оказались. Это было пустой тратой времени и энергии, потому что не имеет значения, каким образом мы вляпались в нее, или как ее назовем, в конечном итоге, нас просто поимели.

Девять дней. Я сидел за этим столом на протяжении девяти дней подряд и через камеры наблюдал, как мой сын ходит по коридору за кабинетом, с остервенением выдирая себе волосы, как он ругается на себя. Я не мог слышать слов, но по выражению его лица и движениям мог представить, что именно он говорит. Я получил полный отчет от мужа своей сестры и поэтому был в курсе, что мой сын видел в Финиксе, и что было сказано в его присутствии. Я знал, где витали его мысли, и как он пытался сопоставить все увиденное и услышанное, и знал также, что это лишь вопрос времени, когда он ворвется в мой кабинет и станет излагать свою теорию.

Накануне я был почти уверен, что это произойдет, так как он подошел очень близко, даже схватился за ручку двери. Но прежде, чем повернуть ее, он пробурчал что-то сам себе и ушел. Часть меня вздохнула с облегчением, что он не оказался со мной лицом к лицу, так как я понимал, что в этот момент не смогу ему солгать, и при этом не был полностью готов к тому, чтобы открыть всю правду, но другая часть меня хотела покончить со всем. Мне хотелось, чтобы он прекратил терзаться и изводить себя мыслями, потому что было нечто более важное, он должен сконцентрироваться на том, чем неумышленно пренебрегал ...

На Изабелле.

Я протянул руку и нажал несколько кнопок на ноутбуке, изображение сменилось, теперь на экране показалась библиотека. Я увидал ее сразу - свернувшись калачиком в кресле у окна, она смотрела в него, а на коленях ее лежала книга. Тут она проводила каждую ночь всю прошлую неделю, в то время как мой сын исступленно мерил шагами коридор. Иногда она включала свет и читала, но зачастую просто сидела в темноте и вглядывалась в ночь за окном. Она была отстраненной, со временем все сильнее замыкалась в себе, и я даже не был уверен, явственно ли понимал мой сын, насколько быстро она ускользает от него. Это наводило тоску, и я хотел, чтобы он вытащил голову из своей же задницы и огляделся вокруг прежде, чем будет уже поздно.

У меня и без того было слишком много проблем, чтобы взваливать на себя еще и их, но я чувствовал, что должен. Мне нужно, по крайней мере, попытаться сделать все правильно, но я не знал как, равно как и не был до конца уверен, получится ли у меня. Я имел непосредственное отношение к этому, но ничего нельзя повернуть вспять или изменить, и все, что мы могли – это смириться и бороться с последствиями. Я - честно - не был уверен, достаточно ли они сильны в их нынешнем состоянии, чтобы услышать всю правду до мельчайших подробностей и столкнуться лицом к лицу с реалиями этого мира. Казалось, все, что я делал когда-либо раньше - это заметал следы, придумывал легенды, которые помогут выбраться из ситуации, и я устал от этого. Я был утомлен, и умственно, и физически, до такой степени, что радиоактивные осадки уже больше не казались такими уж страшными.
В любом случае, в определенный момент все это рухнет.
Я погряз в Borgata. Я лгал, обманывал, грабил и убивал ради них, но оставалась одна вещь, которой я всегда гордился - независимо ни от чего, я оставался верным своему делу. Может быть, я и преступник, но, по крайней мере, в рамках организации я был уважаемым человеком. Правда, в последнее время это ушло на второй план, и я понимал, что они не глупы. Каждый делал карьеру в преступном мире, их учили за версту распознавать ненадежных членов организации, и они отнюдь не были слепы, чтобы не заметить мое недавнее поведение. Они подозрительны, особенно Аро, и меня настораживало то, что самый ненадежный из всех медленно, но верно карабкался по карьерной лестнице внутри организации прямо у него под носом, и он никак не мог его не заметить.

Джеймс. Я всегда подозревал, что он пришел не с добром, но после недавнего визита окончательно уверился, что он крайне опасен. У нас в организации завелись крысы - кто-то сдавал нас в Департамент юстиции и конкурирующим преступным группировкам, и я был уверен, что без Джеймса тут не обошлось. Они приехали спонтанно, чтобы очистить дом от всяческих намеков на незаконную деятельность, с максимально возможной для человека скоростью, так как правоохранительными органами мое жилище было отмечено как «горячее место», и они вломились бы ко мне при первой же представившейся возможности. И во время их пребывания я заметил, что Джеймс ведет себя странно и кидает совсем даже не случайные взгляды на мои личные вещи. В доме не было ничего, что он смог бы использовать против меня, так как файлов, которые были у меня на Изабеллу, к тому времени уже не было, но я до сих пор не понимал его закулисной слежки.
Мне ничуть не нравился интерес, который он проявлял к Изабелле, и было ясно, что ему это известно, потому что он часто произносил ее имя во время визита в попытке задеть меня – это была одна из многих причин, почему я хотел удалить детей из дома до того, как явятся представители Borgata. Я не беспокоился о том, что Джеймс, находясь под моей крышей, физически навредит Изабелле, потому что был уверен, что Эдвард не позволил бы ему приблизиться к ней даже на сто футов (прим.: чуть более 30 метров (уж больно просторный дом у Калленов...)), но ему ничего не стоило сделать ей больно по-другому. Вообще-то, он мог навредить им обоим, потому что владел информацией, которая – со злым умыслом - запросто скатится с его языка и потенциально способна уничтожить и моего сына, и его любимую девушку.

Одной из причин, по которой Алек выбрал для моих детей поездку в Финикс, было стремление легализовать Изабеллу, на случай, если представители власти придут и станут задавать вопросы. Он был единственным, кто имел возможность сделать это, и был в состоянии использовать свое влияние, чтобы заставить Чарльза сотрудничать, не прибегая к насилию. Алек официально поручился за Изабеллу вскоре после возвращения в Чикаго, а я вылетел для официального отказа от права собственности на нее в его пользу. Это было трудно, несмотря на то, что я верил своему зятю, потому что это означало, что я был уже не властен в вопросах, касающихся ее жизни. Сейчас она, фактически, находилась во власти Алека. По его словам, тот факт, что Borgata зашевелилась, означал, что настало время действовать, так что я согласился, хотя и боялся, что это обернется катастрофой. Я, конечно, имел право голоса, но помалкивал. Ситуация была похожа на летящий под откос чертов поезд, и не имело значения, когда он рухнет, так что, может быть, раньше было даже лучше.
Я не знал, появились ли у Аро подозрения насчет Алека, но он, определенно, заинтересовался им. За пропажу доктора из Порт-Анжелеса я взялся отвечать сам, потому что Аро мог догадаться, что это наших рук дело, поскольку он был в курсе моих контактов с ним. Я сказал ему, что доктор начал задавать вопросы, что доставляло мне неудобства, так как тот слишком много знал - а это так и было - и пояснил, что принял тактическое решение об исключении его из уравнения. Это частично было правдой, и Аро, казалось, купился на это... по крайней мере, до тех пор, пока ему не позвонили по поводу инцидента в Финиксе.

Чарльз не был "вором в законе", а лишь одним из членов организации, и заменить его не составляло труда, но Аро не был в восторге от тех неудобств, что повлечет за собой необходимость искать новичка, который будет обеспечивать нас документами. На самом деле, никто в Borgata не любил Свона, так что никто и не горевал ни из-за него, ни из-за его жены, но сам факт, что Алек убил их обоих, привлек к нему нежелательное внимание. Во время инициации каждый из нас поклялся, что, если потребуется, мы без колебаний убьем любого члена наших семей, но тот факт, что Алек сделал это с такой легкостью и без угрызений совести, возвысил его положение в рамках организации. Алек предпочел залечь на дно, чтобы выйти из ситуации незамеченным. Он не нуждался во всеобщей благодарности за свои действия, но сейчас, из-за того, что сделал, он оказался в центре внимания. И Аро стал приглядываться к нему, что не доставляло Алеку особой радости.
Из-за своей роли в этом я чувствовал себя виноватым, но не мог ничего сказать или сделать, чтобы это изменить. Я был расстроен, что мать Изабеллы умерла, но и не был удивлен этим. В нашей жизни попытки защитить невиновных не проходят без определенных потерь, и они были неизбежны. Утрата принцессы мафии губительна, даже той, чья личность держится в секрете. В альтернативной вселенной с ней обращаются, как с особой королевской крови, какой она и была, но мир, в котором живем мы, не был столь же добр к ней.
С ней жестоко обращались, принуждали к рабскому труду, унижали самым презренным образом, как никто и никогда не должен быть унижен. Я вспомнил, как Элизабет говорила мне, что, хоть не все из нас живут, все мы умираем, и порой со смертью приходит освобождение. Смерть означает свободу, и не только для нее, для всех нас - свобода от того, что угнетало нас и отбрасывало на несколько шагов назад. Я презрительно усмехался, когда Элизабет упоминала подобные вещи, но сейчас понимал, что она имела в виду. Я знал, каково это - желать обрести покой и осознавать, что не имеешь права, потому что у тебя есть незаконченные дела. А увидев Изабеллу, Рене поняла, что цель ее жизни достигнута. Она произвела ее на свет, воспитала и выпустила в мир, чтобы пройти свой собственный путь. Больше ее ничто не держало, и пришло время, наконец, обрести покой.
Я завидовал ей. Потому что не мог сбросить со своих плеч тяжесть этого мира.

Я вздохнул и, сжав переносицу, посмотрел на экран. Каждую ночь, когда я наблюдал за Изабеллой и видел, как глубоко она увязла в своем горе, мне хотелось подняться в библиотеку и поговорить с ней, но я так и не придумал, что сказать ей. Прежде всего, ей было не очень комфортно со мной, поэтому я считал, что был последним человеком, кого она желала бы видеть в качестве утешителя из-за гибели ее матери... но она нуждалась в утешении.

Я снова переключил камеру, возвращаясь к изображению холла на втором этаже. Эдвард по-прежнему ходил за дверью моего кабинета с расстроенным выражением на лице, бегая глазами от моей двери к лестнице на третий этаж. Я был удивлен, что он проявлял такую настойчивость и терпение, учитывая то, что до появления в его жизни Изабеллы он бы ворвался ко мне в кабинет, не подумав дважды о возможных последствиях. Казалось, что злополучное путешествие в Финикс усмирило его иррациональное поведение и неуравновешенность, наглядно продемонстрировав ему, что происходит с людьми, ведущими наш образ жизни, если они совершают необдуманные поступки.
Я наблюдал за ним несколько минут и, взглянув на часы, удивился, что время уже перевалило за одиннадцать вечера. Эдвард, как правило, к этому времени уже делал свой выбор и, в отчаянии, топал вверх по лестнице. Изабелла слышала его приближение и, покинув библиотеку, быстро бежала обратно в спальню прежде, чем он появится там. В присутствии Эдварда она улыбалась и делала вид, что все хорошо, а я знал, что если бы он не был так погружен в себя, то понял бы, что это не так.

Никто не догадывался, что все камеры в доме включены, и каждое их движение записывается. Я не позаботился о том, чтобы выключить их после посещения коллектива из Borgata, и был рад этому, потому что без камер я бы не знал, что происходит.
Темп шагов Эдварда замедлился, он схватился за волосы и посмотрел на дверь кабинета. Я понял, что всего через пару минут он обернется и поднимется наверх, отложив принятие решения на другой день. Это было глупо, и я знал, что мы не можем продолжать наш обмен реверансами, пора объясниться, пока все не рухнули от изнеможения.
Как я уже говорил... Я был слишком утомлен, чтобы придумывать осмысленные метафоры.
Я устал от этого, так что когда он, наконец, остановился и с решительным лицом направился к моей двери, я почувствовал облегчение.

Он вошел и закрыл за собой дверь. И подпрыгнул от громкого стука, хотя я его даже не заметил. Я воздержался от укоряющего замечания, что он снова не постучал.
- Садись, - сказал я спокойно, немного помолчав, нажал кое-какие кнопки на ноутбуке, чтобы переключить изображение обратно на библиотеку.
Изабелла все еще была там, по-прежнему сидела в кресле и смотрела в окно, будто и не двигалась с тех пор, как я проверял ее.

Он сделал еще несколько шагов и плюхнулся в кресло, а я почувствовал, что он многозначительно смотрит на меня. Я глянул в его сторону и встретился с ним взглядом, отметив любопытство и растерянность в его глазах. На его лице застыла гневная маска, но я не мог винить его... Я бы сердился на себя ничуть не меньше.
- Ты выглядишь так, будто, на хрен, не спал несколько лет, - сказал он, внимательно вглядываясь мне в лицо. - Ты что, не можешь выписать себе хренов Золпидем (прим.: лекарственное средство из группы имидазопиридинов, используется для лечения бессонницы, носящей ситуационный и переходящий характер, включая частые пробуждения от сна и трудности с засыпанием)? Иисусе, и ты, мать твою, вообще ешь?
Я взглянул на него и откинулся в кресле.
– Ты хочешь обсудить мое здоровье, Эдвард? – с удивлением спросил я.
Он пожал плечами.
- Ну да, ты выглядишь затраханным, - сказал он серьезно.
Я отрицательно покачал головой.
- Ну, спасибо за комплимент, - сказал я с сарказмом. - Но что-то подсказывает мне, что ты провел последние недели, ходя кругами возле моего кабинета не потому, что набирался смелости для этой реплики.
Выражение его лица сменилось на удивление быстро.
- Как... – начал было он, после чего прищурился и покачал головой. – Ты включил гребаные камеры? Какого черта ты не сказал мне?
- Это не так важно, Эдвард, - ответил я. - Я гадал, соберешься ли ты когда-нибудь войти сюда или же нет.
- Да, хорошо, я не знаю, что сказать, - признался он. - Нет смысла вламываться в твой хренов кабинет, только чтобы посмотреть на тебя, особенно если учесть... ну, ты знаешь... ты все же выглядишь дерьмово.
Я прекратил улыбаться и покачал головой.
- Приятно знать, что ты, по крайней мере, не утратил чувство юмора, - сказал я. - Итак, принимая во внимание тот факт, что сейчас ты сидишь здесь передо мной, значит ли это, что ты определился с тем, что собираешься сказать?
Он смотрел на меня с минуту, снова запустил руку в волосы и поморщился. Учитывая, как часто в последнее время он теребил себя за волосы, я был удивлен, что он до сих пор не выдернул их все с корнем.
- Не то чтобы да, - сказал он, наконец. - Просто устал бродить по чертову коридору.
Я кивнул.
- Типа: лучше смотреть на меня, чем созерцать белые стены? – шутливо спросил я.
- Б...ь, нет, - усмехнулся он. - Но приятно узнать, что я не единственный ублюдок, который еще помнит, как шутить.
- Tale il padre, tale il figlio (прим.: каков отец, таков и сын), - пробормотал я, пожав плечами.

Я пожалел о произнесенных словах в тот же миг, как они скатились с моих губ, и напрягся, так как улыбка сползла с его лица, сменившись внезапной серьезностью. Он смотрел на меня с любопытством, и я читал вопросы в его глазах. Я точно знал, что он хотел узнать... Я опасался этого дня всю свою жизнь.
- Просто скажи, в чем дело, Эдвард, - тихо произнес я со вздохом. - У меня нет сил, ходить вокруг да около. Спроси, что хочешь знать.
Мгновение он смотрел на меня, и я видел его опасения. Он хотел спросить, он хотел знать, но боялся получить подтверждение тому, о чем, очевидно, догадывался.
- Когда мы были в Финиксе, Джейн сказала какое-то дерьмо. Я имею в виду, что знаю, насколько она была сумасшедшей, и все же, она назвала меня проклятым призраком, представляешь? Она все орала на Алека и сказала, что только потому, что я поступаю так же, как и ты, не значит, что мы одинаковые... и что Изабелла - не мама, - он остановился, в очередной раз провел рукой по волосам, а я сидел тихо и не мешал ему высказываться. - И дело не только в этом, есть и другое дерьмо. Думаю, мне просто стало интересно... ну, ты понимаешь...
- Ты хочешь знать, как я встретил твою мать, - сказал я спокойно.
- Правду, - серьезным голосом согласился он.
Я кивнул.
- Правду.

12 июля 1980

Я устремился к заднему выходу из дома, надеясь выскользнуть незамеченным. Как только я толкнул дверь, горячий сухой воздух ударил по мне с такой силой, что у меня почти перехватило дыхание, и я закашлялся. Я, б...ь, ненавидел жару, ненавидел все, что с ней связано. Я ненавидел то, как она затрудняет дыхание, и то, что кожа нагревается и покрывается потом. В жару почти не было ветра, а когда он все же дул, то ничуть не охлаждал. Он просто разгонял вокруг тебя раскаленный воздух, поднимая пыль и делая жару еще более невыносимой. И пыль... Черт, я ненавидел пыль. Она задерживалась в воздухе, вызывая жжение в глазах, и дышать становилось невозможно. Я с трудом переносил жару... но я по-любому предпочитал ее тому, что ожидало меня внутри оснащенного кондиционером особняка. То, что происходило внутри него, я ненавидел еще больше.

Выйдя на задний двор, я зажмурился - яркость дневного света практически ослепила меня. Я проклинал себя за то, что не прихватил солнцезащитные очки. Но мама сказала, что они будут лишними и могут создать обо мне неверное представление. Я не стал с ней спорить и не взял их.
Этот день был относительно спокойным в том, что касалось моих отношений с отцом. Он постоянно придирался ко мне и выговаривал, насколько сильным разочарованием был я во всем, что делал.
"Ты живешь неподобающе своему имени, Карлайл".
"Начинай действовать, как Каллен".
"Хоть раз будь мужчиной".
"Дай мне повод гордиться тобой".
"Ты знаешь, как поступить правильно?"
"Прекрати отказываться от всего".
И любой день, в который его внимание не было сосредоточено на мне, был для меня красным днем календаря. Но, стоя на заднем дворе огромного дома, ослепленный солнцем, я проклинал родителей за то, что послушался. Как могут солнцезащитные очки оказаться лишними? Это ведь чертова Аризона в середине гребаного лета.

Я вздохнул с досадой и оглянулся, выискивая тень, под которой можно укрыться. Я сомневался, что кто-нибудь заметит мое бегство со званого ужина, так как гостиная была набита людьми, которых отец считал важными. Так что он, скорее всего, даже будет благодарен мне за то, что я побуду вне поля зрения, потому что я никак не мог вести себя, "как и подобает мужчине с фамилией Каллен". Что, б...ь, это значило? Мой отец не узнал бы значение слова "приличный", даже если бы оно укусило его в задницу.
Я бы предпочел вернуться в Чикаго и наслаждаться летними каникулами в школе, но не хотел оставлять сестру. Стараться произвести впечатление на отца, было пустой тратой времени, потому что для него я был лишь раздражителем, но мне не хотелось огорчать Эсме. Мы всегда приглядывали друг за другом, и она была единственным человеком, который понимал, чем я занимаюсь в этой жизни, единственным человеком, с которым мне не приходилось притворяться. Трудно завести друзей, если ты постоянно вынужден держать их на длинном поводке, чтобы они не увидели и не услышали ничего лишнего, мне приходилось задумываться об их мотивах каждый раз, когда они желали просто заговорить со мной. Люди точно знали, кто мой отец, и притворяться смысла не было.

Правоохранительным органам всей страны было известно, что Антонио Каллен – действующий Дон мафии Чикаго, и рискну предположить, что один из его портретов - в качестве мишени - висел, прикрепленный к стене, в каком-нибудь из участков. Но независимо от того, знали люди об этом или нет, я бы никогда не допустил, чтобы это подтвердилось. Я не мог признаться, кем на самом деле являлась моя семья, и постоянно был вынужден лгать и изворачиваться, но бессмысленно притворяться перед теми, у кого нет никаких связей с мафией. Вот почему моя сестра и стала моей лучшей подругой, единственным человеком, которому я всегда мог довериться.
И именно поэтому сейчас я стоял тут, под палящим солнцем Аризоны, мирился с жарой и остальной херней, которую так ненавидел. В этот день моя сестра должна блистать, и после того, что каждый день моей жизни она была рядом, всегда готовая выслушивать жалобы, я чувствовал, что должен ей это немногое. Она заслужила свой прекрасный день, в который отец не станет произносить тираду о том, как он разочарован во мне, как в сыне. Я усмехнулся и настроился терпеть все дерьмо ради своей сестры ...

Я вздохнул и стал ходить вокруг дома, выбирая тенистые тропки. Ворчал себе под нос, смотрел под ноги и щурился из-за яркого света. Повернув за угол, я на что-то наткнулся и остановился. Подняв голову, я инстинктивно вскинул руки и подхватил девушку, оказавшуюся передо мной, так как она споткнулась.
- Эй, вы чего, - сказал я, стараясь сохранить равновесие.
- Мне очень жаль, я не знала... - мягким, нежным голосом начала она, застав меня врасплох.
Я заморгал и прищурился, стараясь привести зрение в норму, ошеломленный зрелищем, открывшемся мне. Ее бледная кожа сияла, длинное белое платье волнами облегало тело до самых лодыжек. Она выглядела невероятно, как ангел, может быть, это клише, но это было единственное слово, которое в тот момент смог воспроизвести мой разум, чтобы описать ее. Она обладала волосами цвета меди, блестевшими в лучах солнца, и поразительно глубокими зелеными глазами. Они были пронзительными, и я уставился в них, пребывая в каком-то трансе, не в силах отвести взгляд. Я видел, что ее губы шевелятся, и слышал мелодичный звон ее голоса, но пока я смотрел в эти глаза, слова не доходили до меня.

Ее голос затих, а брови она свела к переносице и смотрела на меня с выражением недоумения на лице.
- Сэр? – спросила она нерешительно.
Когда ее слова пробились сквозь мое оцепенение, я несколько раз моргнул, ошеломленный тем, что она обратилась ко мне столь официально. Я не мог быть уж очень намного старше ее, если и вообще был старше.
- А, ничего, - сказал я, сделав пару шагов вперед, в тень, и потянул ее за собой, чтобы убежать от слепящего солнца.
Она не сопротивлялась и смотрела на меня с опаской, поглядывая на мои руки, которые обхватывали ее бедра.
- Есть какая-то... проблема? – осторожно спросила она.
Я отрицательно покачал головой и отпустил ее.
- Единственная проблема - это то, что я не знаю вашего имени, - ответил я, включая весь свой шарм и ухмыляясь. - Меня зовут Карлайл... Карлайл Каллен.

Удивление скользнуло по ее лицу, когда она мягко улыбнулась. Я заметил легкий румянец на ее щеках, и мне стало любопытно, было ли это от солнца, или это я его вызвал. Моя ухмылка стала еще шире, когда – при взгляде на меня - ее румянец усилился. Да, все это, черт возьми, было из-за меня.
- Элизабет, - тихо сказала она.
- Красивое имя для красивой девушки, - резюмировал я.
Ее глаза расширились от удивления.
- Красивая? - спросила она с недоумением.
Я усмехнулся и кивнул.
- Да, красивое. Разве тебе твое имя не кажется прелестным? Б...ь, тогда можно звать тебя как-нибудь по-другому. Лизбет? Лиззи? – предлагал я. – Мне нравится Лиззи.
- Оу, думаю... – начала она, уставившись на меня. – Я не против имени Лиззи, но меня немного удивило, что вы назвали красивой... меня.
Я нахмурился и быстро пробежал по ней глазами, пытаясь понять, не упустил ли я чего, раз она пребывала в таком шоковом состоянии. Все части тела у нее были на месте, и те, которые уже сформировались, были совершенны... чертовски идеальными, да. Она не выглядела искусственной, как модели, каких полно на обложках журналов и даже среди знакомых девчонок, – ее красота была естественной.

Теперь, оказавшись в тени, она не сияла так ярко, но от нее по-прежнему исходило тонкое свечение. Ее волосы ниспадали с плеч естественными волнами, а нос был усыпан веснушками. Она явно не была итальянкой. Ни у одной итальянки, которых я когда-либо встречал, не было ярко-рыжих волос и зеленых глаз.
Эти глаза... б...ь, глаза были потрясающими. Я никак не мог перестать смотреть в них. Казалось, я был загипнотизирован и, безнадежно затерявшись в ее глазах, не мог прийти в себя. Если бы я мог думать, то сказал бы, что она - ирландка и поэтому смущена, поскольку семьи мафии, как правило, не общаются с ними. Итальянцы и ирландцы конфликтовали друг с другом еще до перемирия, и с трудом можно было найти таких, кто соглашался жить по соседству с врагами. Существовали границы, которые просто нельзя пересекать, и старшее поколение специально подчеркивало, что дружба итальянцев с ирландцами находится за пределами этих границ.
Но она была красива, и невозможно было отрицать этот факт. Глядя на нее, я чувствовал какую-то боль в груди; из-за разрядов электрического тока, которые пробегали по моей коже, реагирующей на ее близость, я знал, что не смогу забыть ее. Эти глаза будут, без сомнения, преследовать меня, и отец убьет меня за это, но я ничего не мог с собой поделать. Я хотел ее.
И в любом случае, я не мог разочаровать его сильнее, чем он уже был разочарован во мне. Кроме того, я мог бы влюбиться и в кого-нибудь похуже девушки-ирландки.
Такая мысль поразила меня. Влюбиться? Серьезно, Карлайл? Ты, мать твою, только что встретил девушку, и ты уже называешь это любовью? Что за дьявол в тебя вселился?

- Ты не должна удивляться, ты прекрасна, - сказал я, качая головой из-за недовольства собой.
Она посмотрела на меня, а на губах ее заиграла улыбка.
- Ты милый, - тихо произнесла она.
Я засмеялся над ее заявлением.
- Милый? Меня называли разными именами, но ни одно из них не звучало, как "милый", - признался я шутливо. – "Мудак" или "говнюк", может быть, но люди, положительно отзывающиеся обо мне, попадались мне нечасто.
- Но ты мил. Я, может, и познакомилась с тобой только что, но точно знаю это. Другие, должно быть, не очень хорошо тебя знают, если не могут сказать ничего приятного, - ответила она.
- Красива и обаятельна, - сказал я, ухмыляясь. - Бог на самом деле благословил тебя, не так ли?
- Если бы Бог, действительно, благословил меня, то неужели ты думаешь, что я торчала бы в этом доме? - пробормотала она.

Ее глаза расширились от ужаса, как только она произнесла эти слова, и она быстро поднесла руку ко рту, чтобы прикрыть его, явно ошарашенная собственным заявлением. Я засмеялся.
- И с чувством юмора? Если бы я не знал ничего лучше, то сказал бы даже, что ты – идеальная добыча. Продолжай в том же духе, bellissima (прим.: красавица), и я никогда не захочу отпустить тебя, - сказал я, вновь становясь очаровательным.
Ее румянец снова усилился.
- Значит, ты не расстроен тем, что я налетела на тебя? - спросила она.
- Это не ты налетела на меня, а я - на тебя. Но нет, конечно, я не расстроился. На самом деле, я рад, потому что обычно мне так не везет, - проронил я.
Некоторое время она смотрела на меня, после чего покачала головой.
- Я не верю в удачу, - сказала она.
- Не веришь? Тогда как ты объяснишь нашу встречу в... э-э, этом доме? - спросил я шутливо. - Если это не удача, что тогда?
Она смущенно улыбнулась и пожала плечами.
- Судьба?