Декларация независимости, или Чувства без названия

Глава 35. Центр твоего существа. Часть I

"Хочу, чтобы вы стали всем тем,
что находится глубоко в центре вашего существа".
Конфуций

Эдвард Каллен

Рождество.
Не буду врать, я ненавидел это дерьмо. Когда был ребенком, я принимал в нем участие, потому что мама делала его особенным: пекла рождественское печенье на целую неделю и рассказывала истории о Санте и прочем дерьме. Мы всегда были все вместе, как семья, смотрели "Рудольфа" и "Фрости", "Эту замечательную жизнь". Она непременно напевала рождественские песни и практически, черт возьми, умоляла меня подыгрывать их для нее на пианино, а раз это была моя мама, то, конечно, я бы нахрен не смог сказать ей "нет", хотя в глубине души и дико презирал рождественскую музыку. Этого времени года я всегда ждал с жутким нетерпением. Но после того как она умерла, я потерял всякий интерес к этому празднику. Я полагаю, что в принципе потерял всякий интерес ко всему в своей жизни, но особенно к Рождеству.

В первое Рождество после ее смерти отец еще не пришел в себя, и поэтому мы были не только без нее, но также и без него. Сначала у нас были оба родителя, а вдруг не осталось ни одного. Тогда прошли всего лишь два месяца, как умерла мама, и за все это время мы едва ли видели его. На самом деле мы едва виделись с ним на протяжении всего первого года после ее смерти. Он резко изменился за это время, почти до неузнаваемости. Прошло несколько лет, прежде чем он действительно начал приходить в себя, и пока, наконец, снова не стал относиться к нам, как и все отцы к своим семьям. Рискну предположить, что таким отстраненным был он все это время из-за чувства вины и стыда за случившееся, и это чувство вины он носит в себе до сих пор. Мы оставались в Чикаго еще достаточно долго: ради меня, чтобы я мог оправиться от пулевого ранения, ради мамы, чтобы похоронить ее, а потом тетя Эсме погрузила нас, трех мальчиков, в машину и повезла через всю страну в этот дом в Вашингтоне. Мы были такими юными, что действительно, черт возьми, ничего не понимали, мы все еще горевали и были сбиты с толку происходящим, не понимая, где же папа. Эсме осталась с нами на тот первый год, а отец появлялся, может быть, раз в месяц, но он был такой холодный и отчужденный, что, казалось, будто на самом деле его не было. Когда приезжал, он едва ли удостаивал меня взглядом, и тогда я решил, что это потому, что он считает меня виноватым... Черт, я и сам обвинял себя. Но после всех этих лет я понял, что это было вовсе не потому, что он считал, что я сделал что-то неправильно, а потому, что я был так чертовски похож на нее. Многим людям, которые действительно знали мою мать, тяжело было мириться с этим. Они говорили, что я настолько похож на нее, что это ошеломляет их; так что я мог себе представить, каким страшным адом было для отца находиться рядом со мной, когда он оплакивал ее. Наконец, в один прекрасный день, спустя несколько дней после первой годовщины со дня ее смерти, он появился и на этот раз остался. Эсме проторчала с нами еще несколько недель, я думаю, для того, чтобы убедиться, что отец не собирается встать посреди ночи и нахрен свалить от нас. К тому времени у нас уже была Нонна, так как он привез ее во время одного из своих визитов и практически подкинул ее нам, перед тем как снова уехать. В Чикаго у нас никогда не было рабов, так что для нас, детей, это оказалось чем-то вроде шока, но Эсме помогла ей освоиться, а нам – привыкнуть к ее присутствию. Она сказала нам всегда относиться к ней беспристрастно, и когда она убедилась, что папа был достаточно надежен, чтобы она могла уехать, тут же удрала обратно в Чикаго.

Думаю, что из-за отсутствия отца в тот год очень страдал Джаспер, потому что это было как раз то время, когда формировалась его личность. Он реально стал чертовски чувствительным и эмоциональным, каким не был никогда раньше. В детстве Джаспер был жестоким, буйным... тогда он был маленьким воином. Но смерть мамы очень сильно повлияла на него, он смягчился, и я знаю, что он чертовски боялся потерять также и отца. Я же был не очень расстроен его отсутствием, потому что и сам, черт возьми, тогда пропал. В том году я был как зомби, ни с кем не говорил и даже ничего не делал. Эсме с каждым днем все изобретательнее старалась заставить меня говорить или смеяться, предпринимала попытки заставить меня играть на пианино, но я просто сидел и смотрел в гребаную пустоту, полностью ее игнорируя. Я любил Эсме, но она не была моей матерью, поэтому я не хотел слушать ее глупые ослиные шутки или играть для нее на этом проклятом пианино. Моя мать умерла, и раз ее больше нет, то мне, мать вашу, было на все наплевать.

Эсме пыталась сделать то первое Рождество особенным, стараясь дать нам, мальчишкам, немного счастья в нашей мрачной жизни, но он превратился в абсолютную гребаную катастрофу. Джаспер сломался и плакал как проклятый младенец, а чертов Эмметт впал в истерику и орал, потому что после того, как умерла мама и ушел отец, он стал раздраженным и злым, а я просто сидел сложа руки, игнорируя их всех и положив на все. Эсме плакала, потому что все мы стали очень испорченными, а она ничего не могла с этим поделать. Эсме хотела помочь нам и исправить все это, но в тот день она поняла, что ей это не под силу.

Последующие Рождественские ужины проходили немного лучше. Отец был рядом и настаивал, чтобы мы ставили шоу и делали вид, что счастливы и довольны, потому что этого хотела бы мама. Да, он, черт возьми, использовал память о маме, чтобы манипулировать нами, а мы позволяли ему, потому что он как и все мы был сломлен.

В конце концов я начал приходить в себя, но уже не был прежним. Как только я снова заговорил, я стал доставать людей своей речью. Как только вернулся к активной жизни, я стал причинять людям боль своими действиями. Я намеренно был мудаком, и уже никто ничего не мог сделать, чтобы изменить это... именно так я думал, пока Изабелла не вошла в мою жизнь.

Со временем мои братья выросли из того, чтобы радоваться Рождеству, и я думаю, что Элис и Розали заслуживают за это офигенского уважения. Они вернули искры в их жизни, стали светом посередине той темноты, заложниками которой были мы все. Я чувствую себя так дьявольски глупо из-за того, что не понимал ранее, что все они были влюблены. Это должно было быть для меня ясно как день, поскольку я проводил с ними много времени, учитывая, что они были единственными, кто не обращал внимания на мои мудацкие замашки и не принимали это дерьмо на свой счет. Но опять же, к тому моменту я успел забыть, что такое любовь, поэтому неудивительно, что я ее не заметил.

Эсме навещала нас почти каждый год, один или два раза притаскивала с собой своего мужа, но обычно приезжала одна. Она всегда приходила к отцу, потому что не хотела, чтобы он оставался один во время праздников, так как для него это на самом деле трудно. Я думаю, что это Эсме вытащила его из мрака. Она была старшей сестрой и не могла смириться с бессмысленными поступками своего младшенького брата – она не могла позволить ему совсем зачахнуть и погрузиться во мрак ночи.

Что же касается меня, несмотря на то, что ради них я продолжал улыбаться и изображать гребаную радость, я ненавидел Рождество. Рождество вынуждало меня задумываться о сахарном печенье и звоне колоколов, проклятом Санта Клаусе и его оленях, а мне совсем даже не нравилось думать обо всей этой херне, я не хотел думать, потому что это напоминало мне о моей матери, напоминало, что ее больше нет.

В этом году, однако... в этом году все было иначе. Но опять-таки, а что сейчас не было, черт возьми, совсем иначе?

Когда до Рождества оставалось два дня, или накануне Рождества – для тех, кто не может должным образом посчитать в гребаном календаре и выяснить это дерьмо. Если спросить Элис, то она, вероятно, называла бы это канун Рождества, что на самом деле было охеренно глупо, но лишь бы ей нравилось. Важно одно – оно уже приближается. Последние несколько дней я просто сидел и наблюдал, как Изабелла живет в предвкушении праздника: ее глаза сверкали, лицо светилось как у ребенка в чертовом магазине игрушек. По тому, как она себя вела, можно было подумать, что она нашла гребаный Святой Грааль или хапнула несколько миллионов в лотерею. Я никогда не видел такого энтузиазма по поводу всей этой Рождественской хрени... ну, со времен моей матери.

И это вызывало во мне противоречивые эмоции, потому что часть меня хотела просто-напросто, черт возьми, забыть про все это, задвинуть как можно дальше и вернуться в свою нору, но была и другая, большая часть меня, которая не могла не быть счастливой, потому что Белла была счастлива. Немного странно, насколько мое настроение зависит от ее настроения. Когда моя девушка грустила, то и мне было грустно. Когда моя девушка была счастлива, я пребывал в гребаном восторге. Христос, я становлюсь взаимозависимым или что-то в этом роде, и это сказывалось на моей голове, особенно сейчас. Я ненавидел проклятое Рождество, но теперь я, черт возьми, не мог его дождаться.

Я, наконец-то, нашел свой маяк в темноте ... но я отчаянно боялся, что этот маяк работал по таймеру... и не знал, когда его время истечет.

Завтра из аэропорта должна прибыть моя тетя Эсме, и с каждой тикающей минутой, казалось, увеличивалась и моя тревога о сложившейся ситуации. Моя тетя была удивительной женщиной, и я знал, черт побери, что она полюбит Изабеллу, поэтому совсем не беспокоился о том, что она станет плохо обращаться с ней или что-нибудь в этом роде. Эсме всегда была приветливой, доброй и сострадательной от природы. Она была наседкой, всегда желающей заботиться о людях, и стала бы фантастической матерью, если бы не утратила способность к деторождению, когда будучи еще совсем молодой из-за рака была вынуждена пройти гистерэктомию. Я спрашивал ее, почему она просто не усыновит ребенка, не осознавая тогда, что мужа ее в тот период времени обвиняли в том, что он профессиональный наемный киллер, и что из-за этих слухов, нахрен, ни одно агентство по усыновлению не даст им добро взять в семью приемного ребенка. Отец сказал ей, что она могла бы просто купить ребенка на черном рынке, что, б...ь, потрясло меня, потому что тогда я был еще молод и немного наивен в вопросах торговли рабами, но Эсме отказалась идти по такому пути.

Итак, да, я не беспокоился об Эсме как таковой. Однако я беспокоился о том, как Изабелла собирается вести себя в присутствии моей тети. Сейчас она была так офигенно счастлива, что практически светилась, и я не хотел, чтобы, когда появится Эсме, все это вылетело в трубу. Я понимал, что для Изабеллы это было первое настоящее Рождество, и хотел сделать его для нее настолько особенным, насколько я мог в сложившейся ситуации, и не хотел, чтобы это было разрушено ее инстинктивным отступлением к тому рабскому менталитету, к которому она до сих пор иногда возвращалась. Я знаю, что она на самом деле не может избавиться от него, это укоренилось в ней практически с самого рождения, но я ненавижу это дерьмо, а она знает об этом. Я ненавижу, когда она начинала действовать почти как робот и двигаться на автопилоте. Я люблю видеть в ней жизнь, искру и энтузиазм. Я хотел видеть это дерьмо и в это Рождество, потому что мне не хватало его многие гребаные годы, и это была единственная причина, по которой я не боялся этого праздника так же сильно, как и других.

Я взглянул на свои часы и увидел, что времени было чуть больше шести утра. Я не спал уже час, потому что не мог отключить свой проклятый мозг и вернуться ко сну. Изабелла рядом со мной свернулась калачиком, завернутым в одеяло, и выглядела, черт возьми, совершенно удовлетворенной. В последнее время она действительно ощущала себя в моей комнате как дома, частично из-за моего настояния, но я был рад, что она чувствовала себя здесь очень комфортно. Мне нравилось делить с ней мое пространство, нравилось, что она всегда рядом со мной. Если бы это могло сойти мне с рук, я бы, наверное, уже начал перетаскивать сюда все ее сраные вещи, но я знал, что до этого еще слишком далеко. Мой отец почти никогда не входил в мою комнату, но, зная о своей хреновой удаче, ему наверняка что-нибудь понадобится, и он заметит, что в моем шкафу висят эти гребаные розовые рубашки... и либо раскроет нас, либо забеспокоится о моем трансвестизме.

Если честно, то, по всей вероятности, он и так, черт возьми, подозревает, но мне вовсе не стоило подливать еще больше масла в огонь. Я знаю, что Изабелла была немного обеспокоена тем, что он уже знает о нас, но какая-то часть меня считала, что он не мог знать, иначе наверняка бы уже что-то сказал. И все же он должен был догадаться, что что-то не так, даже несмотря на то, что не находился тут постоянно. Это было чертовым чудом, если никто не проболтался ему о том поцелуе на Хэллоуин, так как проклятый длинный язык Лорен распространил это дерьмо по городу так быстро, что даже иностранки из прачечной, которые едва говорили по-английски, знали об этом уже через неделю. И тем не менее, он должен был заметить, что я перестал путаться со всеми этими девками из школы. Ведь кроме того дня, когда Таня появилась у нас, чтобы закинуть мои учебники, которые я оставил, поспешно покинув класс по тригонометрии, ни одной из этих сучек не было даже рядом с домом. Раньше он высказывался насчет того, что у меня, казалось, была эта гребаная вращающаяся дверь, через которую прошли все девчонки в округе Форкса, поэтому тот факт, что больше не было ни одной из них, должен был разжечь его любопытство.

Несмотря на это, он не говорил об этом дерьме, поэтому я испытывал некоторое облегчение, надеясь, что даже если он и знал, то не собирался цепляться к этому. Но я никак не мог поделиться с Изабеллой своими подозрениями, потому что у нее было немало своих, а я не хотел еще больше убеждать ее во всем этом дерьме. Она и так достаточно была параноиком, и я не хотел пугать ее и возвращать в прошлое состояние, потому что Изабелла Свон, к которой я привык за последние несколько недель, была чертовски невероятной.

Она была остроумной, игривой и кокетливой, такой чертовски наивной и милой. Она обладала удивительным чувством юмора и от природы была настолько умной, что это было почти поразительно. Как тот инцидент на прошлой неделе, когда она случайно брякнула о том, что Швейцарии была нейтральной страной... как она могла сохранить в памяти этот факт, а потом извлечь его в соответствующее время? На протяжении нескольких лет, благодаря Джасперу, я регулярно смотрю Джеопарди и не запомнил это дерьмо, но она, кажется, впитывают каждую проклятую частицу информации, обсуждаемую в каждом эпизоде. Она частенько случайно произносила то дерьмо, которое узнавала из Джеопарди. Она была потрясающей, и я не мог не задаваться вопросом, какой у нее был уровень сраного IQ, так как полагал, что, судя по работе ее мозга, она, возможно, граничит с чертовыми гениями. Изабелла Свон была гребаной головоломкой, загадкой, и у меня была вся моя проклятая жизнь, чтобы попытаться понять ее.

И Боже, она такая офигенно красивая. Я думал так с того дня, как положил на нее глаз на кухне, когда пролил свой апельсиновый сок, но мое восхищение ее физическими данными все возрастало. Не думаю, что она понимала это, но многое в ее внешности изменилось, когда она появилась у нас. Ее внутренняя сущность все также оставалась при ней, но сейчас она светилась, ее офигенная кожа сияла. Ее глаза искрятся, улыбка ослепляет, а волосы реально блестят. Вся эта красота была естественной, и ради того, чтобы добиться вот такого дерьма, все девчонки из средней школы Форкса рвали себе задницы, но моей девушке не нужно было работать над этим. Она уже не такая хрупкая, какой была когда-то, она не выглядела ни слабой, ни испуганной. Она сильная, а просто взглянув на нее теперь, можно было сказать, что она боец. Она, наконец, поправилась на несколько фунтов, стала выглядеть здоровой.

И ее тело, Господи Иисусе, казалось, что мне было недостаточно этого тела. Мне до сих пор не удалось стащить с нее нижнее белье, но я работал над этим, потому что, клянусь, смотреть на нее, полностью обнаженную и вытянувшуюся на моей кровати, будет все равно что стоять в центре проклятой Сикстинской капеллы и разглядывать великолепные картины Микеланджело. Да-а-а, я научился этому дерьму у своей девушки, которая узнала это из гребаного Джеопарди. За спиной у меня были годы классического образования, а едва грамотная, необразованная девушка, выросшая в сраном сарае, заставляла меня восхищаться своими знаниями. Она чертовски удивительная, я уже упоминал об этом?

Я не говорю, что Изабелла безупречна, потому что она совсем не такая. Иногда она давит на мои нервные окончания, но я знаю, что также давлю на нее, так что не исключено, что мы, возможно, таким образом уравновешиваем друг друга. Мы не часто спорим, но когда это происходит, то обычно из-за какого-то глупого дерьма, которое не имеет никакого значения. Как, черт возьми, тот спор из-за драк. Должны мы нахрен драться или нет? Ну, разумеется, должны. Но в любом случае мы хорошенько посмеялись тогда, так что, может быть, оно того стоило. Да и почти каждый наш спор заканчивается обоюдным смехом.

Изабелла начала бормотать во сне, большую часть было не разобрать. - Это всего лишь зайчик, Эдвард, - тихо промурлыкала она после короткой паузы. Мой лоб нахмурился, так как я не имел понятия, о чем это она, черт возьми, говорит. - Это не больно. - Это застало меня врасплох, и я смотрел на нее достаточно долго, когда увидел, что внезапно она перекатилась на меня. Она вскинула руку, почти стукнув меня ею по голове. Я быстро отвернулся, чтобы она случайно, черт возьми, не ударила мне в лицо, но из-за своей поспешности я не успел отчитаться себе в том, что лежал, черт возьми, на самом краю кровати. Верхняя половина моего тела свесилась с нее, и я попытался схватиться за стол, чтобы удержаться, но вместо этого случайно саданул рукой по будильнику, смахнув его и, ударившись об пол, он разлетелся. Свалившись с кровати, я вскрикнул, так как упал на спину. Я с громким стуком ударился об пол и застонал, так как боль распространилась по всей спине. Ноги тоже упали на пол, и я закрыл глаза, поморщившись. Я слышал, как тихо заскрипела кровать, зашуршали простыни и одеяло.

- Эдвард? - Ее голос был тихим и нерешительным, звучал чертовски близко. Я распахнул глаза и увидел, что она свисала с края кровати, смотря на меня с удивлением. - Почему ты на полу?

Секунду я просто смотрел на нее, сдерживая смех, вызванный выражением ее лица. Она выглядела крайне озадаченной и внимательно смотрела на меня, как будто она, черт возьми, могла получить ответ, если будет достаточно долго на меня пялиться. Я вздохнул и быстро протянул руку, хватая ее за руки. Ее глаза изумленно расширились, и она крепко ухватилась за одеяло, в то время как я тащил ее к себе, пытаясь сдернуть с кровати. От неожиданности она завизжала, стараясь удержаться в постели, но попытки ее были тщетными. Она приземлилась мне на грудь вместе с одеялом, и я громко вскрикнул и дернулся, когда ее нога врезала по моему члену. Она задохнулась, поняв, что случилось, и попыталась слезть с меня, но я крепко сжал ее своими руками и остановил.

- На самом деле меня не так уж беспокоит это дерьмо, - сказал я сквозь зубы. Мой член немного пульсировал после удара, и я задвигал бедрами, стараясь изменить положение наших тел так, чтобы она, черт возьми, не располагалась на нем.

- Я не хотела ударить твою... штуку, - прошептала она. Я усмехнулся на невинность, прозвучавшую в ее голосе, и сжал ее в объятиях, наслаждаясь теплом ее офигенного тела на мне.

- Что за штука такая? - спросил я игриво. Она подняла голову вверх, чтобы посмотреть на меня, и выглядела слегка сбитой с толку моим вопросом. Я наблюдал за тем, как покраснели ее щечки, как она захватила зубками нижнюю губу.

- Ты знаешь, твой... эмм... пенис, - сказала она так тихо, что я почти не расслышал это слово. Ее голос прозвучал с придыханием, и я застонал, когда почувствовал, как он затвердел под ней.

- Боже, Белла, только ты можешь заставить определение типа "пенис" звучать так чертовски горячо, - сказал я. Ее глаза слегка расширились, а губы изогнулись в улыбке. – И если хочешь знать, я оказался на полу, потому что ты практически выпнула меня с гребаной кровати, намереваясь ударить.

Ее улыбка мгновенно исчезла. – Что я сделала? – переспросила она, шокированная услышанным.

Я вздохнул. - Ты что-то сказала о дурацком кролике, а затем почти ударила меня по голове. Я упал на пол, пытаясь избежать этого, - сказал я. Она ахнула, глаза ее распахнулись еще шире, она была явно ошеломлена и смущена своим поведением.

- О нет, мне так жаль! – быстро отбарабанила она. - Клянусь, я не... - Я быстро убрал руку с ее талии, поднял ее и приложил к ее рту прежде, чем она смогла еще что-нибудь сказать. Она еще некоторое время бормотала мне прямо в ладонь, пока не успокоилась.

- Перестань извиняться. Ты спала, - сказал я серьезно, не желая, чтобы она чувствовала, что обязана была, черт возьми, просить у меня прощения за то, что она сделала ненамеренно, что не могла контролировать. - Это был несчастный случай. Хотя я на самом деле очень хочу знать, что тебе нахрен снилось.

Ее румянец усилился. – Это был всего лишь кролик, а ты кричал на него, потому что он украл мою морковку.

Около минуты я таращился на нее, удивленный, а потом засмеялся. - Я кричал на кролика? - Она улыбнулась и пожала плечами.

- Ты был расстроен, потому что дал мне морковку, тебе не понравилось, что он ее забрал, - тихо сказала она. Я снова засмеялся, соглашаясь с тем, что, наверняка заорал бы на кролика, если бы он украл то, что я дал своей девушке.

- Тебе снятся странные сны, - сказал я. Она пожала плечами.

- Обычно они не настолько странные. Большую часть времени мои сны имеют смысл, - сказала она. Я вздохнул и еще сильнее прижал к себе ее спину. Она положила голову мне на грудь, с минуту мы просто тихо лежали на полу.

- Тебе часто снятся сны обо мне? - спросил я. Она вздохнула.

- Конечно да, - пробормотала она, вжимаясь в меня. Я слегка улыбнулся, наклонился и поцеловал ее в макушку.

Мы помолчали немного, просто обнимая друг друга. Моя спина начала болеть от лежания на жесткой поверхности пола под давлением веса ее тела. Она не двигалась, и я не мог видеть ее лицо, так как она зарылась в мою гребаную грудь, поэтому я не мог определить, уснула она или еще нет.

- Белла? - тихо позвал я, наконец, не в состоянии больше терпеть. Она сразу же приподнялась, чтобы взглянуть на меня. Я улыбнулся ей, разжав объятия, и погладил ее по щеке тыльной стороной ладони. - Просто захотелось убедиться, что ты еще не спишь.

Она улыбнулась. - Я не настолько устала, - мурлыкнула она. Я кивнул.

- Ты хочешь чем-нибудь заняться со мной сегодня? - спросил я, вопросительно приподнимая брови. Нахмурив лоб, она некоторое время смотрела на меня, размышляя.

- Зависит от того, что это будет, - сказала она в итоге. Я усмехнулся, гордый ее ответом. Она всегда была такой уступчивой в прошлом, автоматически отвечая "да", когда ее о чем-то просили, поскольку она чувствовала, что у нее не было других вариантов. А со мной она начинает больше думать о себе, выражает свое мнение.

- Ну, к сожалению, должен признаться, что я ленивый ублюдок, что означает, что я до сих пор не приобрел ни одного из этих идиотских рождественских подарков, так что мне нужно поехать и разобраться с этим, - сказал я. Обычно я заказывал все в интернете, потому что ненавидел гребаные торговые центры, но не в этом году, потому что я хотел взять с собой Изабеллу. Ей никогда не приходилось иметь дело с таким прозаичным дерьмом, как магазины, и я решил, что ей понравится. Я планировал заняться этим намного раньше, чтобы купить ей подарок в онлайн-магазине, но, конечно же, черт возьми, как обычно с этим затянул. Полагаю однако, что мое сачкование не было таким уж большим делом, потому что я в любом случае должен был купить подарок своему отцу, а до сих пор этого не сделал.

Она улыбнулась ее шире. - Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой за рождественскими покупками? - Глаза ее светились от волнения. Я усмехнулся и кивнул.

- Да. Имеется в виду, если ты хочешь, - сказал я. Она возбужденно кивнула и, оттолкнув себя от меня, вскочила на ноги. Она смотрела на меня, выжидающе усмехаясь, и я засмеялся, потому что проклятое солнце еще даже не встало, а она уже хотела собраться и поехать.

Рывком я сел, поднялся на ноги и потянулся. Спина хрустнула, а я застонал, покачав головой. - Ладно, красавица, иди одевайся и мы отправляемся, - сказал я, пробежавшись рукой по волосам. Она с энтузиазмом кивнула и, повернувшись, практически, черт возьми, выскочила из комнаты. Я рассмеялся и покачал головой, подошел к шкафу и вынул кое-какую одежду. Раздевшись, я натянул на себя джинсы, схватил простую темно-синюю майку и тоже надел ее. Сунул ноги в белые с синими вставками кроссовки и взял темно-синее пальто от Шон Джона. Засомневавшись, я все же схватил свою белую с синими буквами бейсболку Чикаго Кабс (Профессиональный бейсбольный клуб в Чикаго, выступающий в центральной зоне Главной Лиги бейсбола в США), потому что это дерьмо подходило к моему прикиду, а еще таким образом мои волосы были полностью убраны. Я нахлобучил ее на голову, схватил свой бумажник, ключи, телефон, iPod и вышел из комнаты. Я прошел через весь холл и открыл дверь спальни Изабеллы, даже не потрудившись постучать. Она посмотрела на меня, а я усмехнулся, увидев, что она стояла, одетая лишь в узкие джинсы и черный кружевной лифчик.

- Хм-м, - промычал я, позволив своему взгляду медленно исследовать ее тело сверху донизу. Она покраснела и, вытащив из шкафа рубашку, быстро ее натянула. Она смущенно улыбнулась и достала легкое пальтишко. – У тебя нет чего-нибудь посерьезнее? Я знаю, что ты приехала из пустыни и все такое, но, детка, там ужасно холодно, а твои соски так затвердеют от холода, что ими можно будет стекло резать.

Она улыбнулась, но покачала головой. - На самом деле у меня нет другого пальто. Твой отец сказал, что попросит Элис купить его для меня несколько недель назад, но думаю, что он забыл.

Я вздохнул и закатил глаза. В последнее время это было так похоже на моего проклятого отца – абсолютная отрешенность. Я поднял вверх свой указательный палец и тихо попросил ее подождать, а сам отправился обратно через коридор к себе в комнату. Я заглянул в свой шкаф и вытащил оттуда черную куртку с капюшоном от Кристиан Диор, полагая, что она вполне ей подойдет. Я вернулся в ее комнату и улыбнулся, когда увидел, что она все еще стояла на том же месте, терпеливо ожидая. Я подал ей пальто, и она, осторожно взяв его, надела на себя. Оно было ей немного большевато, конечно, поэтому я чуть-чуть подвернул на ней рукава. Осмотрев его, она легко улыбнулась.

- Это очень милое пальто, - тихо сказала она, выглядя при этом так, будто боялась его надевать. Я улыбнулся и кивнул. Это чертово пальто стоило около 2000$, но я не собирался сообщать ей об этом, иначе она сразу же вернет его и из страха откажется носить.

- Это всего лишь пальто, Изабелла, - сказал я небрежно, пожимая плечами. Несколько секунд она смотрела на меня, но, к счастью, кивнула, не собираясь спорить из-за чего-то настолько глупого, как гребаное пальто. Она скользнула в пару простых черных кроссовок Скечерс, а я вскинул бровь. – Элис купила тебе Скечерс? – спросил я, так как никогда не видел, чтобы она носила кроссовки. Она взглянула на свои ноги, скосив глаза, чтобы прочитать сбоку крошечные буквы. Я улыбнулся, потому что было так чертовски мило, как она, сосредотачиваясь, морщила носик.

- Думаю, да, - сказала она, наконец, взглянув на меня. – С ними что-то не так?

Я пожал плечами, так как ненавидел гребаные Скечерс и считал их уродливыми, но я, опять же, не собирался говорить ей об этом. Она не могла влиять на то, что купила ей Элис, и я рискнул предположить, что туфли для нее были всего лишь сраной обувью. Она не придавала значения тому, какой они марки или как они выглядят, тем более что у нее никогда не было обуви, пока она не приехала сюда.

- С ними все нормально, - сказал я. - Я предпочитаю Найк.

Она кивнула, опустив взгляд на мои ноги. – Что ж, Элис не купила мне Найк, - сказала она как ни в чем не бывало. Мои глаза незначительно расширились от ее колкости, а она смущенно улыбнулась.

- Элис не купила, а я могу, - многозначительно сказал я. На мгновение она уставилась на меня, а потом закатила глаза.

- Нет ничего плохого в моей обуви. Они выполняют то, для чего они предназначены, - сказала она. Я пожал плечами, но не стал спорить, зная, что это никуда нас не приведет. Я позволил ей считать, что это не имеет значения, потому что это была она, а я куплю ей проклятый Найк, потому что это был я, и мы оба будем дьявольски счастливы, когда она примет их, потому что это были мы, и мы были вместе.

- Ты готова? - спросил я. Она кивнула, и я, протянув руку, схватил ее за руку и соединил в замок наши пальцы. Мы направились к двери, и она быстро щелкнула выключателем, когда мы вышли. Мы спокойно спустились вниз по лестнице, потому как было еще слишком рано, а я не хотел разбудить братьев. Мы спускались по второй лестнице в фойе, когда я услышал, как лязгнул на кухне ящик. Я замер, как и Изабелла, и мое сердце лихорадочно забилось. Я быстро выдернул свою руку из ее, когда увидел в дверях силуэт моего отца, направляющийся в сторону фойе. Он взглянул наверх на лестницу и замер, а взгляд его остановился на нас. Во мне начала бушевать проклятая паника, и я сглотнул, пытаясь совладать с этим дерьмом. Он сказал, что не вернется домой до завтра, до появления Эсме, так что он был последним человеком, с которым я ожидал столкнуться на лестнице.

Взгляд его проникал до самых костей, пока он водил глазами между Изабеллой и мной. – Дети, что-то вы очень рано поднялись, - сказал он, наконец, небрежным голосом. Я выдохнул с облегчением - по крайней мере, в его тоне не было проявления гнева.

- Ты рано вернулся, - сказал я. Он слегка улыбнулся, кивая головой.

- Я решил, что приеду домой и вздремну вместо того, чтобы тратить деньги на гостиницу. У меня есть дела в Порт-Анжелесе, но немного позже, - сказал он. Я кивнул, глядя на него и не зная, что делать. Он смотрел на меня с любопытством, очевидно, пытаясь угадать, какого хрена делали мы тут на пару с Изабеллой.

Изабелла откашлялась после минутного неловкого молчания. - Доброе утро, доктор Каллен. Надеюсь, вы хорошо спали.

Он улыбнулся. - Доброе утро и тебе. И спасибо. Так куда вы оба собрались? – спросил он, приподняв брови. Я вздохнул, еще раз вздохнул и, преодолев последние несколько ступенек, оказался в фойе.

- Рождественские покупки, - промямлил я. - Мне нужно, черт возьми, разобраться с этим, и я решил, что ей захочется пойти, так как она никогда раньше не делала ничего подобного.

Изабелла тоже спустилась в фойе и отошла в сторону. Я взглянул на нее и заметил, что выражение ее лица было пустым, но я видел страх в ее глазах.

- Ну что ж, это мило с твоей стороны, сын, - сказал он. – И раз уж вы поднялись так рано, то, полагаю, вы собираетесь в Сиэтл? - спросил он, снова приподнимая брови. Я сконфуженно кивнул, понимая, что должен был, черт возьми, спросить у него, могу ли я поехать с ней так далеко. Насчет Порт-Анжелеса он бы не возражал, но Сиэтл был чертовски большим и находился очень далеко. Я не знал, насколько он доверяет Изабелле, и захочет ли, чтобы вокруг нее было так много гребаных людишек, среди которых она легко могла убежать. Я, б...ь, доверял ей и знал, что она не попытается ускользнуть, но я не был уверен, что и он думал также.

Он кивнул в ответ на мой кивок и перевел взгляд на Изабеллу. Его глаза расширились, выражение шока отразилось на его лице. Я нахмурился и посмотрел на нее, недоумевая, что его так поразило, когда вспомнил, что она была одета в мое проклятое пальто. И не в простое пальто, а в самый дорогой предмет одежды, который я когда-либо покупал. Он наорал на меня за то, что я так много заплатил за пальто, когда увидел распечатку счета своей кредитной карты.

- Я совершенно забыл, что ребенку нужно пальто. Купи ей его, раз уж вы едете вдвоем, ладно? - спросил он, взглянув на меня. Я неуверенно кивнул и улыбнулся. - Только не плати за него столько, сколько ты заплатил за это пальто.

Я закатил глаза. – Как бы то ни было, оно стоило каждого потраченного пенни. - Он засмеялся и снова посмотрел на Изабеллу.

- Ну, если ты это говоришь, Эдвард, - сказал он, покачав головой. - Но идите уже, и купи все, что ей нужно, раз уж вы поехали.

Я кивнул. - Куплю.

- Хорошо. Вы, ребята, будьте осторожны, - сказал он, зевая. Он подошел к нам и пару раз похлопал меня по спине, прежде чем подниматься по лестнице. Я на минуту замер, слегка ошеломленный тем, что он не сказал ничего плохого. Я ожидал, что он, по крайней мере, будет чертовски раздражен, что я пытался увезти ее из дома, не посоветовавшись с ним, но он не злился. Через секунду я повернулся и направился к входной двери, когда голос моего отца остановил меня.

- Эдвард, - сказал он. Я тихо застонал, повернулся и вскинул брови, гадая, не рано ли я расслабился и не наорет ли он на меня прямо сейчас. Он стоял на верхней ступени лестницы с прикованным к Изабелле взглядом.

- Да, папа? – спросил я, надеясь, что он не изменит свое гребаное решение. Последнее, чего бы мне хотелось, это чтобы он подавил ее своим чертовым проявлением власти и велел ей оставаться дома.

- Пусть она выберет подарки для твоих братьев, Роуз и Элис от себя. Можешь снять для нее немного наличных со счета или оплатить все через Амекс (Карта платежной системы American Express), это не имеет значения, - сказал он. Некоторое время я смотрел на него, пораженный, что он оказался способен на такое, поскольку никогда раньше никому из обслуги он не давал на Рождество денег, чтобы они могли купить подарки. Он смотрел на меня выжидающе, я кивнул. Он улыбнулся и, отвернувшись, продолжил свой путь вверх по лестнице, исчезнув на втором этаже. Я смотрел на то место, где он стоял, в замешательстве хмурясь. Я подпрыгнул, когда почувствовал ладонь Изабеллы на своей руке, удивленный, что пребывал в каком-то трансе. Я повернул голову, посмотрел на нее и отметил, что она выглядела такой же озадаченной, как и я.

Казалось, что она хочет что-то сказать, и я терпеливо стоял, ожидая ее вопроса. Я решил, что она, вероятно, захочет узнать, что, черт возьми, все это значило, почему он дал ей деньги на магазины, но у меня не было гребаных ответов ни на один из этих вопросов. Наконец, она открыла рот, сосредоточенно нахмурив лоб и слегка скосив глаза, и выпалила нахрен последнее из того, что, как мне казалось, она может спросить.

- И сколько ты заплатил за это пальто, Эдвард?

Я начал смеяться, мотая головой. - Наверное, я не запомнил точную сумму на ценнике, Белла, - сказал я, ухмыляясь. Она закатила глаза, но улыбнулась.

- Хорошо, - пробормотала она. - И не стоит рассчитывать, что ты сможешь объяснить, почему он был столь щедр ко мне, ведь так?

Я вздохнул, пожав плечами. - Твое предположение так же верно, как и мое. Я говорил тебе, что у него полно секретов и дерьма. - Мой отец определенно хранил какую-то важную тайну, тайну, которую мне, б...ь, хотелось бы знать, потому что она была связана с моей девушкой, но я понятия не имел, как мне ее разгадать без того, чтобы выдать себя с головой. Я даже не был уверен, как подойти к решению этого вопроса, потому что у меня не было ни малейших догадок, чего эта тайна касается и насколько она была серьезной.

- Хорошо. Но, может, нам стоит уже поехать, прежде чем он передумает, - сказала она. Я легко улыбнулся и кивнул, затем повернулся и открыл дверь. Она вышла на крыльцо, задрожав в тот же миг, как на нее налетел ветер. Было холодно, черт возьми, значительно ниже нуля. Я вышел за ней, закрыв за собой дверь. Мы направились к моей машине, я помог ей залезть внутрь. Я закрыл пассажирскую дверцу и, быстро обойдя вокруг, скользнул на водительское кресло. Мои проклятые зубы стучали, а пальцы уже, черт возьми, отмерзли. Я нажал на кнопку и завел двигатель, немедленно включив печку.

- Фу, как холодно, - сказала Изабелла, стуча зубами. Я взглянул на нее и улыбнулся.

- Я говорил тебе, что твоими чертовыми сосками можно будет резать по стеклу, - сказал я. Она закатила глаза, и я засмеялся. - Я серьезно. Расстегни пальто, задери рубашку и разреши мне посмотреть, - сказал я шутливо, обхватив и сжав через пальто ее левую грудь. Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами и сильно шлепнула своей рукой по моей. Я быстренько убрал руку от ее груди, потирая ушибленное место, и засмеялся. - Боже, тебе не стоило бить меня, tesoro, это была всего лишь проверка. Ну, ты знаешь, в исследовательских целях и прочем дерьме.

Она засмеялась, покачав головой. Я был рад, что со мной она, черт возьми, достаточно раскрепостилась в сексуальном плане, и что я могу шутить с ней, потому что в этом был весь я. У меня были чертовы грязные мыслишки, и я ничего не мог с этим поделать. Я усмехнулся, полез в карман и вытащил iPod. Я подключил его и начал искать музыку, пока мы ждали, чтобы оттаяли окна. Через минуту я сдался и обратился к Изабелле. – Ты умеешь обращаться с одной из таких штук? - спросил я, кивая на iPod. Она удивленно уставилась на меня, и я улыбнулся. – Просто нажимай на эти кнопки, пока не нарвешься на песню, которая тебе нравится, хорошо? И я не такой уж привередливый, мне нравится все, что тут есть, поскольку он принадлежит мне и все тут.

Она неуверенно кивнула, и я передвинул рычаг на передачу, так как сейчас я уже мог видеть сквозь лобовое стекло. Я выехал на подъездную дорожку и на полному газу покатил к автостраде, потому что поездка до Сиэтла была чертовски долгой.

Во время езды мы небрежно беседовали, она листала музыку, иногда останавливаясь на какой-то песне. Я понял, что у нее был вполне эклектический вкус, и казалось, что ей нравилось почти все. Я вынужден был признаться, что мне было невероятно трудно позволить кому-то управлять моей музыкой, даже ей, но я пошел на это, потому что не знал, что за хрень ей нравилась, а мне хотелось бы знать.

Солнце взошло и светило ярко, когда мы прибыли на паром. Я купил билет и, заехав на него, припарковался. Изабелла выглядела испуганной и немного напряженной, и я знал, что она уже ездила на пароме, когда отец привез ее из Феникса, но тогда она, вероятно, пребывала в некотором оцепенении из-за всего происходящего, всего такого нового на тот момент. Я потянулся и схватил ее за руку, сцепив в замок наши пальцы. Она посмотрела на меня и улыбнулась, ее напряжение улетучилось.

Некоторое время я разглядывал ее, а затем наклонился к ней. Она последовала моему примеру, и я припал губами к ее, раздвигая ей губы языком. Она застонала прямо мне в рот, и я глубоко проник в нее поцелуем.

- Я люблю тебя, - сказал я, оторвавшись от ее рта. Она улыбнулась.

- Я люблю тебя, Эдвард, - тихо сказала она. Я хмыкнул, потому что я охренеть как любил, когда она говорила мне, что любит. Это заставило мое сердце отреагировать хаотичным биением, а звук моего имени, скатившийся из уст, все во мне перевернул.

Во время поездки на пароме мы остались в машине, потому что было адски холодно, и я скатился с него, когда мы оказались по другую сторону. Я сразу же поехал прямо в центр города, к ТЦ Нортгейт, надеясь, что он не окажется чересчур переполненным. Мы прибыли как раз к открытию. Я поставил машину и вылез, подошел к Изабелле и помог ей выбраться. Я подарил ей улыбку и наклонился, легко ее поцеловав.

- Пошли, давай тратить гребаные деньги, - сказал я. Она улыбнулась и кивнула, взяв меня за руку. Мы направились внутрь, она сразу же напряглась, потому что это место было чертовски большим. Хотя было еще очень рано, народу было много. Я подумал о том, что вот такая вот хрень происходит, когда до последней минуты ждешь, чтобы пойти по магазинам.

Я вел ее за руку и болтал о всякой фигне, надеясь, что она сконцентрирует свое внимание на мне, а не на других людях. Несколько минут мы просто гуляли по торговому центру, не заходя в магазины, я дал ей время расслабиться. Наконец, ее напряжение, казалось, немного ослабло, и я потащил ее в "Стоп Игра", чтобы приобрести для Эмметта чертову игрушку, потому что обычно именно этим убивал он свое свободное время, когда не был с Розали. Я взял ему "Звездные войны: Линия фронта II" для Xbox, а Джасперу выбрал "Возраст империи III" для ПК, потому что ему нравилось это дерьмо. Изабелла цеплялась за меня все время, которое мы провели в магазине, и отпустила на достаточно долгое время только для того, чтобы я смог достать кошелек и заплатить.

- Ты знаешь, что хотела бы выбрать для кого-то из них? - спросил я, взглянув на нее, когда мы вышли из "Стоп Игра". Она нахмурилась и покачала головой.

- Я, эм-м-м... я ведь на самом деле не знаю, что им нравится и что у них уже есть, - мягко сказала она. Я кивнул и вздохнул. Она никогда раньше не была в гребаном супермаркете вроде этого, поэтому, разумеется, она не знала.

- Ну, мы подберем им что-нибудь. С моими братьями легко. Джасперу нравится все, что содержит стратегию, он обожает историю и прочее дерьмо. Особенно гражданскую войну. Я даже не знаю, в курсе ли ты, что такое гражданская война, но она была, когда ра...

Я тут же оборвал себя, окоченев и осознав, что, черт возьми, собирался сказать ей, что это была война за освобождение рабов. Она посмотрела на меня и грустно улыбнулась.

- Это была война за рабство, я знаю. Авраам Линкольн объявил рабство неправомерным и в 1865 году рабы были освобождены, а конгресс провозгласил незаконным владение другим человеком, - тихо сказала она. Я вздохнул, слегка сжав ее руку.

- Я не знал, известно ли тебе это дерьмо, но, полагаю, ты знаешь. Черт, да ты знаешь об этом лучше меня. Я бы не смог назвать тебе гребаный год, - сказал я. Она улыбнулась, пожимая плечами.

- Мы можем быть необразованными, но единственная вещь, про которую знаем мы все - это "Декларация независимости", - сказала она. - Подобно тому, как каждый христианин знает Библию, всякий раб не может не знать о документе, который должен был положить конец его страданиям. Это единственная вещь, за которую большинство из них вынуждены держаться, единственный имеющийся у них кусочек надежды.

Я смотрел на нее, грусть разрывала меня на части, когда я увидел, что ее глаза стали стеклянными из-за слез, с которыми она боролась. У нее был задумчивый взгляд, а потом она несколько раз моргнула, и слезинка сбежала из уголка ее глаза и заскользила по щеке. Она подняла руку и быстро вытерла ее, откашливаясь. - Идем, давай делать покупки, - сказала она. Она начала двигаться, а я остался стоять, держа ее за руку. Она почувствовала мое сопротивление и остановилась, обернувшись ко мне. Я смотрел на нее с минуту, стоя посередине дурацкого торгового центра среди толпы людей, но мне было все равно. Я потянул ее за руку, приблизив к себе, и быстро припал к ней губами. Сначала она напряглась, но сразу расслабилась, когда я крепко обнял ее. Я оторвал от нее свои губы, и она спрятала голову у меня на груди. Я крепко прижал ее к себе, зная, что людям, вероятно, было любопытно, что за хрень с нами происходит, но все, что меня заботило, это эмоциональная боль, которую чувствовала моя девочка.

- Я не могу спасти их всех, Белла, но я обещаю, что спасу тебя, - сказал я тихо. – Даже если это будет последняя проклятая вещь, которую мне доведется осуществить.

Она отстранилась от меня, и я разорвал кольцо своих рук на ней. Другая слеза скользнула по щеке, но она улыбнулась. - Ты уже спасаешь меня, больше, чем ты можешь предположить. Я не жду ничего большего, но я благодарна тебе.

Я еле заметно улыбнулся. - Хорошо, - сказал я, отпуская ее и смахивая слезы. - Но в скором времени я собираюсь выдать Изабелле Свон декларацию независимости, вынудив тех, в чьих руках находится право на твое освобождение.

Ее лоб избороздили морщинки, а на лице появилось выражение понимания. - Так ты Авраам Линкольн, а твой отец конгресс? - спросила она, улыбаясь.

Я усмехнулся. - Я думал, что я Север, а он Юг, гребаные Северяне одержат победу, но, полагаю, можно и так сказать. До тех пор, пока не схлопочу выстрел, как Линкольн. Я имею в виду, что ради тебя я бы, черт побери, принял пулю в сердце, tesoro, но без необходимости не хотелось бы. Раны от последнего чертова раза было достаточно, чтобы хватило на всю жизнь.

Ее глаза изумленно расширились, она уставилась на меня. Открыв рот, она выглядела так, будто собирается возразить, так что я поднял руку, призывая ее замолчать, прежде чем она даже успела начать. - И ты не смеешь говорить мне, что ты нахрен не стоишь этого, или что это бессмысленно, или какое-либо другое дерьмо, потому что я не хочу этого слышать.

Ее рот с громким стуком захлопнулся, и я улыбнулся. - Хорошо. Теперь давай вернемся к магазинам, потому что серьезных разговоров на сегодня уже достаточно. Я лишь хочу провести хоть немного времени со своей девушкой вдали от всей этой хрени.

Она еле заметно улыбнулась. - Окей, звучит неплохо. – Я кивнул и поднес наши сплетенные руки ко рту, целуя тыльную сторону ее ладони, прежде чем мы снова двинулись по торговому центру.

- О чем я говорил до того, как отвлекся? - спросил я.

Она засмеялась, и этот беззаботный смех снял ту тяжесть, которую я ощущал у себя на сердце. – Джаспер увлекается гражданской войной, - сказала она. Я кивнул, сразу же вспомнив, как мы пришли к вопросу о рабстве.

- Да, он интересуется ею. Ну, а Эмметт, он самый беспечный человек на планете. Он любит игры, свою гитару и свою подружку. А что касается ее... – начал я, но Изабелла тут же прервала меня.

- Эмметт играет на гитаре? - спросила она. Я кивнул.

- Да, мы все трое умеем играть на гитаре, хотя я определенно не так хорош, как Эмметт, - сказал я. Она посмотрела на меня с удивлением.

- Я не знала, что ты тоже играл на гитаре, - проговорила она. Я улыбнулся.

- Разве ты не заметила гитару, стоящую в углу в моей спальне? - спросил я. Она пожала плечами.

- Я видела ее, но не знала, что ты умеешь ею пользоваться, так как ни разу не прикоснулся к ней, - сказала она.

- Да, ну, я сажусь за нее изредка. Я всегда был большим поклонником музыки, она очень многое значит для меня. Я пережил долгий этап, когда отказывался садиться за пианино, несмотря на то, что именно к нему у меня по-настоящему лежит душа, но я все же не смог устоять перед желанием создавать музыку. Так что я обзавелся гитарой, потому что мог играть на ней, находясь взаперти в своей комнате, вдали от всех остальных, - сказал я. Она кивнула, словно все поняла. Я, черт возьми, не мог играть долгий период времени после смерти моей матери, после того как она была убита после моего соло на фортепиано. И до сих пор я крайне редко играю, а когда все же сажусь, то обычно исполняю этот гребаный похоронный марш, эту проклятую песню, которую играл в ту ночь, потому что она постоянно вертится у меня в голове. Но, как и все остальное, даже это сейчас воспринимается по-другому. Потому что я жаждал играть снова, в голове звучали разные мелодии, чего не случалось со мной на протяжении всего времени, пока я был один. И я знал, что это было из-за нее, потому что Изабелла вдохновила меня, открыла во мне те грани, которые были заперты много лет.

- Прости, я прервала тебя, я просто была удивлена. Ты говорил что-то о Розали, - сказала она. Я кивнул.

- Да, Розали требовательная сука, прости за мой язык, но она такая и есть. Она обожает свою машину и любит хорошо выглядеть. Говоря это, я вовсе не имею в виду, что считаю ее привлекательной или что-нибудь в этом роде, - быстро добавил я, взглянув на Изабеллу. Она улыбнулась, но ничего не сказала, так что я продолжал. – С Элис все просто – она любит все.

Она улыбнулась. - А ты? Что любит привередливый Эдвард Каллен? - спросила она, изогнув бровки.

Я усмехнулся. – Он любит свою девушку, свою машину и свое пианино. И срал на все остальное.

Она засмеялась. - Ну что ж. Сомневаюсь, что мне удастся положить для тебя под елку что-нибудь из вышеперечисленного.

Я пожал плечами. - Я не знаю, детка, а мне даже нравится эта идея, если ты будешь лежать там, одетая лишь в красный бант, – сказал я игриво. Она ахнула, и я засмеялся. – Да-а-а, мы сохраним эту мыслишку для будущего Рождества. А если серьезно, то мне ничего не нужно, но если это сделает тебя счастливее, то я найду что-нибудь для себя, а ты сможешь для меня это завернуть.

Она улыбнулась и кивнула. - Спасибо. Это сделает меня счастливее.

Еще некоторое время мы просто шли по торговому центру, Изабелла начала расслабляться, на самом деле стала чувствовать себя настолько комфортно, что даже отпустила мою руку и заходила в магазинчики, тем не менее, всегда проверяя, нахожусь ли я в пределах видимости. Наш поиск чего-нибудь имеющего отношение к гражданской войне завершился шахматными фигурками, которые Изабелла купила Джасперу, и которые, я точно знал, ему чертовски понравятся. Мы заглянули в музыкальный магазин и хапнули новый набор инструментов для Эмметта, потому что я устал от того, что он клянчит у меня мои, а Изабелла случайно наткнулась на белые медиаторы для гитары, на которых с одной стороны черными буквами было написано "Роза" (Прим. пер.: в английском языке слово "rose", означающее "роза", также служит и уменьшительным именем для Розали, поэтому здесь имеет место быть игра слов), а на другой - нанесено изображение самого цветка. Она немедленно схватила их и, должен признаться, это был чертовски хороший подарок. Я знал, что он придет от них в восторг, потому что они совершенно не выглядели девчачьими, а также этим он наверняка сможет заработать несколько дурацких очков от его самовлюбленной подружки.

Через некоторое время я привел нас в обувной магазин и выбрал для Изабеллы пару черно-белых кроссовок с ярко-розовым фирменным символом Найк, потому что мой отец велел купить ей все, что необходимо, а я решил, что ей просто необходима пара гребаных Найк. Для себя я выбрал пару кроссовок зеленого цвета с белой отделкой, так как моя девушка любила зеленый, и сказал ей, что они могут стать ее подарком мне. Она выглядела так, будто снова собиралась возразить, очевидно желая выбрать для меня что-то более личное, чем обувь, но уступила. Я взял туфли и поставил обе пары на стойку, ожидая, когда дамочка, которая работала за кассой, подойдет ко мне, так как она разговаривала с другим клиентом. Я не обладал достаточным терпением, чтобы спокойно ожидать, обернул руки вокруг Изабеллы и притянул ее к себе спиной. Она подняла свои руки и, откинувшись на меня, потерла мои предплечья. Я вдыхал фруктовую сладость запаха ее волос и положил свою голову на ее. Мы просто стояли, обнимая друг друга, когда я услышал, как позади нас кто-то назвал меня по имени. И как только слова "Эдвард Каллен" резанули по ней, она мгновенно напряглась, а я лишь слегка повернул голову, чтобы посмотреть, потому что сразу же узнал этот голос, беспокоиться было не о чем.

- Как дела, Бен? – спросил я, улыбаясь ему и Анжеле. Я повернул наши тела лицом к ним. Изабелла все еще оставалась напряженной, но не пыталась вырваться.

- Ого, так это правда, - сказала Анжела, переводя взгляд с меня на Изабеллу и обратно. Я закатил глаза, но хмыкнул.

- Я не знаю, о чем это ты говоришь, Анжела, - сказал я. Она улыбнулась.

- Не волнуйся, ты знаешь, я не распускаю сплетни. Твоя личная жизнь - только твоя. Должна признаться, что хотя я никогда не думала, что такое случится, я рада, что это произошло, - сказала она.

- Да, я тоже рад, - сказал я, наклоняясь и легонько целуя Изабеллу в щеку. Она улыбнулась и покраснела, что заставилось нас всех засмеяться. - В любом случае, что вы, ребята, мать вашу, тут делаете?

Бена пожал плечами. – Лишь пытаемся покончить с несовершенными вовремя покупками, раз уж ненадолго вырвались из Форкса.

Я кивнул. Продавщица начала отбивать мою обувь, поэтому я убрал руки от Изабеллы и полез в карман, чтобы вытащить кошелек. Я протянул ей карту American Express и зарычал, когда женщина попросила меня показать удостоверение личности. Я подписал чек после того, как она нахрен убедилась, что я Эдвард Каллен, а Изабелла схватила сумку прежде, чем я успел возразить. Я вскинул бровь, посылая ей вопросительный взгляд, но она лишь улыбнулась.

- Вообще-то мы собираемся пойти и перекусить в Панера Брэд (Прим. пер.: сеть кафе-пекарен, в которых печется и подается свежий хлеб), вы, ребята, не хотите присоединиться к нам? – спросила Анжела. Я покачал головой.

- Я собираюсь отвести ее в Ред Робин (Прим. пер: ресторан быстрого питания, претендующего тем не менее на высокое звание, их девиз гласит: "Бургеры-деликатесы"), потому что хочу чего-нибудь очень нездорового и не собираюсь выживать все оставшееся время этого шопинга без стакана крепкого напитка. Или двух. Может быть, трех, - сказал я. Бен засмеялся, Анжела шутливо закатила глаза, а Изабелла посмотрела на меня с удивлением.

- Есть девушка или нет девушки, я вижу, что ты все тот же Каллен, - сказала Анжела. Я пожал плечами и усмехнулся.

- Всегда, - ответил я. – Однако сначала мне нужно отнести эти сумки в машину, поскольку они охеренно тяжелые. - Бен кивнул и приподнял сумки, которые были у него в руках, как бы подтверждая ту же хрень. Могу поклясться, это дерьмо мы делали только ради девочек.

Изабелла улыбнулась. – Мне нужно воспользоваться ванной комнатой, - тихо сказала она, глядя на меня. Я улыбнулся и кивнул, открыв рот и собираясь предложить идти, как вмешалась Анжела.

- Я могу показать ей, где находятся туалеты, пока вы, ребята, пойдете и избавитесь от сумок, - сказала она. Я неуверенно взглянул на Изабеллу сверху вниз, и на миг она, казалось, замерла, а потом кивнула, приклеив на лицо улыбку. Я не мог сказать, согласилась ли она просто потому, что чувствовала, что должна, или же она на самом деле не парилась из-за этого. Анжела улыбнулась и протянула Бену сумку, которую держала в руке, а я развернул Изабеллу, чтобы она посмотрела на меня.

- Малыш, ты могла сказать "нет", - прошептал я, наклоняясь и быстро целуя ее в губы. Она покраснела.

- Все нормально, в этом есть смысл, - прошептала она. Я улыбнулся.

- Хорошо. Не волнуйся, Анжела милая, - сказал я. Она улыбнулась и кивнула.

- Хорошо. Просто, эм-м-м... поскорее возвращайся, ладно? - Сказала она, глядя на меня из-под бровей. Я кивнул.

- Я всего на несколько минут, а потом мы что-нибудь съедим, - сказал я. Она улыбнулась почти с облегчением, и я наклонился, чтобы снова нежно ее поцеловать, стараясь приободрить. Она, наконец, оторвалась от меня и повернулась к Анжеле, которая улыбнулась ей. Она бросила на меня последний взгляд и передала мне сумку с обувью, а потом ушла.

Христос, она лишь пошла в гребаную ванную комнату, я увижу ее уже через пять минут, но смотреть на то, как она уходит от меня, было чертовски трудно. Бен подошел и, смеясь, похлопал меня по спине.

- Каллен, мать его, влюбился, кто бы мог подумать, - весело сказал он. Я замахнулся и ударил его по руке, усмехнувшись.

- Да уж, но ты придержи это дерьмо при себе, потому что мы пытаемся сохранить это в тайне, - сказал я. - Я не совсем уверен, как мой отец воспримет это, поскольку мы, черт побери, вместе живем.

Он кивнул. - Ты же знаешь, что я ничего не скажу. Однако раз уж разговор зашел о твоем отце, я столкнулся с ним вчера в Форксе, он расспрашивал меня о тебе.

Мои глаза чуть сузились. - Что он хотел узнать?

Бен пожал плечами. - Он спросил лишь, не заметил ли я, что ты кажешься счастливым в последнее время. Он также хотел знать, не брал ли ты у меня какое-нибудь жесткое дерьмо в последнее время. Я сказал ему, что ты не берешь у меня никакого дерьма уже в течение двух месяцев, что ты вроде немного успокоился, но, не считая этого, ты все тот же Каллен.

Я кивнул. – Да уж, я должен завязать с этим дерьмом. В последний раз из-за него у меня было адское кровотечение из носа, - сказал я. Бен кивнул.

- Вот почему сам я никогда не прикасаюсь к нему, - сказал он. Я закатил глаза.

- Но ты, мать твою, продаешь мне его, - сказал я. Он засмеялся.

- Ну а кто первый продал его мне? - спросил он. Я усмехнулся, покачав головой, потому что, думаю, так или иначе это была моя гребаная вина, что свел Бена со своим отцом и впутал в это дерьмо. Мы направились в сторону центра, чтобы на стоянке избавиться от пакетов. Я нашел машину и открыл багажник, поставил сумки внутрь и закрыл его. Бен припарковался через два ряда от нас и встретился со мной возле моей машины, после чего мы снова направились внутрь.

Мы пошли на другой конец торгового центра, где находился ресторанный дворик, а как только приблизился, сразу же увидел ее. Она улыбалась и выглядела искренне счастливой, как обычная гребаная девочка-подросток. Анжела что-то сказала ей, и она посмотрела наверх, ее глаза встретились с моими и сразу же засияли, ее лицо озарилось. Да, было нетрудно увидеть, что она меня, черт возьми, любила. Я усмехнулся и подошел к ней, заключив в свои объятия. - Mi sei mancata (Я скучал по тебе), - пробормотал я. Она улыбнулась и обняла меня в ответ. - Ты готова к приему пищи, tesoro? - Она немного отклонилась назад и кивнула. Мы попрощались с Беном и Анжелой и направились к Ред Робин, где нам сказали, что придется подождать по меньшей мере сорок пять минут, но после того, как я потребовал поговорить с менеджером и сунул ему немного денег, нас тут же сопроводили к столику.

Мы заказали несколько больших бургеров, было забавно наблюдать за тем, как старательно она их ест. Я взял ядерный холодный чай (Прим. пер.: рецепт коктейля "Ядерный холодный чай": смешиваются по 1 унции водки, черного рома Bacardi и джина, с 2 унциями дыневого ликера и с добавлением сока лимона\лайма (по вкусу); подается в стакане Коллинз со льдом), потому что не солгал, когда заявил, что мне потребуется изрядная доза алкоголя, чтобы перенести еще пару часов шопинга. В итоге я заказал два, зная, что это дерьмо уже выветрится, когда мне придет время садиться за руль, как неожиданно для меня Изабелла отпила немного коктейля. Она сделала чертовски смешную рожицу, и я громко засмеялся, наверняка потревожив придурков, которые сидели рядом с нами, но мне было насрать.

- Так вы с Анжелой поладили? - спросил я. Она улыбнулась и кивнула.

- Да, она на самом деле милая. Она спросила у меня, откуда я знаю вашу семью и как так вышло, что я живу с вами, но я не знала, как ответить, так что просто сказала ей, что наши семьи давно знакомы, - сказала она. Я кивнул.

- Это сработает. Думаю, что так оно и есть, – сказал я, пожав плечами. Она кивнула. – Ты знаешь, вы бы могли стать подругами. Ты признала, что тебе бы хотелось подружиться с кем-то, в твоем окружении мог бы появиться кто-то, кто не знает... ну, ты понимаешь... - сказал я, не желая произносить эту хрень напрямую. Она вздохнула и покачала головой.

- Она хороший человек, но это было бы несправедливо, - сказала она. Я посмотрел на нее в замешательстве, и она грустно улыбнулась. – Ну, какая из меня получится подруга, если я буду лгать ей о себе? Я, конечно же, не смогу сказать ей правду. Это несправедливо по отношению к ней, а я не хочу быть таким человеком.

Некоторое время я таращился на нее, слегка ошеломленный тем, какой, черт возьми, самоотверженной она была, но не смог придумать достойных аргументов, чтобы попытаться изменить ее решение и не выглядеть при этом полным мудаком. Что я должен был сказать? "Брось, Белла, мы все лжем, это не имеет значения"? Поэтому я просто сидел и молчал в тряпочку.

После того, как поели, мы двинулись обратно через торговый центр. Мы дошли до Виктории Сикрет, и я остановился перед магазином, ухмыляясь. Изабелла разглядывала магазин неуверенно, ее глаза в ужасе распахнулись, когда она увидела в витрине манекены в нижнем белье. Я усмехнулся и потащил ее внутрь, благодарный за то, что она не сильно сопротивлялась.

- Люди на самом деле носят эти вещи? - спросила она тихо через секунду. Я пожал плечами.

- Некоторые девушки носят. Бьюсь об заклад, ты будешь сексуальна как дьявол в одной из этих одежек, - сказал я, проводя рукой по шикарному черному комплекту с прозрачными кружевами и подвязками, болтающимися вдоль него. Глаза ее в шоке расширились еще сильнее, она уставилась на меня.

- Ты же не купишь его для меня, да? – спросила она, в ее голосе прозвучала легкая паника. Я усмехнулся, мотнув головой.

- Нет. По крайней мере, не сейчас. Может быть, через несколько лет. Но ты можешь выбрать какое-нибудь сексуальное бельишко для меня, - сказал я, приподнимая бровь. Она покраснела, а я тихо засмеялся. – Ну, давай, - сказал я, снова хватая ее за руку и потащив к стойке с множеством бюстгальтеров и трусиков. Я сказал ей, чтобы она подобрала подходящий комплект, и она с минуту таращилась на меня, но в конце концов повернулась к стенду и стала осторожно все разглядывать. Она вытащила синий кружевной бюстгальтер и соответствующую ему пару соблазнительных трусиков и посмотрела на меня, занервничав и начав покусывать свою нижнюю губу. Я улыбнулся и, взяв их у нее, подошел к прилавку. Передал комплект консультанту, ничуть не стыдясь находиться в этом магазине, как большинство парней, и взял также две подарочные карты по сто баксов для Элис и Розали, потому что для меня это была гребаная отмазка – когда дело доходило до покупки им сраных подарков, я всегда вручал им подарочные карты.