Декларация независимости, или Чувства без названия

Глава 73. Первозданный сад

«Но в первозданном саду, где все мы безымянны, я видела в тебе лишь красоту»
Ани ДиФранко

Изабелла Свон

- Счастливого Рождества.

Я подскочила от неожиданности и отвернулась от окна. Эсме зашла ко мне на кухню и тепло улыбнулась, выражение ее лица было мягким, когда она смотрела на меня. Я удивилась, увидев ее так рано, солнце едва встало, а они с Алеком вчера довольно поздно приехали. Они собирались прибыть еще несколько дней назад, но у Алека внезапно возникли проблемы с бизнесом, и они не успели на свой рейс из Чикаго.

- Счастливого Рождества, - тихо ответила я, вежливо улыбнувшись ей.
Я наблюдала, как она подошла к буфету и начала там поиски, разговаривая про себя. На ней было надето красивое длинное платье и подходящие по цвету туфли на высоких каблуках, волосы ниспадали по плечам мягкими волнами, а макияж был свежим. Ухоженная, она выглядела прямой противоположностью мне в эти дни; к ней вернулась ее энергичность, от нее так и веяло добротой и состраданием. В этом было что-то материнское, мне становилось легче, когда она была рядом.

- Мы встали ужасно рано, да? – спросила она, закрывая буфет и поворачиваясь ко мне.
- Похоже на то, - сказала я. – Не могла заснуть.
- Ты тоже? – спросила она, вопросительно приподнимая бровь. – Ты выглядишь уставшей.

Я с неохотой пожала плечами.
– У меня сейчас много разных мыслей, - пробормотала я. – А почему вы поднялись так рано? Если не возражаете, я хотела спросить...
- Конечно, я не возражаю. Можешь спрашивать у меня, что угодно, Изабелла, - сказала она. – А ответ на твой вопрос таков: я рано встала, потому что сегодня Рождество, а если ты помнишь прошлый год, то я готовлю Рождественский ужин.
- Оу, - удивленно ответила я. – А я решила, что поскольку вы поздно приехали, я его начну.
- Ты ошиблась, - сказала она, снова улыбнувшись мне.

– Лучше расслабься и забудь обо всем хотя бы на один день, позволь себе повеселиться. В конце концов, тебе всего семнадцать, наслаждайся жизнью, пока можешь. А потом ты станешь взрослой и, как я, поседеешь.
- У вас нет седины, - нахмурившись, сказала я.
Освещение было тусклым, из окна пробивался лишь рассеянный свет, но я была уверена, что не вижу седых прядей.
Она засмеялась.
– Это только потому, что у меня хороший стилист, и он удачно это скрывает. Если бы не это, я была бы уже совершенно седой, спасибо работе моего мужа. Тебе не потребуется много времени, чтобы испытать это на себе.
- Это точно, - пробормотала я, теребя край рубашки.
Я не была уверена, что еще сказать, но чувствовала, что она не сводит с меня глаз, ожидая более развернутого ответа.

- Ты в порядке, детка? – спросила она, когда молчание затянулось. – У вас с Эдвардом все хорошо, разве не так?
- Думаю, да, - со вздохом ответила я. – Мы о многом не говорим, так что я на самом деле не знаю, что происходит. Он утверждает, что ничто не изменилось, что я могу осуществлять свои мечты, но я просто не вижу, как могу быть свободной, когда он – нет. Я не знаю, какая теперь будет у него жизнь. Но она не для Эдварда.
- Ты права, не для него, - сказала она. – И такая жизнь была не для Карлайла, веришь или нет. Помню, как Элизабет боялась его посвящения. Она почти в точности повторяла твои слова, у нее были те же переживания. Ты бы многому могла научиться из ее опыта.

- То же самое говорит и доктор Каллен, - пробормотала я. – Он даже дал мне ее дневник, чтобы я прочитала его.
- И ты читала?
- Немного, - пожав плечами, ответила я. – Я не думаю, что Эдварду понравится, что он у меня, поэтому не достаю дневник, когда он поблизости.
- Лично я думаю, что тебе стоит его прочитать, - с улыбкой сказала она. – А Эдвард с этим смирится. Для него вопрос о матери всегда были деликатным. У меня, наверное, единственной хватало храбрости говорить с ним о ней. Все ходили вокруг него на цыпочках, но я всегда верила, что нужен кто-то, кто не побоится залезть ему в душу. Эдварду нужен человек, который будет вытягивать его на поверхность из скорлупы и держать на свету, иначе он навсегда погрузится в черную яму и отстранится ото всех.
- Так он и делает, - тихо сказала я. – Он говорил мне, что у него постоянно было ощущение, будто он тонет.

- А ты пришла и спасла его. Так же и Элизабет показала Карлайлу, что такое любовь, так же и я научила Алека чувствовать, в конце концов. Никогда не надо забывать об этих узах, Изабелла, - проговорила она. – Ты, действительно, его любишь, ведь так?
- Конечно, - ответила я, кивая.
Мои глаза наполнились слезами от такого вопроса, одна скользнула по щеке. Я быстро стерла ее и прочистила горло, чтобы взять себя в руки.
– Я люблю его больше всего на свете.

- И ты переживаешь насчет того, что с ним сейчас происходит? – спросила она.
Я кивнула, и она с сочувствием мне улыбнулась.
- Тогда я скажу тебе то, что много лет назад сказала Элизабет. Она боялась, что мужчина, которого она любит, исчезнет среди хаоса и жестокости его новой жизни, но правда в том, Изабелла, что люди не меняются, если у них нет для этого причин. Внутри он всегда будет тем же Эдвардом, которого ты любишь. Я не буду тебе лгать и говорить, что ничто не изменится, потому что так не выйдет. У него будут секреты, и, хоть ты будешь их ненавидеть, ты будешь и понимать, что есть вещи, которые лучше не знать. Плюс, для них легче не приносить работу в дом, разделять эти понятия. Это помогает найти прибежище, место, где они могут быть собой и забыть о том, что они мафиози. Я мало знаю о том, что делает мой муж, и когда-то я расспрашивала его о делах, но больше этого не делаю – я ему верю. И я ненавижу его работу, но всегда помню, что он занимается ею, только чтобы выжить. Убей или будешь убит; мне тошно от мысли, что мой муж убивает людей, но я эгоистично предпочитаю это тому, что он сам будет убит.

Она замолчала, не сводя с меня внимательного взгляда.
– Могу представить, как ты сейчас напугана, слишком много неизвестного вокруг, но, как я уже сказала, он все тот же Эдвард. Он увидит то, что будет желать забыть, он будет винить себя за вещи, которые не сможет контролировать, но разве так не происходит со всеми нами? Эдварду многое не будет давать покоя, его будут преследовать воспоминания, но ты дашь ему надежду и позволишь чувствовать себя живым. Это никогда не изменится, Изабелла. Твоя любовь всегда будет спасать его, она не позволит ему утонуть.

- Разве? – спросила я, по щекам бежали слезы. – Я... мне кажется иначе.
- Только потому, что он тоже напуган, сладенькая, - сказала она, подходя ко мне.
Она обняла меня и притянула к себе, рукой она поглаживала мои волосы, совсем как мама, когда я была маленькой.
– Ты боишься за него, а он за тебя, но вы оба должны научиться видеть и хорошее. Вы, детки, любите друг друга, но вместо того, чтобы держаться за эту связь, вы отстраняетесь.

Позади нас кто-то прочистил горло, Эсме быстро отпустила меня и развернулась. Я напряглась, когда увидела Алека, прислонившегося к дверной раме, он скрестил руки на груди.
– Я прерываю вас?
- Нет, сэр, - тут же ответила я, уставившись в пол.
- Конечно, прерываешь, - сказала Эсме одновременно со мной, в ее голосе звучал смех. – У нас девчачий разговор.
- Я слышал, - сказал он. – А что насчет того, чтобы не вмешиваться? Я думал, мы пришли к согласию...
- А я думала, что ты лучше меня знаешь, - оборвала его Эсме.
Я быстро глянула на нее, пораженная, - никто не смел говорить с Алеком таким тоном.

- Знаю, - сказал он. – Но я надеялся, что ты хоть раз прислушаешься к голосу здравого ума. Вмешательство в личную жизнь других людей...
-... только принесет им боль, - сказала она, снова его обрывая. – Я знаю, Алек. Ты миллион раз это повторял, но еще хуже для меня – это стоять рядом и ничего не делать, когда людям уже больно. У нас этого в жизни достаточно, да? Они просто дети, ради всего святого.
- Эдвард взрослый, - парировал Алек. – И то, что он выбирает в своей личной жизни – не наше дело. Это часть его жизни, новой жизни. Уважай его и позволь самому решать, что для него лучше.
- Ты уже забыл, как поручился за нее? – прервала его Эсме.
- Ciò non significa che io controllo la ragazza (прим.: Это не означает, что я контролирую девочку), - сорвался он в ответ, одаривая меня таким взглядом, от которого по спине побежал холодок.
Его тон был грубым, и Эсме прищурилась, не сводя с него глаз. Я еще никогда не видела, как они ссорятся; меня расстроило происходящее.
- Hanno paura, Alec! È il tuo dovere di aiutarla! (прим.: Они напуганы, Алек! Это твоя обязанность – помочь им!)
- Il mio unico dovere è quello di guardare (прим.: Моя единственная обязанность – наблюдать), - холодно ответил он.
- Как наблюдал за Элизабет, - спросила Эсме, вопросительно приподнимая брови. – Ты снова и снова повторял мне, чтобы я не вмешивалась, чтобы не лезла не в свое дело, чтобы позволила ей самой справляться, но было же очевидно, что она понятия не имела, что делает. В этом много пользы, да? А мы могли помочь!
- Я не отвечал за Элизабет, - заявил он.
- Ты прав, не отвечал, - ответила Эсме, качая головой. – А за Изабеллу отвечаешь.

Алек замолчал и не сводил с нее глаз, выражение его лица невозможно было прочитать. Эсме не отводила взгляд, в ее глазах застыла решительность, напряжение в комнате нарастало с каждой секундой. Мне было некомфортно, я нервничала, голова закружилась, а кровь неслась по венам.
- Я, э-э... мне не стоит тут быть, - прошептала я, продвигаясь к двери.
Я уже дошла до фойе, когда меня окликнул Алек.
- Остановись.
Я замерла.

- Grazie, - тихо сказала Эсме, подходя ко мне.
Я повернулась, Алек направлялся ко мне, он кивнул в сторону гостиной. Я застыла, не зная, что делать; меня поразило, что теперь он прихрамывает, меня мучила вина, что это из-за инцидента на складе. Он нетерпеливо посмотрел на меня, когда увидел, что я стою на месте, и я поняла, что он ждет, чтобы я последовала за ним. В гостиной он сел на кресло, а я нерешительно присела на край дивана. В комнате было полутемно и очень тихо, единственным звуком было тиканье часов на стене. С каждым щелчком мое волнение усиливалось, руки начали трястись.

- Тебе кто-то объяснял, какие последствия для тебя будет иметь процесс поручительства, Изабелла? – наконец, спросил он, разрушая напряженную тишину.
- Э-э, Эдвард сказал однажды, что, если я пойду в полицию или что-то вроде этого, у вас будут неприятности, - нервно сказала я. – Клянусь, я никогда так не поступлю. Я никогда никому ничего не скажу.
- Знаю, - ответил он. – Я бы не поручился за тебя, если бы думал, что ты можешь; но дело не только в этом, и я прошу прощения, что тебе до сих пор не объяснили. Твоя жизнь теперь принадлежит тебе, ты можешь жить так, как пожелаешь, но для тебя есть несколько ограничений в связи с нашими обстоятельствами. Во-первых, и самое важное, ты не можешь иметь дело с представителями закона, и это навсегда. Ты не можешь дружить с копами, ты не можешь никуда ходить с копами, ты не можешь быть копом. Если один поселится с тобой по соседству, ты должна будешь переехать. Ты не можешь контактировать ни с одним из них никаким способом и приглашать их в дом. И это важно, Изабелла, мой мир не похож на мир вне организации. Ты не невинна, пока не доказано обратное в моем мире. Даже дышать с ними одним воздухом будет достаточно, чтобы получить смертный приговор, если тебя увидят не те люди. Ты поняла?
- Да, сэр.

- У меня нет власти над твоей жизнью, и, честно, я и не хотел бы ее иметь, но я должен быть в курсе, что, в конце концов, ты решишься делать. Я буду иногда тебя проверять, и нужно будет найти способ, как поддерживать с тобой связь; если вдруг у тебя будут неприятности, звони мне без задних мыслей. Это противоречит всему, во что я верю, ведь я всегда выбираю оставаться в стороне, но моя жена дружелюбно напомнила мне, что присматривать за тобой – моя обязанность. Я хочу, чтобы ты преуспела в жизни, и я всегда помогу, если тебе понадобится моя помощь. Хорошо?
- Хорошо, - пробормотала я, удивленно глядя на него. – Спасибо вам, сэр.

- Пожалуйста. Теперь, когда Эдвард в организации, он быстро адаптируется, поэтому переживать за него не стоит. Правда в том, Изабелла, что ни один из нас не является абсолютно хорошим или абсолютно плохим. Иногда хорошие люди совершают плохие поступки, а плохие люди могут делать добро. Эти слова тоже противоречат всем моим принципам, потому что до недавних пор я видел мир в черно-белых тонах, но теперь замечаю и оттенки серого. Скоро и Эдвард это поймет, и как он с этим справится, будет зависеть от того, к какой стороне он примкнет, - сказал он.
- Он - хороший человек, - прошептала я.
- Я тоже в это верю. И я верю в добро в Карлайле, несмотря на то, во что он меня втянул, - ответил он. – Что касается меня, то в себе я не уверен.
Как только эти слова слетели с его губ, из холла раздался смешок, мы оба повернулись, и я увидела Эсме.
– Не говори глупости. Конечно, ты - хороший человек, - сказала она, подходя и садясь на другую сторону дивана.
- Ты просто ослеплена любовью, - ответил Алек.

- Кто ослеплен любовью? – неожиданно из холла раздался голос.
Я повернулась и увидела доктора Каллена, он только что принял душ и надел рубашку на пуговицах и широкие брюки. На его губах играла улыбка, впервые за долгое время он казался счастливым и не погруженным в заботы.
- Твоя сестра, - ответил Алек.
Доктор Каллен засмеялся и, пройдя по комнате, сел в кресло.
- Не сомневаюсь. Она всегда видит в людях хорошее, даже если кроме нее никто этого не замечает.
- Потому что это вы оба - слепые идиоты, а не я, - парировала Эсме.

- Иисусе, да вы все, на хер, слепые, - раздался голос Эдварда, когда он появился в комнате, он выглядел взъерошенным и все еще сонным.
Его волосы торчали, а фланелевые пижамные штаны сидели низко на бедрах, торс был оголен. Я удивилась, что он так рано встал.
– Кто-нибудь из вас мог посмотреть на гребаные часы? Еще офигенно рано. Какого черта нужно тут торчать на Рождество, разве что вам пять лет, и вы ждете Санту. Мне неприятно вас огорчать, но этот мудак больше сюда не приходит. Вас всех занесли в чертов список непослушных детей.
- А это не лицемерие, если учесть, что ты тоже встал рано? – спросил доктор Каллен.
- Я тут только потому, что моя кровать пуста, и я хотел узнать причину, - пробормотал он, падая на диван рядом со мной.

Я покраснела, когда он закинул руку мне на плечо и притянул к себе, он положил подбородок мне на макушку, а я прижалась к нему теснее.
- Buon natale, tesoro.
- И тебе счастливого Рождества, Эдвард, - прошептала я. – Я хотела начать готовить индюшку. Я все равно заношусь в список непослушных детей?
- Нет, пока нет, но у меня есть идеи, как тебя туда записать, - игриво сказал он.
Краска на моем лице стала ярче, а он хихикнул, сжимая меня.
– Ты уже начала?
- Э-э, нет. Эсме сказала, что сама приготовит ее.

- И правильно сделала. Я просто силой выгнала ее из кухни и сказала сегодня расслабиться и повеселиться, - встряла Эсме. – Если честно, я не уверена, что вы оба помните, как это делается. Я имею в виду, что у вас даже нет Рождественского дерева, и я разочарована. Какой же это будет праздник?
- Лично я никогда не понимал смысла Рождественского дерева, - сказал Алек. – Зачем нужно кого-то убивать, чтобы отпраздновать рождение?
- Я думаю, смысл в том, что даже когда ты его срезаешь, оно остается зеленым, оно живет, - сказал доктор Каллен. – Бессмертный предмет, и, что бы человек ни делал, ель не сдается. Это символизирует распятие и воскрешение.
- А я думала, что это языческий символ, - сказала Эсме.
- Тогда почему ты хочешь дерево? – спросил Алек, глядя на жену.
- Потому что это рождественская традиция, - сказала Эсме, пожимая плечами. – Она напоминает о значении вечности в жизни.
- Разве я сказал не то же самое? – спросил доктор Каллен.
- Все равно не вижу смысла. Разве дерево не может быть символом, если вы просто позволите ему расти дальше?
- Иисусе, вы серьезно решили устроить дебаты на тему Рождественского дерева? – спросил Эдвард, громко застонав. – Это дерево, на которое вешаются разноцветные шары и разное блестящее дерьмо, а еще гирлянды и прочее. Вот и все! Оно ничего не символизирует, только тот факт, что нам больше нечем заняться, кроме как украшать гребаные деревья.

Он встал и протер глаза прежде, чем протянуть мне руку. Я взяла ее, и он поднял меня на ноги и потянул из комнаты.
– Куда мы? – спросила я.
- Увидишь, - заворчал он.
Я шла за ним следом наверх, сконфуженно наблюдая, как он задержался на втором этаже. Он быстро глянул на меня и выдавил улыбку, а потом внезапно отпустил руку. Он подошел и потом резко начал громко стучать в двери спальни, сначала Эмметта, а потом Джаспера.
– Проснитесь и пойте, чмошники!

Раздалось недовольное ворчание Эмметта, а потом дверь с силой открылась, на его лице застыло раздраженное выражение, он прищурился.
– Какого черта, братец? Ты видел гребаное время? Ты прервал на середине мой самый лучший сон!
- О чем? – с любопытством спросила я.
- Анна Курникова, - тихо сказал он, когда вышел в коридор и толкнул Эдварда локтем, с намеком задвигав бровями. – Она играла с моими шарами и ракеткой, чувак.

- Что ты только что сказал? – из-за спины Эмметта раздался злой голос Розали.
Он напрягся и быстро затряс головой.
- Ничего, детка, - крикнул он.
Я нахмурилась, а Эдвард прыснул. Дверь Джаспера тоже отворилась.
- Что вы, ребята, делаете? – спросил он, с непониманием глядя на нас.
Заметив меня, он смягчился. Я пожала плечами, потому что сама не знала, что происходит.
- Вы просто гребаные сони, - сказал Эдвард, пихая Эмметта. – Эй, Розали, Эмметту только что снилось...

Но прежде, чем Эдвард успел закончить предложение, Эмметт понесся на него, и я, резко выдохнув, отскочила с дороги прежде, чем меня сбили. Эмметт повалил его, и они покатились по полу, награждая друг друга пинками в процессе борьбы, каждый пытался оказаться сверху. Я глянула на Джаспера, ожидая, что он их разъединит, но он только покачал головой.
- Когда-то я услышал, что никогда нельзя встревать между двумя дерущимися животными, иначе они оба нападут на тебя, - игриво сказал он, подходя ко мне.
Он протянул руки и обнял меня, широко улыбаясь.
– Плюс, я не знаю, что происходит, так что не могу вмешаться. Счастливого Рождества тебе, кстати.
- Да, счастливого Рождества, сестренка, - промычал Эмметт.
Я оглянулась и увидела, что он прижал Эдварда к полу, но Эдвард не сдавался. Он осыпал брата ударами и извивался, пытаясь вырваться из его хватки.
- Счастливого Рождества, - ответила я.

- Иисусе, уберись! – заорал Эдвард, с силой врезаясь кулаком Эмметту в бок.
Эмметт выдохнул и на мгновение ослабил захват, Эдварду этого хватило, чтобы вырваться и быстро встать. Эмметт тоже поднялся и с угрозой глянул на брата, собираясь снова ему накостылять, но тут Эдвард в защитном жесте поднял руки.
– Хорошо, я не скажу это дерьмо.
- Я так и думал, - самодовольно сказал Эмметт, пихая Эдварда, когда тот ухмыльнулся.

- Какое дерьмо ты не скажешь? – спросила Розали, выходя в коридор.
Она скрестила руки на груди и обвела нас взглядом, ожидая ответа. Когда никто не заговорил, она повернулась ко мне и в ожидании приподняла бровь.
– Изабелла?
Я застыла, от ее взгляда мое сердце забилось быстрее.
– Э-э, у Эмметта был сон, - пробормотала я, поежившись от такого внимания. – Об Анне Карениной, или как-то так.
Мальчики взорвались смехом, а я отчаянно покраснела, окончательно смутившись, когда Розали нахмурилась.
– Что?
- Думаю, она имела в виду Анну Курникову, - хихикнул Джаспер.
- Оу, - пробормотала я, поняв ошибку. – Да, она.

Розали застонала и закатила глаза, дав Эмметту крепкий подзатыльник. Он выругался и отодвинулся от нее, потирая место удара.
– Проклятье, детка. Ты же знаешь, что для меня ты – номер один, - бормотал он, поворачиваясь к Эдварду. – Это все твоя вина. Какого черта ты изначально нас разбудил?
- Иисусе, я просто хотел предложить купить гребаное Рождественское дерево, - огрызнулся Эдвард, потирая шею с раздраженным выражением лица. – Не нужно быть таким мудаком.
- Дерьмо, что, правда? А почему ты раньше не сказал? Сейчас оденусь, - сказал Эмметт, тут же загоревшись энтузиазмом.
Он толкнул Эдварда в грудь. Потом схватил Розали, и она взвизгнула, когда он забросил ее на плечо.
– Да брось, детка!
- Б...ь, поставь меня на землю, Эмметт Каллен, - завизжала она, осыпая его градом ударов по спине.
Эмметт захохотал и, как будто не замечая ее потуг, захлопнул дверь ногой, и исчез.

- Я позвоню Элис, - тихо сказал Джаспер, наконец, отпуская меня.
Он слегка улыбнулся мне, а потом кивнул Эдварду и удалился.

Я пошла за Эдвардом наверх, мы оба приняли душ и оделись. Когда мы спустились вниз, Джаспер уже ждал нас на крыльце, погруженный в разговор с Элис. Эсме была на кухне, готовила, а в холле я заметила доктора Каллена и Алека, они так и не покинули гостиную. Доктор опустил голову и сложил руки перед собой, он тихо говорил, а Алек внимательно слушал, не сводя с него глаз. Я понаблюдала за ними пару минут, а потом подошел Эдвард и обвил руками мою талию, притягивая к себе. Я прижалась к нему, и он, наклонившись, оставил на шее поцелуй, замурлыкав мне в кожу.

- Папа что-то задумал, - тихо сказал он, чтобы слышала только я.
Оглянувшись, я заметила на лице Эдварда подозрительное выражение, он смотрел на отца.
- Что? – с любопытством поинтересовалась я.
- Если бы я только знал, - пробормотал он. – Но отчаянные времена требуют отчаянных мер, так что, если я его знаю достаточно, он планирует что-то радикальное.

- Ты думаешь, будут проблемы? – спросила я, чувствуя панику.
Он сухо засмеялся.
- Конечно, будут. А когда их не бывает? – с сарказмом спросил он. – Он приложил столько сил, чтобы защитить нас от разного дерьма. И сейчас я не думаю, что он усугубит наше положение. Я, скорее, переживаю за него. У меня такое ощущение, что он собирается удалиться с громким шумом... как это литературно... "сгореть на пике славы"...

- Серьезно? – пораженно спросила я.
Повернув голову в сторону гостиной, я увидела, как помрачнело лицо Алека, он что-то взволнованно шептал, а доктор Каллен сидел, как статуя, неподвижно. Казалось, они о чем-то спорили, но никто не слышал их слов, диалог был абсолютно серьезным.
- Да. Затишье перед бурей, tesoro, - пробормотал он. – Я все жду, когда блеснут молнии.

Я стояла на месте, испугавшись и не зная, что сказать, но прежде, чем на ум пришла хоть одна дельная мысль, с лестницы раздался шум. Я повернула голову и увидела, как Эмметт едет по перилам, на его лице возникла ухмылка, когда он достиг нижней ступеньки. Розали спускалась медленно, совершенно не удивляясь его поведению, она едва глянула на нас, когда дошла до первого этажа.

Эмметт пошел в гостиную, и оба, Алек и доктор Каллен, повернулись к нему, тут же прекращая разговор. Мы с Эдвардом с любопытством тоже придвинулись к ним, но Розали осталась у входной двери, на ее лице было написано нетерпение.
– Мне нужна пила или топор, а еще веревка или шнур, - перечислил Эмметт.
- Зачем? – спросил доктор Каллен.
- А зачем всем нужно это дерьмо? – спросил Эмметт.
Доктор Каллен не отводил от него любопытного взгляда, на его губах скользнула улыбка, а Эмметт покачал головой.
– Не обращай внимания, даже не отвечай. Не хочу знать. Мы собираемся срубить дерево.

- Оу, - сказал доктор Каллен, рассмеявшись, пока он поднимался. – Подожди минутку, у меня есть все это в подвале.
- В темнице? – спросил Эдвард.
- Это не темница, сын, - ответил доктор Каллен, доставая ключи и направляясь к офису под лестницей. – Это panic room (прим.: Убежище; другой вариант перевода, который имел в виду Эдвард, - "комната страха").
Эдвард засмеялся. – Да, это гребаная комната страха, правильно. Если проснуться в этой хрени, ты просто должен начать бояться.

Эмметт рассмеялся, а доктор Каллен нетерпеливо вздохнул, качая головой. Он не ответил на комментарий Эдварда, а просто исчез в офисе. Он вернулся через минуту, и я инстинктивно вздрогнула, когда заметила в его руках веревку, которую тут же узнала – именно ей он когда-то привязывал меня. Он застыл и нахмурился, заметив мою реакцию, но, похоже, понял, в чем дело, когда отдавал ее Эмметту. Он сочувствующе глянул на меня и пробормотал извинения, протягивая Эмметту топор.

- Надеюсь, эта подойдет, - сказал он. – Это первое, что я нашел.
- Спасибо, - сказал Эмметт, внимательно осматривая топор. – Надеюсь, ты не использовал эту хрень, чтобы кого-то расчленять, а?

Доктор Каллен удивленно глянул на него.
– Ты серьезно меня об этом спрашиваешь? – уточнил он.
- Да. Хотя, нет. Не надо отвечать. Не хочу знать, - пробормотал он, разворачиваясь, чтобы уйти.
Эдвард хихикнул и взял меня за руку, потянув к двери, а доктор Каллен прокричал нам, чтобы мы были осторожны.

- Давайте с этим покончим, - с нетерпением сказала Розали, распахивая дверь, ее высокие каблуки застучали по полу, когда она выходила.
Я с секунду поколебалась на пороге, ощущая холодный ветер.
- Тебе не нужно пальто? – спросила я, глядя на Эдварда.
- Нет, это не проблема, - сказал он, осмотрев себя.
На нем был теплоизолирующий свитер с длинными рукавами, но мне было прохладно даже в пальто.
– Не так уж плохо.
- Уверен?
- Да, - ответил он, пожав плечами. – Ну, давай, пошли искать дерево.

Я пошла за ним на улицу, и все мы направились было к внедорожнику Джаспера, но тут Эдвард замешкался. Он залез в карман и достал ключи, улыбнувшись мне.
– Поехали отдельно.
- Уверен?
- Да, я уверен, Белла, - со смехом сказал он. – Что с тобой, и что за гребаный вопрос? Ты мне больше не доверяешь?
- Конечно, я тебе доверяю, - быстро ответила я, до этого я не понимала, что мои вопросы звучат, как будто у меня были задние мысли. – Я просто спросила. Ну, знаешь, чтобы убедиться.
- Думаю, это лучше, чем просто говорить "хорошо", - пробормотал он. – А я уверен в каждом своем слове. Я не собираюсь тебе лгать, Белла. Никогда.
- Я знаю.

Джаспер сказал Эмметту, чтобы тот следовал за ним, Эмметт закричал "принято" и бросился к пассажирской двери внедорожника. Элис с Джаспером хихикнули, а Розали застонала, закатив от раздражения глаза.
- Похоже, у Розали плохое настроения, - пробормотала я, пока мы забирались в «Вольво» Эдварда.
Он тут же завел машину и начал настраивать радио, пытаясь найти что-нибудь стоящее.
- А я не знал, что у этой суки бывает хорошее настроение, - ответил он, когда, наконец, нашел что-то, понравившееся ему.
Он наблюдал за мной краем глаза, пока я пристегивалась, и, поколебавшись, пристегнул и свой ремень. Я улыбнулась и устроилась поудобнее; он впервые пристегнулся по доброй воле. Он застонал и начал ерзать, пытаясь усесться, очевидно, ему было дискомфортно.
– В любом случае, просто игнорируй Розали. Так намного проще.

Он нажал на газ, и мы помчались по аллее, из-под колес летели брызги грязи и гравий.
– И кстати, как тебе моя машина? Я вроде тебя еще не спрашивал, - сказал он, когда мы выехали на дорогу.
- Э-э, да, - ответила я, удивленная вопросом.
Эдвард обожал свою машину, и чужое мнение не считал важным, ведь оно никак не могло изменить его взгляды.
– Хорошая машина. В ней ощущается тепло и что-то родное. И комфорт. Может, потому, что она твоя.

Он улыбнулся и кивнул, не комментируя мой странный ответ. Я ничего не знала о машинах, так что это было лучшее, на что я была способна. Эдвард какое-то время рулил молча, изредка он поворачивал, но я никогда раньше тут не ездила и не знала дорогу, а потом он начал беззаботно болтать о всяких вещах, приходящих на ум. О погоде, о телевидении, о музыке... так между нами все и было в последнее время. Мы постоянно говорили о какой-то ерунде, вместо того, чтобы обсудить важное для нас, но мы избегали этих тем. Нам становилось тяжело друг с другом, воздух между нами был напряженным, секреты утомляли.

Приблизительно через тридцать минут он свернул на грязную дорогу и какое-то время ехал по ней прежде, чем подъехать к коричневому забору из досок. Конца его я не видела. Ограда окружала обширный участок деревьев и деревянный дом с белой вывеской "Елочная ферма Спиллмана". Эдвард выключил двигатель, и мы вышли, замечая на окне здания надпись "закрыто". Я медленно подошла к забору и начала рассматривать вывеску.

- Они закрыты, Эдвард, - сказала я, когда он встал рядом со мной.
Вскоре подъехал Джаспер и припарковался рядом с нами, все четверо присоединились к нам.
– Там написано, что двадцать пятого числа они не работают.
- Я знаю, - сказал он.
Я озадаченно глянула на него, а он лишь ухмыльнулся, пожав плечами, будто это ерунда. Он схватился за ограду, подтянулся и быстро забрался на нее, спрыгивая на землю с той стороны. Я наблюдала за ним, а он протянул мне руку, предлагая присоединиться.
- Ты хочешь украсть дерево? – недоверчиво спросила я.

Розали горько хихикнула, подходя к забору.
– Конечно, хочет. Разве теперь не это его работа?

Я застыла, пораженная ее словами, а Эдвард злобно прищурился.
– Иди на х... - выплюнул он. – Ты ни хера не знаешь о том, что происходит, так что заткни свой грязный рот прежде, чем я помогу тебе заткнуться.

- Достаточно, - сказал Эмметт, перекидывая через ограду топор, прежде чем самому перебраться на ту сторону. – Оставьте друг друга в покое. Это Рождество, черт побери. Вы должны друг друга благословлять, или что там предписано.

Вздохнув, я начала карабкаться на доски, но тут меня схватил Эмметт. Я закричала от удивления, когда он поднял меня в воздух, перенес через ограду и поставил на ноги.
– Э-э, спасибо, - пробормотала я, пока Джаспер помогал перелезть Элис.
- Забудь, котенок, - с ухмылкой сказал он, поворачиваясь к Розали.
Она все еще стояла на той стороне и со злостью смотрела на нас, скрестив руки на груди. – Ты идешь или нет, Рози? – спросил он, протягивая руку, чтобы ей помочь.
Она проигнорировала ее, отказываясь от помощи, и пожаловалась, что испортит обувь, если будет тут лазить. Эдвард застонал от раздражения и взял меня за руку, переплетая наши пальцы. Мы направились к деревьям.

Каждый раз, когда кто-нибудь из нас останавливался и показывал дерево, Эдвард находил в нем какие-то изъяны, решая, что оно для нас недостаточно хорошее. Все ели были или слишком низкие, или слишком высокие, или чересчур толстые, или чересчур тонкие, или слишком много веток, или, напротив, слишком мало. Он критиковал их цвет, форму, но, честно говоря, я не очень понимала, почему – для меня все деревья были одинаковыми.

- А как насчет этого? – спросил Джаспер, останавливаясь у зеленой ели одного с ним роста.
Эдвард глянул на нее и застонал, качая головой.
- Она лысая, - пробормотал он. – Что произошло со сраными иголками?

Я нахмурилась и уставилась на нее, пытаясь понять, о чем он. Ветви были пышными, а судя по выражению лица Джаспера, он тоже не видел проблемы.
– Какой ты привередливый, - пробормотала я, игриво толкая Эдварда локтем.
Он закатил глаза и ухмыльнулся, толкая меня в ответ.
- Без разницы. А тебе что-то понравилось? – спросил он. – Ты еще не сказала ни единого гребаного слова о деревьях.

- Это просто деревья, - резко сказала Розали раньше, чем я успела ответить. – Бери уже одно, и надо отсюда выбираться. У меня болят ноги, б...ь.
- А может, тебе стоило найти нормальную обувь, чтобы не было таких проблем? – выплюнул Эдвард. – Кто, б...ь, надевает высокие каблуки, чтобы срубить дерево?
- А кто, б...ь, ждет до самого Рождества, чтобы сделать это дерьмо? – парировала она. – Если бы ты поднял свою чертову задницу несколько дней назад и сделал это, у нас бы не было проблем!
- А никто не заставлял тебя идти, черт возьми, - злобно сказал Эдвард. – Могла остаться дома.
- Да, и пропустить все веселье? – с сарказмом сказала она.

- Проклятье! – сорвался Эмметт, теряя терпение. – Прекратите это дерьмо! У меня от вас голова скоро будет болеть.
- Ну, если бы ты заткнул свою гребаную подружку, у нас бы не было этих проблем, - выплюнул в ответ Эдвард.

- Никто меня не заткнет, Каллен, - резко проговорила она. – Я сама за себя решаю. И не получаю ни от кого приказы.
- Иди на х... - крикнул Эдвард, напрягаясь, его рука крепко сжала мою, он боролся с гневом.
Я выдохнула и попыталась высвободиться, а Эмметт встал между ними, поднимая руки.
- Слушайте меня! Хватит! – со злостью закричал он. – Я не знаю, кто в вас сегодня вселился, но это уже не игры! Меня от вас тошнит, так что прекращайте это дерьмо. Оба.

Я снова попыталась высвободить руку, от крепкой хватки Эдварда она уже начала болеть, он заметил это и быстро ослабил захват.
– Выбери дерево, Белла, - пробормотал он, по-прежнему отказываясь меня отпускать.
- Э-э, хорошо, - нерешительно сказала я, оглядываясь по сторонам.
Утро началось не очень хорошо, и мне уже хотелось домой, я надеялась, что хоть там дело пойдет лучше. Я случайно заметила ель в нескольких шагах от нас и вздохнула.
– Может, эта?

Он быстро осмотрел ее, а я ждала его вердикта, уверенная, что он будет критиковать и ее, но тут он ухмыльнулся.
– Идеально, - сказал он, покосившись на меня.
- Ты уверен? – спросила я.
Он застонал и покачал головой, а я вспыхнула, поняв, что снова повторила эту фразу.
– Оу, я имею в виду, тогда хорошо.

- Эй, мне дерево нравится, - сказал Эмметт, поднимая топор и небрежным жестом перебрасывая его через плечо.
Вторую руку он поднял, чтобы заслонить от солнца глаза, пока рассматривал ель, решая, как лучше ее срубить. Я с минуту за ним наблюдала, зрелище казалось сказочным, а потом взорвалась смехом, когда поняла, что на нем надета красная клетчатая рубашка, а на лице щетина – он давно не брился. Все удивленно повернулись ко мне, и, я уверена, им бы ситуация не показалась такой смешной, а я от истощения была немного не в себе. И чем дольше я смотрела на Эмметта, тем истеричней смеялась, зрелище было удивительно нелепым. Я начала задыхаться, из глаз брызнули слезы, и я вырвала у Эдварда руку, чтобы их стереть, пока они бежали по щекам.

- Что такого смешного? – спросила Элис, на ее лице вспыхнула улыбка, когда она смотрела на меня.
Это была первая ее искренняя улыбка за последние дни – она постоянно была подавленной, угрюмо смотрела на нас с Эдвардом, как будто вот-вот заплачет. Я только сильнее рассмеялась, не в силах взять себя в руки, а Эдвард хихикнул, глядя на меня, в его глазах, наконец-то, появились счастливые искорки.

- Он похож, э-э... на гигантского дровосека, - выдавила я, пытаясь восстановить дыхание, но слезы все равно продолжали течь, в боках болело, а я хватала ртом воздух. – Ну, знаете, Пол Баньян (прим.: Сказочный дровосек, гигантского роста и с удивительной силой, он мог носить целые деревья, а от его смеха трещали стекла. Путешествовал вместе с Голубым Быком, его компаньоном. Вдвоем они, по легенде, выкопали Гранд Каньон. Посмотреть на их статуи можно по ссылке http://en.wikipedia.org/wiki/File:Paul_Bunyan_and_Babe_statues_Bemidji_Minnesota_crop.JPG). Эмметт - его копия.

Все они озадаченно повернулись к Эмметту и вдруг тоже взорвались смехом.
– Так и есть, - с широкой улыбкой заметил Джаспер, а потом покосился на Розали. – Подождите, а как звали его закадычного друга? Ну, того голубого быка?

Я пожала плечами и глянула на Розали, а потом задохнулась от смеха, когда поняла, что она в голубой одежде. Розали тяжело выдохнула и скрестила руки на груди, она гневно обвела нас взглядом.
– Я знаю, что у вас, уродов, хватит ума не назвать меня быком, - выплюнула она.
- Ой, брось, это просто шутка, детка, - игриво сказал Эмметт.
Мы с Джаспером оба резко выдохнули, быстро переглянувшись.

- Детка! – одновременно закричали мы, вспомнив, что Голубого Быка называли именно так.

- Ну, все, вы мне, на хер, заморочили голову, - в замешательстве пробормотал Эдвард, все еще хихикая. – Может, срубим это чертово дерево и поедем домой? Я замерз. Мой гребаный член скоро сморщится и отпадет, если мы еще тут поторчим.

- А может, тебе стоило надеть пальто, если ты мерзнешь, - резко ставила Розали, все еще раздраженная. – Вообще-то, сейчас зима. Какой идиот не носит пальто в зимнее время?

Я выдавила улыбку, покачав головой.
– Нет, ему не нужно пальто, - вставила я. – Он уверен.

- А может, хватит шуток, tesoro? – тихо спросил он, пока Эмметт рубил топором ствол дерева.
Лезвие легко вонзалось в древесину, его удары были сильными. После четвертого удара ель зашаталась, а на шестом – начала падать. Он протянул топор Джасперу и схватил дерево, глядя на нас.
- А теперь потащили эту хрень домой, - сказал он, гордо улыбаясь, пока тянул ель к машине.
Эдвард снова взял меня за руку, его пальцы были холодными, у меня по коже побежали мурашки. Мы шли позади всех, и я с изумлением увидела, как Эмметт с Джаспером легко перебросили дерево через забор, как будто это была сущая ерунда.

- Ой, подожди, - сказал Эдвард, отпуская меня и доставая из кармана кошелек.
Он открыл его и достал несколько банкнот, а потом побежал к дому и положил деньги под дверь. Я улыбнулась ему, когда он возвращался, а он расплылся в улыбке в ответ, довольный, что додумался заплатить за дерево, хотя и не должен был. Потом он снова подал мне руку, чтобы помочь перебраться через ограду.

Дорога домой прошла в расслабленной атмосфере, а остаток утра пролетел за одно мгновение. Настроение Розали несколько изменилось, ее гнев и раздраженность превратились в тихую грусть, на лице постоянно появлялось хмурое выражение. Точно не знаю, что изменилось, но, когда мы приехали домой, все казались какими-то печальными. Эдвард вел себя отстраненно, а когда мы украшали Рождественское дерево, он нервно осматривал остальных. Я несколько раз замечала, как он бросал на людей гневные взгляды; иногда, когда он не видел, что я смотрю, он перебрасывался с другими парой слов, но говорил шепотом, и я его не слышала. Меня это озадачивало, я постоянно спрашивала, что происходит, но он лишь натянуто улыбался и говорил, что не о чем переживать.

Потом мы смотрели рождественские фильмы, а ранним вечером обменялись подарками в ожидании ужина. Я получила несколько книг и рисовальных принадлежностей, а еще одежду от девочек и новую пару «Найк» от Эдварда. Когда еда была готова, мы расселись за столом, Эдвард посадил меня рядом с собой, а Алек с Эсме сидели напротив нас. Доктор Каллен прочистил горло, и тогда Эдвард взял меня за правую руку, а Алек медленно придвинулся к столу и протянул мне свою ладонь. Я нерешительно посмотрела на него, а потом осторожно потянулась к нему. Я аккуратно положила свою руку в его и опустила голову, сердце бешено билось в груди. А доктор Каллен тем временем начал молиться.

- Господи, спасибо, что благословил наш стол, и спасибо тебе за всех людей, собравшихся тут. Мы просим тебя дать нам силы быть внимательными к тяготам других, и не лишай нас своей любви и прощения, счастья и мира; и больше всего мы просим тебя помочь невинным среди нас найти свободу, которую они заслуживают. Во имя Иисуса.
- Аминь, - пробормотали все мы, а потом разомкнули руки и подняли головы.
Я повернулась к доктору Каллену и с любопытством глянула на него, его слова не давали мне покоя, но он лишь мягко улыбнулся мне.

- Dai nemici mi guardo io dagli amici mi guardi iddio (прим.: Я могу защитить себя от своих врагов, так пусть Господь защитит меня от моих друзей), - тихо сказал Алек, поднимая вилку.
- Аминь этому дерьму, - с сухим смешком сказал Эдвард.

Мы начали ужин, но я лишь ковыряла вилкой в тарелке, в комнате зависла напряженная тишина, все вокруг бросали друг на друга странные взгляды. Они как будто хранили общий секрет, в который меня не посвящали, а Эдвард очень нервничал по этому поводу. Я дергалась, прислушиваясь к звону столовых приборов, аппетит окончательно исчез, а от волнения меня трясло. Иногда я замечала, как на меня смотрят, это внимание было некомфортным, я уже даже думала в панике убежать из комнаты. Но прежде, чем я решилась, Джаспер прочистил горло.

- Трудно поверить, что прошло уже десять лет, - тихо сказал он.
Я увидела, как Эдвард рядом со мной выпрямился, его вилка застыла в воздухе. Я поняла, что Джаспер заговорил о смерти матери, и внимательно обвела всех взглядом, переживая, как они отреагируют. Доктор Каллен держался напряженно, он уставился в тарелку и закрыл глаза. Мои руки задрожали, я ждала, что он сейчас сорвется, сердце пустилось в галоп, в глазах потемнело. Я отложила вилку, а он резко выдохнул; у меня тряслись руки.

- Так и есть, - наконец заговорил доктор Каллен. – Такое ощущение, что мы потеряли ее только вчера.
- Мы ее не теряли, - остро сказал Эдвард. – Это звучит так, будто мы, на хер, были небрежны, или она, б...ь, заслужила это. Это не наша вина, что так случилось, мы ее не теряли. Она была, черт побери, забрана у нас... у нас всех.

- Ты прав, - ответил доктор Каллен. – Ее несправедливо забрали у нас.

- Да, и это стыд, потому что я бы очень хотел, чтобы она была тут в этот момент, - сказал Эмметт, качая головой, пока он поднимался со стула.
Он встал и засунул руку в карман, мои глаза расширились от шока, когда он достал маленькую черную коробочку, оббитую вельветом. Элис взвизгнула, а Розали застыла, когда Эмметт опустился возле нее на колено и показал золотое кольцо.
– Я знаю, что мы молоды, но если я что-то и выучил в жизни, так это то, что ничто нельзя воспринимать, как должное. Мы теряем людей, разные события происходят, когда мы того не ждем, а правда в том, что ни одному из нас не гарантирован завтрашний день. И я не знаю, сколько проживу, на каком моменте оборвется моя жизнь, но одно я знаю точно – я хочу, чтобы ты была рядом. Что скажешь, Рози? Ты выйдешь за меня?

Я увидела, как по ее щеке скользнула слезинка, и она с трудом выдавила улыбку.
– Ты знаешь, что выйду, Эмметт Каллен, - сказала она ломающимся от эмоций голосом. – Бог мне в помощь, но по какой-то чертовой причине я тебя люблю.

Он ухмыльнулся и с энтузиазмом надел кольцо ей на палец, а потом сел на место. Мы принялись поздравлять их, я улыбалась, наслаждаясь обожанием, которое появлялось на их лицах, когда ребята смотрели друг на друга. Атмосфера стала легкой, все беззаботно болтали, смеялись и рассказывали разные истории. Я слушала, как Эмметт и Джаспер смеялись над своими детскими проделками, а Эдвард встрял, говоря, что помнит многое из жизни братьев совсем иначе. Они много говорили о матери, и я все ждала, когда возникнет напряжение, которое всегда сопровождало эти воспоминания, но вместо этого доктор Каллен сам начал рассказывать про нее разные вещи. Они говорили о поездках, в которых побывали, о том, чему она их научила, о книгах, которые она им читала, и каждое воспоминание вызывало у них улыбки, а не слезы. Это было трогательно до боли, их любовь к ней была сильна, как никогда, и трудно было поверить, что этой женщины нет уже десять лет.

Вскоре ужин завершился, и все пошли смотреть другие фильмы, а я предложила Эсме помочь с посудой. Она не возражала, и мы работали в тишине, казалось, она витает где-то вдали отсюда. Мы закончили, и она со смирением вздохнула, покачав головой и отложив тарелку в сторону.
– Он, действительно, любит тебя, знай это. Никогда об этом не забывай, что бы ни случилось, - тихо сказала она.
Я кивнула и нервно закусила губу, перемены ее настроения с самого утра озадачивали. Она грустно улыбнулась мне, а затем забрала тарелку, которую я мыла.
– Я сама закончу это. Иди, проведи время с Эдвардом, наслаждайся остатками Рождества.
- Хорошо, - пробормотала я, быстро вытирая руки и направляясь в гостиную.

На полпути я услышала голос Эмметта, его слова сбили меня с толку.
- Ты делаешь ошибку, Эдвард, - сказал он. – Я знаю, что ты веришь, будто это правильно, но не думаю, что ты хорошо поразмыслил.
- Оставь его в покое, - жестко сказал доктор Каллен. – Ты не видишь ситуацию его глазами.

- Ошибаетесь, вижу, - сказал Эмметт с нотками злости в голосе. – И я знаю, что он еще не раз об этом пожалеет.
- Уже все решено, - тихо сказал Эдвард.
- Но еще не поздно передумать, - парировал Эмметт. – И, во имя всех святых, я прошу тебя передумать. Я умоляю тебя, брат.

- Ты не прав, уже слишком поздно, - сказал Эдвард. – Я принял решение, ты с ним не согласен, но ты и не должен. Это моя жизнь. Я буду с этим жить.
- А ты сможешь? – с недоверием спросил Эмметт. – Ты серьезно сможешь жить с этим дерьмом?
- Я должен.

- Нет, не должен, - сказал Эмметт, страсть в его голосе ошеломляла. – Должен быть иной выход. Когда я предложил тебе помощь в Чикаго, я совсем не это имел в виду. Это глупо! Не могу поверить, что Джаспер посчитает это дерьмо нормальным.

Я приблизилась к ним и застыла на входе в гостиную. Эмметт судорожно ходил по комнате, а Эдвард стоял у стены, он в расстройстве чувств запустил руки в волосы. Все вокруг сидели и наблюдали за ним, атмосфера была столь напряженной, что я ощущала ее кожей. Волоски на руках стали дыбом, желудок подвело от приступа тошноты.
- Это его жизнь, - сказал Джаспер. – Он - мой брат, и я буду поддерживать его так, как смогу. Может, это не то, что я бы делал на его месте, но я - не он.

- Это полное дерьмо, - громко выплюнул Эмметт, сила в его словах поразила меня.
Я вздрогнула, и тут Алек посмотрел в моем направлении, привлеченный движением, его взгляд был холодным. Эдвард раздраженно застонал и сказал Эмметту не лезть не в свое дело, но прежде, чем он закончил, заговорил Алек.

- Привет, Изабелла, - спокойно сказал он.
Все вокруг резко повернулись в моем направлении, на их лицах мелькнула паника.
- Все хорошо? – нерешительно спросила я.

- Все замечательно, - ответил Алек, уверенность в его голосе заставила меня поверить. – Небольшое разногласие на тему Эдварда и его выбора в жизни, но сейчас не время и не место это обсуждать. Почему бы тебе к нам не присоединиться?

Я обвела их взглядом, и меня пронзил ужас, когда я увидела выражения их лиц. Что-то, определенно, было не так.
– Вообще-то, я хотела пойти прилечь, - тихо сказала я.
- Я с тобой, - сказал Эдвард, одаривая Эмметта злым взглядом, когда проходил мимо.
Он протянул мне руку, и я пробормотала всем «пока», но мне никто не сказал ни слова. Мы пошли наверх.

- Они злятся, что ты прошел посвящение? – спросила я, когда мы пришли в спальню.
Я была озадачена, в Чикаго мне показалось, что Эмметт принял решение Эдварда, но мне не приходила на ум другая причина, которая могла бы его расстроить. Часть меня, наверное, и не хотела знать, я помню, как Эсме говорила, что есть секреты, в которые лучше не вникать. Она сказала, что тайны ее не волнуют, и она верит Алеку, и я хотела сказать бы тоже самое и об Эдварде, когда до такого дойдет.
- Что-то вроде того, - пробормотал он, взъерошивая волосы. – Не хочу сейчас об этом говорить. Я слишком устал для этого дерьма. Пусть это просто... будет. Оставим пока все в покое.
- Э-э, хорошо, - сказала я, пытаясь избавиться от чувства тошноты.
Он упал на кровать, и я прилегла рядом с ним.

- La mia bella ragazza, - прошептал он, притягивая меня к себе. – Я так надеялся, что этот день будет идеальным, но получился гребаный провал.
- Мы были вместе, - прошептала я в ответ. – А это уже идеально.
- Да, - тихо сказал он. – И для меня.

Я не хотела ложиться спать так быстро, но моя усталость оказалась сильнее, чем я думала. Я за считанные минуты задремала, сон был беспокойным и полным кошмаров. Посреди ночи я перекатилась на середину кровати и ощупала матрас. Я хотела найти Эдварда, но, вздохнув, поняла, что кровать пуста, он, наверное, ушел играть на пианино или делать что-то еще из того, что он делает, когда не спит. Я поднялась и осмотрелась в темноте, слепо моргая, пока пыталась привыкнуть. Протерев руками лицо, я старалась проснуться и тут заметила что-то краем глаза. Я повернулась к дивану и нахмурилась, увидев, что там сидит Эдвард, он подтянул ноги к груди. Он слегка приоткрыл штору, достаточно, чтобы смотреть в окно в темноте. Серебристый лунный свет освещал его лицо, я видела в чертах его лица грусть, а уголки губ опустились.

- Эдвард? – выдохнула я, начав за него беспокоиться, мне не нравилось, когда он расстроен.
Он по-прежнему сидел неподвижно, глядя в пространство, и как будто не слышал меня. Я хотела снова его позвать, но тут он громко выдохнул.
- У меня был сон, - пробормотал он.

- Еще один кошмар? – нерешительно спросила я, выбираясь из постели.
Я медленно подошла к дивану, и он, наконец повернулся ко мне, грусть в его глазах удручала. Я ощутила привкус тошноты, а он опустил ноги, чтобы я могла сесть. Он прижал меня к себе, легко поцеловав макушку, я зарылась ему в грудь.

- Нет, не кошмар, - сказал он. – Хороший сон.
- О чем? – спросила я.
- О тебе, - тихо ответил он. – Ты рисовала картину того луга, на который я брал тебя. Картина получилась такой хорошей, что ее взяли в музей, а тебя назвали очень талантливой. Тебя посчитали следующим Пикассо или Ван Гогом, tesoro. Это было мило.

Я засмеялась и покачала головой, отодвинувшись от него. Он выдавил кривоватую улыбку, но грусть в его глаза стала еще глубже.
– Я даже не знаю, как рисовать, Эдвард.
- Ты можешь научиться, - сказал он, пожимая плечами. – Ты бы хотела?
- Может быть, - ответила я. – Это, должно быть, весело. Но я не знаю, что из меня получится. Я же никогда не пыталась.

- О, ты будешь хороша, - с уверенностью сказал он. – Никогда не сомневайся в себе. Ты можешь сделать все, что пожелаешь.
- Кроме игры на пианино, - игриво сказала я.
Он хихикнул и кивнул. Несколько раз он пытался научить меня азам, но я ужасно справлялась, неуклюже путала ноты, а он съеживался от звуков, которые я извлекала из инструмента.
- Да, ради всех святых, побережем чужие уши и оставим музыку мне, - с улыбкой сказал он. – Но весь остальной мир твой. Ты можешь делать, какое угодно дерьмо, сама знаешь. Рисовать, чертить, заниматься скульптурой, делать разное дерьмо странных форм и говорить людям, что это не то, на что, б...ь, похоже. Все это требует таланта, сама понимаешь.

Я засмеялась.
– А ты думаешь, у меня этот талант есть?
- Конечно, - сказал он, поднимаясь. – Он врожденный, он глубоко в твоих гребаных генах. Тебя ничто не остановит.

- Спасибо тебе, - прошептала я, во мне всколыхнулась волна эмоций. – Для меня много значит, что ты веришь в меня.
- Я был бы идиотом, если бы не верил, - ответил он, подходя к столу и вынимая ключи.

Он открыл нижний ящик и начал что-то искать, перекладывая бутылки с алкоголем. Наконец, он достал знакомую пластиковую емкость, и я увидела, как он насыпал на бумагу немного марихуаны, сворачивая ее в трубочку. Потом повернулся ко мне и, приподняв бровь, ухмыльнулся.
– Не возражаешь?
Я покачала головой, удивленная, ведь он давно этого не делал... насколько я знала, по крайней мере. Он взял зажигалку и вернулся на диван, усаживая рядом.
– Помнишь, как это было впервые, и тогда я делал то дерьмо? – спросил он, поджигая косяк.
- Мы играли в игру, - ответила я.
Он кивнул.

- Двадцать один вопрос, - сказал он, делая длинную затяжку и задерживая в легких кислород.
Он повернулся ко мне и приподнял свободной рукой мой подбородок, притягивая ближе к себе. Он низко наклонился, его губы почти касались моих, и он начал выдыхать, дым окутал нас. Я вдыхала, пока не наполнила грудь полностью. Он ухмыльнулся и отодвинулся на несколько дюймов.
– Мы так и не закончили игру, tesoro. Думаю, пора это сделать.

Я улыбнулась, выдыхая, грудь жгло, и я закашлялась.
– Хорошо, - прошептала я.
- Я начну первым, - сказал он, делая еще одну затяжку.
Он медленно выпустил дым. Зрелище было почти красивым, я смотрела, как он дышал. Это было чувственно и эротично, и осознание того, что тот же воздух, что существовал в нем, принимала я, опьянило меня. Он кашлянул и глянул на меня, очевидно, раздумывая над вопросом.
– Из всех книг, которые ты читала, какая твоя любимая?

Улыбнувшись, я удивилась теме.
– Та, которую ты дал мне, когда мы в последний раз играли в эту игру, - ответила я. – «Грозовой перевал».
- Ты дочитала ее? – удивленно спросил он.
Я кивнула, и он улыбнулся.
– Хорошо. Я же говорил, черт возьми, что ты сможешь. Как я уже сказал, что бы ты ни захотела, tesoro. Бесконечные возможности.

Следующие несколько часов мы задавали друг другу отдельные вопросы на разные темы. Он продолжал курить марихуану, иногда он вдувал дым и в меня или легко целовал, когда я выдыхала дым. По телу разлилось тепло, в венах шумела кровь, а наркотик подействовал на нервную систему. Мы не говорили друг с другом о муках и боли, которые пережили, наоборот, мы вспоминали то, что делало нас счастливыми. Он спрашивал, какие у меня самые глубокие надежды и желания, он хотел знать, куда бы я поехала, если бы имела безграничные возможности. Он хотел, чтобы я описала каждый свой шаг, который совершу, он рассказывал о своем детстве. В тот момент мы как будто скрывались от правды, реальность ушла на задний план, мы погрузились в мечты, говорили о будущем, о котором я всегда мечтала, но в которое никогда не верила.

- Ты все еще можешь ходить в школу? – спустя время спросила я, с любопытством глядя на него.
Я до сих пор не была уверена, что ему можно делать, и какие ограничения на его жизнь наложила организация.
- Думаю, да, - ответил он. – Поскольку технически я бросил старшую школу, я должен буду получить GED, но все это ерунда, я еще этим не интересовался. Слишком много другого дерьма, о котором нужно думать.
- Я понимаю.

Он криво улыбнулся и сделал глубокую затяжку, задержав в легких дым, пока смотрел на меня. Он подвинулся и погладил мою щеку, его касание было теплым и нежным. Я довольно замурлыкала и прикрыла глаза, а он наклонился ниже, медленно выдыхая. Я глубоко вдохнула, его губы обжигали меня.
- Я знаю, что понимаешь, - прошептал он. – Это одна из вещей, за которые я люблю тебя. Я твой, Белла. Больше никто не смог очаровать меня, и я передать не могу, как ценю это дерьмо. Я помню, как ты стояла тут в самый первый день и говорила, что не можешь меня понять, а я думал, как мне хотелось, чтобы ты могла, черт возьми. Я отчаянно хотел, чтобы ты по-настоящему увидела меня.

Я улыбнулась и выдохнула.
– Теперь я действительно тебя вижу.

- Знаю, - ответил он, в его глаза вспыхнули искорки. – Хочешь знать, что я вижу?
- Что? – спросила я.
Он кивнул в сторону окна, и я повернула голову, застывая, когда увидела белые хлопья, падающие с неба

- Снег, - прошептал он.
Я ослепительно улыбнулась, но прежде, чем я сказала хоть слово, он подскочил с дивана и схватил меня за руку, поднимая на ноги. Я уставилась на него, ошеломленная, а он хихикнул, его лицо засветилось.
– Давай, пошли на улицу.
- Сейчас? – недоверчиво уточнила я, глядя на часы.
Красные цифры ярко светились в темноте, сообщая, что уже четверть первого ночи.
– На улице, должно быть, холодно, Эдвард.
- Может, - сказал он и пожал плечами, будто это ерунда. – У нас есть пальто. И да, на этот раз я, б...ь, надену свое.

- Э-э, хорошо, - со смехом сказала я, пока он рылся в шкафу.
Он достал мое пальто и бросил его мне, а потом полез за своим небесно-голубым. Мы быстро собрались, обулись и тихо спустились вниз, чтобы никого не разбудить. Эдвард отключил сигнализацию, когда открывал заднюю дверь, я выскользнула на улицу. Ночной воздух был холодным и обжигал лицо, но я глубоко вдохнула его, наслаждаясь зрелищем. Снежинки падали на землю, на деревья, покрывая мир белым покрывалом.

Я сделала несколько шагов в сад, а Эдвард, когда закрыл дверь, приблизился ко мне сзади. Я смотрела на ночное небо. Снег падал на меня, влага холодила кожу, по телу побежали электрические разряды. Я прикрыла веки и улыбнулась, открывая рот, чтобы поймать несколько снежинок языком. Они были ледяными и не имели вкуса, как я и ожидала, но в этом действии было что-то магическое. Я покрылась гусиной кожей, но, несмотря на ужасный холод, по телу распространялось тепло.

Через минуту я повернулась к Эдварду. Он не сводил с меня серьезного взгляда. Я мягко улыбнулась ему, замечая, как снежинки попадают в ловушку его взъерошенных бронзовых волос. Я подошла к нему и погладила пальцами локоны, чтобы их убрать. Потом я притянула его к себе, облизывая губы, и он ухмыльнулся, когда я наклонила голову. Его поцелуй был нежным, губы мягкими, а рот теплым.
- Как красиво, - сказала я, когда оторвалась от него.
- Не сравнится с твоей красотой, - прошептал он.
Я ощутила, как заливаюсь краской от его слов, в лицо бросился жар.

- Пытаешься очаровать меня.
- Я только говорю правду, tesoro, - ответил он.
Я улыбнулась и отвернулась от него, когда мой румянец стал еще глубже. Я начала разбивать ногой холмики снега, собравшиеся на земле, носком задевая замерзшую землю.

- В Чикаго много снега? – спросила я.
Он молчал с минуту, пока я вопросительно смотрела на него, его взгляд был устремлен вдаль.
- Слишком много, черт его дери, - тихо сказал он. – Я люблю снег и все такое, но тут этого дерьма для меня достаточно. А в Чикаго целые сраные метели, снега каждую зиму по колено. Это меня сводит, на хер, с ума.
- Это, должно быть, весело, - сказала я, пожимая плечами. – Мы могли бы построить снеговика и сделать снежных ангелов, и даже играть в снежки.

Уголки его губ чуть-чуть приподнялись, когда он глянул на меня, но в глазах по-прежнему плескалась грусть. Я тут же почувствовала вину, что упомянула Чикаго, я не хотела портить ему настроение. У нас теперь нечасто случались беззаботные моменты, и я не хотела побыстрее закончить сегодняшний. Я поняла, что Эсме была права – им нужно убежище, место, куда они могут пойти и быть собой, не переживая о прочих вещах.

- Ты, похоже, замерзла, - сказал он, не отвечая на мои последние слова.
Мои пальцы уже онемели, в ушах звенело, а из носа начало течь, но я лишь пожала плечами – я не хотела заканчивать этот миг.
- А ты выглядишь горячим, - выпалила я, не думая, что говорю.
Он на миг нахмурился, а потом расхохотался, качая головой.
- Спасибо, детка, - игриво сказал он. – Ты сама еще та горячая штучка.

Я закатила глаза, когда он хихикнул, подходя ко мне. Он притянул меня к себе и нежно сжал, его тело тут же начало согревать меня. Я зарылась ему в грудь и обняла, крепко-крепко. Он наклонил голову, прижался к моим волосам и довольно вздохнул. Я молчала какое-то время, просто прижимаясь к нему, а снег все падал и падал, окутывая нас крупными белыми хлопьями. Грудь Эдварда завибрировала, и из его уст вырвалась мелодия, сладкая и странно знакомая, мне потребовалась минута, чтобы вспомнить песню.

- Наши сердца были выставлены на всеобщее обозрение, - прошептала я, вспоминая строчку из песни, после которой мы занялись любовью на День Святого Валентина; тогда мы впервые стали единым целым. - Не могу поверить, что это происходит со мной.

- Ты помнишь песню, - это прозвучало не как вопрос, а как утверждение.

- Как могу, - прошептала я, пока он продолжал мурлыкать мелодию, звук медленно превращался в слова, и вот полилась лирическая песня.
По спине словно прошел электрический разряд, сердце забилось, а его голос надломился на словах "Я сохраню тебя в своих снах".

- Ты в порядке? – спросил он, отстраняясь меня, когда ощутил, как я задрожала.
Я кивнула, глаза наполнились слезами. В животе появилось странное чувство - тоска, смешанная со страхом. Он осторожно посмотрел на меня.
– Хочешь внутрь?
Я снова кивнула, и он, взяв мою руку, повел меня в дом. Он буквально втолкнул меня внутрь и быстро закрыл дверь, снова включая сигнализацию, а потом мы пошли наверх. Я молчала, пока поднималась на третий этаж, в голове проносилось множество мыслей. Я быстро стащила пальто, когда зашла в спальню, на ходу разуваясь. Штаны промокли, и я сняла их, бросая на пол; туда же отправилась и рубашка. Я повернулась к Эдварду, внимательно наблюдая, как он вешает свое пальто на спинку кресла.

- Эдвард, - прошептала я, мой голос дрожал.
Он повернулся и застыл, когда увидел, что я стою в одном лифчике и трусиках, его глаза инстинктивно исследовали мое тело снизу вверх. Наконец, он посмотрел мне в лицо, и когда наши взгляды встретились, от огня в его зеленых глазах моя кожа покрылась мурашками. Он жадно рассматривал меня, но грусть в его взгляде сейчас была сильнее, чем когда-либо. Я ощущала его любовь. Мы можем игнорировать ее, отстраняться, но это чувство всегда с нами.
– Люби меня.

Он напрягся от моих слов и нерешительно покачал головой. Я знала, что он больше всего на свете хочет согласиться, но я видела и страх, который заставлял его отгораживаться. Я не понимала, что происходит, но странное чувство в животе появилось вновь, на глазах выступили слезы.
– Белла, я не думаю... - начал он.
- Пожалуйста, - преодолевая напряжение, прошептала я, в горле застрял ком.
Я боролась с собой, я не хотела плакать. Он был нужен мне в эти минуты, это чувство зарождалось глубоко внутри, пронизывая меня. Мне было мало просто видеть его любовь, я хотела ощутить ее. Прошли месяцы с нашей последней близости, с тех самых пор, как в нашу жизнь ворвалось разрушение, и мы потеряли контроль. И вот теперь все мои желания сосредоточены в одном – я отчаянно хочу принадлежать Эдварду Каллену. Сейчас. В этот момент.

Его разрывали сомнения, когда он смотрел на меня, но стоило мне во второй раз произнести "пожалуйста", как агония на его лице исчезла. Вздохнув, он пробежался рукой по волосам и сделал ко мне несколько шагов. Он молчал, но слова и не были нужны. Мы оба знали, что нам нужно, и мы поддались желанию, не в силах более сопротивляться этому притяжению, которое охватывало нас с самой первой нашей встречи.

Он замер возле меня, он проследил кончиками пальцев мою руку, а потом наклонился и поцеловал. Он потянулся и аккуратно расстегнул мой лифчик, медленно снимая его и бросая на пол. У меня вырвался гортанный стон, когда он погладил мою грудь, его пальцы нежно сжимали соски; они быстро затвердели от его ласк. Руки Эдварда спустились к моим бедрам, и он медленно начал подталкивать меня к кровати. Я упала на спину, а он лег сверху, не разрывая поцелуй.
Я лежала, прикрыв глаза, наши губы двигались в унисон, а потом он спустился к моей шее, его теплое дыхание, касающееся влажных дорожек, оставленных поцелуями, посылало по телу молнии. Во мне разливалось тепло, а он спускался поцелуями к животу, я глубоко вдохнула, когда он коснулся языком пупочной ямки. Было щекотно, я вся задрожала от его ласк.
Он наслаждался каждой минутой, он целовал и ласкал каждый дюйм моей кожи прежде, чем аккуратно снять трусики. Он бросил их на пол, и я крепко вцепилась в простыни, когда он начал медленно целовать внутреннюю поверхность бедра. Он взял мои бедра и удерживал их, пока его язык нежно ласкал меня там, а потом погрузился в меня. Я громко застонала, наслаждаясь удовольствием, пока он пробовал меня.

Мои стоны становились громче, ноги задрожали, и я ощутила, как нарастает напряжение. Я тяжело дышала, а потом отпустила простыни и потянулась к нему. Я зарылась пальцами в прядки его волос и простонала его имя, у него вырвался стон. Он быстро оторвался от меня, и я открыла глаза, когда он сел, стягивая с себя рубашку. Я смотрела на него в темноте, наслаждаясь его мускулистым телом. Я поднялась и проследила пальцами рельеф его пресса, а потом татуировки на груди. Он тем временем расстегивал штаны. Он быстро снял их, и я задохнулась, когда увидела его эрекцию. Я провела рукой вниз, кончиками пальцев погладила дорожку волос на животе, а потом нежно взяла его и несколько раз сжала. Он застонал и откинул голову назад, закрывая глаза; он пульсировал в моей руке.

- Ты уверена? – спросил он через минуту, кладя свою руку поверх моей.
- У кого из нас сейчас задние мысли? – тихо спросила я. – Ты не веришь мне?

Он улыбнулся, удивившись, что я повернула его слова против него, а потом оторвал от себя мою руку и лег на меня сверху. Я задержала дыхание, когда он пристраивался у меня между ног, а потом одним уверенным толчком погрузился в меня; я крепко держалась за него, пока он наполнял меня. Он громко застонал, сильнее опускаясь на меня и притягивая ближе к себе.
- Конечно, я тебе верю, - прошептал он. – Я просто давал тебе шанс передумать.
- Я никогда не передумаю, - ответила я, пока он медленно выходил, а потом входил. Поначалу его толчки были размеренными и аккуратными, он прижимался ко мне губами, нежно целуя, у меня вырывались тихие стоны. Я обвила его руками, прижимая к себе, а потом начала гладить его спину. Удовольствие было мощным, и вскоре напряжение вновь начало нарастать, я дрожала. Оргазм настиг меня внезапно, я закричала, откидывая голову назад, я выкрикивала имя Эдварда. Он застонал, яростно впиваясь поцелуем в мою шею, пока я выгибалась под ним. Спустя миг я начала расслабляться.

Вскоре Эдвард ускорился, его толчки стали глубже и резче. Дыхание срывалось, его тело тряслось в моих руках, пока он входил и выходил из меня. Я ощущала, как каждую клеточку его тела наполняет желание, он отдавал мне кусочек себя. Я вцепилась в него, крича, пока он продолжал наполнять меня, чувства были интенсивными, как никогда раньше. У нас столько раз был секс, но только сейчас я ощущала, как между нами пробегают электрические разряды незамутненной страсти. И этого было достаточно, чтобы отнять у меня дыхание. Я жадно хватала ртом воздух, грудь была в огне, каждый дюйм моего тела тянулся к нему. Я слышала его тяжелое дыхание и вздохи, его руки крепко меня держали, он пытался притянуть меня к себе еще ближе. Мы практически стали единым целым, где кончался он, начиналась я. Я потерялась в нем.

Несколько раз меня сотрясал оргазм, и каждый раз я кричала его имя, ногти впивались в его кожу, а руки жадно исследовали тело. Я как будто инстинктивно впитывала в себя каждую частичку его тела, я наслаждалась напряжением его мышц, запоминала его очертания. Мое сердце билось так, будто хотело вырваться из груди, я ощущала его пульс и знала, что с ним происходит то же самое. Мы были поглощены моментом, комнату наполняли лишь наши вздохи и вскрики, у меня в глаза появились слезы.
- Я люблю тебя, - прошептала я, ощущая, как он напрягся.
- И я люблю тебя, - ответил он, слова застряли у него в горле. – Так чертовски сильно. Sempre.
- Sempre, - эхом повторила я, борясь со слезами.
Он застонал и несколько раз сильно врезался в меня тазом, я слышала в его дыхании слова.

- Non ci sarà mai un altro (прим.: Никогда не будет другой), - говорил он. - Solo tu. Il mio cuore è tua (прим.: Только ты. Мое сердце принадлежит тебе), tesoro.

Я застонала, когда сладкие слова сорвались с его губ, несмотря на то, что не знала, что они означают. Его тело сотрясалось, и он зарычал, когда достиг своего пика. Он прижался к моим губам, его язык яростно переплетался с моим, и он сделал еще несколько толчков, крепко держась за меня, как будто от этого зависела его жизнь.
Вскоре он замедлился и оторвался от меня, он обвил меня руками и уткнулся лицом мне в шею. Его дыхание было неровным, по телу пробегала дрожь, а с губ сорвался придушенный стон. Я поняла, что он борется с рыданиями, его боль чувствовалась физически, мои глаза защипало от слез.

Он сел на колени и попытался взять себя в руки, зашипев, когда выходил из меня. Пока я смотрела на него, еще одна слезинка скользнула по моей щеке, и я быстро ее вытерла. Его глаза покраснели, на губах дрогнула улыбка.
– Это было охеренно сильно, - с придыханием прошептал он.

- Да, - ответила я, когда он лег рядом со мной, вытирая руками лицо.
Я легла ему на грудь, и он подтянул плед, укрывая наши обнаженные тела. Я довольно вздохнула, когда он начал поглаживать мою спину, он излучал тепло.
- Доброй ночи, - прошептал Эдвард, когда я начала погружаться в сон. – И я не откажусь от своих слов, Белла. Ты будешь в моих снах.

Я улыбнулась его словам и провалилась в дрему раньше, чем успела ответить, впервые во сне я нашла покой. Не было ни мук, ни агонии, преследующей меня обычно по ночам, ни боли, ни смятения, разрушающего сон. Мне было спокойно и хорошо, я так долго этого ждала и теперь готова была праздновать эту перемену.

Я еще не знала, что кошмар настигнет меня, когда я проснусь.

Солнце ярко светило в окно, когда я открыла глаза. Я быстро села и глянула на часы, было около десяти утра. Я поежилась, когда ощутила прохладу, горло болело, а неприятное чувство в груди подсказывало, что я заболеваю. Я застонала, понимая, что простудилась ночью под снегом, и потянулась за теплым одеялом. Оглянувшись, я поняла, что Эдварда нет поблизости. Я застыла, заметив на его подушке свернутый лист бумаги. Подозрительно глянув на него, я увидела там свое имя, и то чувство, с которым я боролась прошлым вечером, стало невероятно интенсивным, меня затошнило.

Я подобрала письмо и нерешительно развернула его, замечая, что вся страница была исписана почерком Эдварда. Я боролась с эмоциями, которые грозили взять надо мной верх, и начала читать, руки тряслись.

La mia bella ragazza,

Франклин Делано Рузвельт как-то сказал в своей речи, что свободу невозможно дать, ее можно только приобрести. Он был одним из наших президентов, и я не знаю, слышала ли ты о нем. Наверное, ты узнала из «Джеопарди», кем он был; а я помню, как меня бесило то, что нужно учить историю, я не видел смысла в том, что уже прошло. Оглядываясь назад, я понимаю, что был просто невежественным маленьким дерьмом, но, думаю, с этой точки я начинаю исправляться. Я многое принимал в жизни, как должное, и не ценил мелочи – мелочи, которых у тебя не было, и которые ты должна была пережить, как все мы. То, что случилось с тобой, - это нечестно, и только узнав тебя, я это понял. Как бы я хотел, чтобы больше людей это узнало. Может, тогда люди поняли бы, что из истории можно почерпнуть много нового об ошибках людей. И мы смогли бы избежать всей этой хрени, и мир не был бы полон дерьма.

Ты пришла в мою жизнь в прошлом сентябре и перевернула все, что я знал, с ног на голову. Ты изменила меня и дала мне то единственное, что, мне казалось, я никогда не буду иметь; то единственное, что мне по-настоящему было необходимо, хоть я это и не понимал. Ты дала мне любовь. Ты научила меня значению слова "жить", ты дала мне причину просыпаться по утрам, к чему-то стремиться, бороться, когда я просто хотел, на хер, все бросить. И я буду вечно благодарен тебе за это дерьмо, и это то единственное, что я никогда не буду принимать, как должное. Я люблю тебя, Изабелла. Иисусе, я охеренно люблю тебя, и я делаю это только по этой причине.

Как я уже сказал, свободу нельзя дать, и мне стоило понимать, что, если я скажу тебе, что ты свободна, это не сделает тебя таковой. Свободу нужно приобрести, и именно это ты должна сделать, tesoro. Ты должна уехать отсюда и найти это дерьмо. Весь мир у твоих ног, жизнь, полная желаний и возможностей, которые ты потеряешь рядом со мной. Я знаю, о чем ты мечтаешь, чего хочешь, и ты не должна жертвовать своими надеждами ради меня. Ты достаточно отдала в жизни из-за разных гребаных ублюдков. Я принял свое решение и выбрал свой путь, а теперь пора и тебе сделать то же самое. Ты выше этого дерьма, Изабелла, и правда в том, что ты заслуживаешь большего, чем я могу тебе дать. И как бы сильно, б...ь, я ни любил тебя, как бы ни хотел идти рядом с тобой по жизни, я уже не тот сраный эгоист. Больше нет. Будь уверена.

Когда ты будешь это читать, я уже уеду. И я знаю, что поступаю как гребаный трус, когда делаю это, но у меня никогда не хватит сил сказать это тебе в лицо. Я слишком слаб, чтобы отказать тебе в чем-то, а я знал, что ты попросишь меня остаться, но я просто не могу. Это нечестно по отношению к тебе, и я никогда не прощу себя, если ты не получишь то, что заслужила – настоящую жизнь. Жизнь вдали от этого дерьма, где ты сможешь быть просто гребаной Беллой, красивой, умной, талантливой женщиной, у которой больше сил, чем у кого-либо в этом мире. Будь собой, а не тем, кем пытались сделать тебя люди много лет. Пойди в школу и найди там свое место, делай всякие великие вещи, я знаю – это твоя судьба. Ты особенная, tesoro, не забывай это. Ты должна показать всем этим мудакам, что они теряли, не зная тебя. Покажи этим уродам из твоего прошлого, что они не удержат мою девочку.

Прости, если причиняю тебе боль, но поверь мне, так и должно было случиться. Я никогда тебя не забуду; и ты благословила меня тем, что нашла что-то во мне, что-то достойное и заслуживающее твоей любви. Прошлый год был самым большим гребаным подарком, который я только получал. Я, наконец, увидел свет, и я должен тебе за это... и я плачу тебе тем, что отпускаю тебя на свободу.

Ты больше ничего не услышишь от меня, потому что это будет нечестно. И не переживай за меня, я буду в порядке. Как ты мне однажды сказала, я преодолею любые трудности. Я переживу и это, и ты переживешь. И не пугайся, потому что я знаю, что ты готова. Сам факт, что ты можешь читать это письмо – это доказательство, как далеко ты зашла, и ты можешь достичь еще большего. Ты готова для этого мира, Изабелла, он ждал тебя семнадцать лет. Не заставляй его ждать еще дольше.

И я верю в каждое слово, которое когда-либо говорил тебе. Я хочу, чтобы ты это знала. Это не твоя вина, что сейчас происходит. Я делаю это для тебя, потому что люблю тебя. Заставь всех нас гордиться тобой, tesoro. Я верю в тебя. И всегда буду.

Sempre,
Эдвард.
26 декабря 2006 года

Я тут же подскочила, письмо упало на пол, паника во мне была столь сильной, что коленки подогнулись. Я раскидывала вещи в поисках какой-нибудь одежды, и, наконец, надев то первое, что сумела найти, я вылетела из спальни. Я побежала по ступенькам, ноги заплетались, я едва не упала, но хваталась за поручни, чтобы удержаться. Слезы застилали глаза, грудь болела, я изо всех сил пыталась взять себя в руки, но мне уже становилось тяжело дышать.

Я добралась до фойе и врезалась прямо в доктора Каллена, когда он заворачивал за угол к лестнице, он отшатнулся на несколько шагов. Он схватил меня, ошеломленный, но я в панике оттолкнула его, побежав к входной двери. Доктор Каллен звал меня, но я не реагировала, я резко открыла дверь, она ударилась о стену, а я вылетела на крыльцо. Я застыла, когда увидела, что серебристый «Вольво» по-прежнему стоит на подъездной аллее; во мне всколыхнулась волна надежды.

- Он уехал, Изабелла, - спокойно сказал доктор Каллен.
- Нет, не уехал! – закричала я, стирая с глаз слезы, я начала звать Эдварда.

- Уехал, - сухо ответил доктор Каллен.
В его голосе совершенно не было эмоций, он говорил так, будто с его словами нельзя спорить, но я никак не могла принять сказанное, он не знал, о чем говорит. Еще не слишком поздно. Не может быть слишком поздно. Я застонала от раздражения и пошла к лестнице, но он перекрыл мне дорогу.
– Он уехал.

- Не уехал! – выкрикнула я, кивая в сторону входной двери. – Его машина все еще там!
- Он не сел за руль, - сказал доктор Каллен. – Его забрал Алек.

- Нет! – закричала я, слезы побежали с новой силой, тело трясло крупной дрожью.
Я яростно мотала головой, не в силах справиться с эмоциями.
– Он не мог оставить свою машину!
- Он оставил ее для тебя.
- Он любит свою машину!
- Тебя он любит больше.

Как только эти слова сорвались с его губ, я начала задыхаться, ноги отказались мне служить. Я упала на пол и зарыдала, а доктор Каллен начал звать Джаспера. Я снова и снова повторяла имя Эдварда. Боль была невыносимой, я не могла дышать, я хватала ртом воздух, крепко зажмурившись, и отчаянно пыталась проснуться – все происходящее казалось мне ночным кошмаром. Доктор Каллен присел рядом со мной и обнял, запах его одеколона лишь вызывал приступ тошноты.

- Пожалуйста, - начала умолять я, но звуки были едва слышны из-за рыданий. – Пожалуйста, нет. Пожалуйста, Господи, нет!
- Ш-шш, dolcezza, - нежно сказал доктор Каллен. – Все будет хорошо.
- Нет, не будет! Заставьте его вернуться! Пожалуйста, он мне нужен!
- Я не могу, - ответил доктор Каллен. – Прости, но он уехал.
- Он не может, - с недоверием прошептала я. – Он не может просто уехать. Я люблю его, он не может бросить меня!

- Проклятье, прости, я должен был быть там. Я не знал, что она уже проснулась, - раздался голос Джаспера, его тон был извиняющимся.
Доктор Каллен отпустил меня, когда Джаспер опустился на пол, он обвил меня руками. Я начала всхлипывать сильнее, изо всех сил стараясь дышать. У меня как будто вырвали из груди сердце, разбили на миллионы кусочков, и я уже никогда не буду целой. Я сходила с ума, я не могла понять, что происходит.
– Ты должна успокоиться, хорошо?

- Как? – спросила я. – Он нужен мне, Джаспер.
- Нет, - сказал он.
Я оторвалась от него и наградила недоверчивым взглядом, отталкивая от себя.
- Как ты можешь такое говорить? – взвизгнула я.
- Потому что это правда, - нахмурившись, ответил он. – Я знаю, что ты его любишь, и я знаю, что это больно. И знаю, что ему тоже больно. Ему тоже это причиняет страдания.

- Тогда почему, Джаспер? Почему он делает это со мной?
- Чтобы подарить тебе жизнь, - тихо сказал он.
Я яростно покачала головой, вытирая глаза.
- Как я могу без него? – выкрикнула я. – Он и есть моя жизнь!

- Именно поэтому он уехал, - объяснил он, как будто все было просто. – Он не хотел, чтобы весь твой мир вращался вокруг него. Он хотел, чтобы ты могла начать свою жизнь. Ты заслужила это, Изабелла.
- Я не хочу жизнь без него, - закричала я. – Я не могу.

- Можешь, - жестко сказал Джаспер. – Можешь и будешь.
- Я не хочу быть одна!
- И не будешь, - сказал он. – У тебя есть я. Я буду рядом, если понадоблюсь тебе, но он уехал, Изабелла. Он не вернется.

Он снова притянул меня к себе, и я снова начала истерично всхлипывать, окончательно теряя над собой контроль. Не знаю, сколько мы просидели там, на полу, пока он держал меня и давал возможность выплакаться. Я кричала и всхлипывала, я делилась с ним своей болью, а он просто тихо принимал ее. Он больше не говорил мне ни мудрых слов, ни советов, он не пытался ничего объяснить. Он сказал все, что мог – и ни одно слово уже не исправит случившегося.

Где-то после полудня я поднялась, ноги подгибались, тело тряслось от боли после того, как я столько просидела на жестком полу. Джаспер внимательно посмотрел на меня, но я просто отвернулась и пошла наверх, медленно поднимаясь по ступенькам. Я сразу направилась в спальню, игнорируя всех, кого встречала на пути. Я забралась в кровать и набросила на себя одеяло, а потом крепко зажмурилась и начала молиться, чтобы кошмар закончился.
Никто меня не беспокоил, пока я сидела взаперти, они позволили меня побыть одной. День прошел быстро, наступил следующий, но я по-прежнему отказывалась вставать с постели, если только не было крайней необходимости. Я снова и снова читала оставленное им письмо, и слова причиняли боль в двадцатый раз не меньше, чем в первый. Я плакала, пока не перестала видеть, я звала его, пока не потеряла голос, его уход разбил меня. Я слышала, как люди передвигаются по дому, слышала, как они ходят поблизости от меня, слышала их приглушенные голоса из коридора, но лишь на третий день Джаспер, наконец-то, решился войти в спальню. Я молчала; я была истощенной и слабой; мир, казалось, был в тумане, нереальный.

Он не стучал, он просто зашел внутрь и сел на край кровати. Я глянула на него и увидела в его глазах сочувствие, отчего у меня перевернулся желудок.
– Когда? – тихо спросила я, голос был скрипучим.
Он сконфуженно глянул на меня, и я вздохнула, качая головой.
– Когда он сказал вам, что уезжает?
- Э-э, несколько дней назад, - тихо ответил он. – Тогда, когда я сюда вернулся. Он зашел ко мне в комнату ночью и спросил, присмотрю ли я за тобой и помогу ли тебе встать на ноги.

- Дней? – не веря, спросила я, слезы застилали глаза. – Он знал, что уезжает, несколько дней? Почему он не сказал мне?
- Ты знаешь, почему, - ответил Джаспер. – Он бы не смог уехать, если бы сказал. Выйти через входную дверь – наверное, это самый тяжелый поступок в его жизни. Он стоял на пороге не меньше тридцати минут, его сердце было так же разбито, как и твое. А потом Алеку, наконец, надоело, и он вытащил его прежде, чем они опоздали на самолет.

- И вы все знали? – спросила я. – Все знали, что он уезжает, но ни один из вас не сказал мне? Это поэтому вы ссорились на Рождество?
Он кивнул.
– Я сказал Элис той же ночью, когда узнал, и мы посвятили в это Эмметта и Розали по пути домой после покупки дерева. Эдвард был зол, что я рассказал им; я знал, как он старался в тот день, а Розали не облегчала ему задачу. Она сердилась на него за то, что он поступает эгоистично, она думала, что он опускает руки и хочет потащить тебя с собой на дно. Она почувствовала вину, когда я ей объяснил.

- А другие?
- Я не думаю, что кто-то рассказал отцу и Алеку. Полагаю, они знали, что Эдварда ждут в Чикаго, а потом сами сложили кусочки головоломки и поняли, что у него на уме, - ответил он. – Эсме расстроилась, когда ей рассказали. Она последняя узнала.

- Кроме меня, - горько пробормотала я, мне было больно. – Что мне теперь делать?
- Идти дальше, - сказал он. – Я заберу тебя с собой в Сиэттл, мы разместим тебя в собственной квартире, а когда ты будешь готова, то пойдешь в школу. Будешь делать все, что принесет тебе счастье.

- Он приносил мне счастье, - прошептала я.
- Я знаю, - тихо ответил он. – Дальше будет легче. Когда-нибудь боль станет слабее, и однажды ты сможешь двигаться дальше.

Я отрицательно покачала головой, вытирая слезы.
– Может, боль и станет слабее, но я никогда не смогу двигаться дальше, - сказала я, поднимаясь с кровати.
Я потянулась и осмотрелась, нахмурившись, когда увидела вещи Эдварда. Все выглядело так, будто он ничего не взял, вещи были на своих местах, там, где и должны быть.
– Он хоть что-то взял?

- Он взял немного одежды, - ответил Джаспер. – Он оставил машину для тебя, сказал, что ты можешь брать то, что захочешь. А то, что останется, когда ты уедешь, будет отослано ему в Чикаго.
- Вот так? – пробормотала я про себя. – Все так и закончится? Он просто ушел. Не оглядываясь назад.

Джаспер ничего не сказал, зная, что любое его слово не исправит положение... ничто не уберет боль. Я подошла к столу и начала перебирать вещи, выбирая свое среди принадлежностей Эдварда и откладывая это в сторону.
– Ты не должна сейчас этим заниматься, - сказал Джаспер, не сводя с меня глаз. – У тебя еще будет время. Отец сказал, что ты можешь гостить тут столько, сколько захочешь.

Я покачала головой, борясь с волной эмоций.
– Гостить, - пробормотала я, слово казалось таким чужим.
Когда-то я была рабыней в этих стенах, потом это место стало моим домом. А теперь я просто гость, я задержусь тут на пути в свое Бог-знает-куда.
– Как я сделаю это, Джаспер? У меня ничего нет. У меня нет денег. Я даже не знаю, что делаю.

- Эдвард знал, что ты так скажешь, - ответил он. – Алек привез твои бумаги о наследовании. Он нашел тебе дом, а на твой счет положены деньги. У тебя полно средств, Изабелла. А когда возникнут другие трудности, ты решишь их по дороге к цели. Такова и есть жизнь. Никто из нас точно не знает, что мы делаем.

Я обдумывала его слова, пока продолжала сортировать вещи, не уверенная, как ответить. Джаспер встал, когда понял, что я не остановлюсь, он вышел, а потом вернулся через несколько минут с коробками. Я начала разбирать стол Эдварда, наши вещи были перемешаны. Я увидела, что нижний ящик открыт и застыла, когда заглянула внутрь. Там лежал его мобильный.
– Он даже не взял телефон.
- Он подумал, что так будет лучше. Он не хотел, чтобы тебе было еще тяжелее, чем уже есть, он боялся, что один из вас позвонит другому, и это так и будет тянуться, - тихо сказал Джаспер. – А еще я пообещал ему, что изменю твой номер, чтобы он не боролся с искушением позвонить тебе.

Я сухо засмеялась, со злостью захлопывая ящик. Казалось, он все продумал, он не оставил в плане никаких лазеек.

Следующие два дня я перебирала вещи, упаковывая свои принадлежности. Я собрала всю свою одежду и фотографии, свои книги и тетради, а также рисунки, которые сделала за последние годы. Я взяла корзину со дня святого Валентина, цепочку, купленную мне Эдвардом для бала, и его футбольную майку, которую он дал мне в самый первый мой день здесь, но все остальное я оставила на местах. Мне казалось, что я должна помочь упаковать его вещи, но мне было слишком больно этим заниматься. Я не могла воочию увидеть, как эту комнату покинет всё, напоминающее об Эдварде Каллене.

Эмметт и Розали вскоре уехали, попрощавшись перед школой. Они сказали, что будут мне звонить, и мы скоро вновь увидимся. Никто не упоминал Эдварда, казалось, они радовались тому будущему, которое лежало передо мной. Но я не была наивна – они тоже переживали, не меньше меня.

Время от времени в комнате со мной сидели Джаспер и Элис, но никто из них не принуждал меня начать разговор. Элис сказала, как ей жаль, она говорила, что чувствовала что-то нехорошее уже некоторое время, но от ее слов мне стало только хуже. Мое сердце было разбито, я злилась и винила всех вокруг, срываясь на них без причин. А внутри я ощущала только свою вину. Мне постоянно казалось, будто причина только во мне, именно из-за меня он изначально присоединился к организации. Я винила себя за то, через что ему пришлось пройти, за то, что ничего не замечала. Я часами смотрела на циферблат, думая, где он и чем сейчас занимается, переживая, все ли с ним хорошо. Я часто размышляла, как я могла не заметить скрытые знаки, ведь теперь я ясно видела, что он со мной прощался.

На третий день доктор Каллен отвез меня в медицинский центр, который находился в полутора часах езды от нас, там мне удалили чип. Я боялась, когда сидела в комнате ожидания, крайне уставшая и нервная. Я не могла вспомнить, когда в последний раз ела, и знала, что все волнуются за меня, но мне было слишком плохо, чтобы о чем-то переживать. Депрессия лишь углублялась, и доктор Каллен дал мне таблетки, которые, как он уверял, помогут, но я отказывалась их принимать. Я не хотела лечиться, чтобы вновь начать чувствовать, я еще не готова была принять случившееся. Я не хотела двигаться дальше. Я хотела Эдварда, и если я не могу быть с ним, лучше ничего не чувствовать, оцепенеть.

Вскоре к нам подошел пожилой темноволосый мужчина в голубом хирургическом костюме и белом халате, он приветствовал доктора Каллена, а потом обратился ко мне.
– Ты, должно быть, Изабелла Свон, - сказал он.
- Да, сэр.
- Хорошо, готова извлечь эту штуку из себя? – предложил он, тепло улыбаясь.
Я улыбнулась в ответ и кивнула, соглашаясь, даже если сейчас мне было страшно.

Он открыл для меня дверь, а я замерла на пороге, не в силах двинуться дальше. Мое сердце неслось галопом, меня тошнило, я боялась того, через что сейчас нужно пройти. Я повернулась к доктору Каллену, который по-прежнему сидел на стуле, сложив руки на коленях.
- Вы пойдете со мной? – нервно спросила я, не желая быть одна.
Мне безумно хотелось, чтобы Эдвард был сейчас со мной, глаза защипало от слез, когда я об этом подумала. Джаспер предлагал со мной поехать, предлагал поддержку, но я отказала ему, говоря, что это ерунда. А сейчас я боялась.
- Если хочешь, - ответил он, удивленно глядя на меня.
- Пожалуйста, - попросила я.

Он кивнул и встал, положив руку мне на спину; он завел меня в кабинет. Мне сделали рентген, с помощью чего определили примерное месторасположение микрочипа – где-то между лопаток. Затем меня завели в маленькую комнату со столом, куда я должна была лечь на живот и обнажить спину. Нервничая, я подчинилась, а доктор Каллен переставил стул поближе ко мне, садясь. Другой врач привез аппарат с монитором, он сказал, что мне сделают инъекцию в спину, чтобы я ничего не чувствовала. Я напряглась, а доктор Каллен взял меня за руку, другой он нежно гладил мои волосы. Я ощутила укол.

Я точно не знаю, что со мной делали, я не видела происходящее, но процедура длилась сорок пять минут. Доктор Каллен вздохнул, когда мужчина начал зашивать ранку, хмуря брови.
– Их явно намного легче поставить, чем потом извлечь, - грустно сказал он.
- Это точно, - ответил врач. – Они не сконструированы так, чтобы их потом удалять. Чип хорошо вживили, и трудно было найти его из-за рубцовой ткани. Рана, наверное, будет болеть, я выпишу вам обезболивающие препараты, а повязку вы поменяете потом сами.
- Спасибо вам, - тихо проговорила я.
Он улыбнулся и кивнул.
- Я рад, что смог помочь.

Они вышли из комнаты, а я начала одеваться, онемение на спине казалось очень странным. Через несколько минут мы с доктором Калленом вышли, он заплатил за процедуру, и мы поехали назад в Форкс в полной тишине. Молчание не было напряженным или странным, учитывая ситуацию, напротив, мне было комфортно с ним в машине. Где-то за пятьдесят минут до дома он прочистил горло, повернувшись ко мне.
- Могу я задать тебе вопрос?

Я глянула на него, замечая, что он тоже нервничает.
– Да.
- Ты помнишь всех людей, с которыми встречалась на складе, где тебя держали? – спросил он.
Я напряглась, пораженная, что он спрашивает меня об этом, ведь раньше никто не касался этого вопроса.
- Э-э, думаю, да.
- А ты можешь рассказать мне, кем они были?
- Да, там был Джеймс, - начала перечислять я. – А еще двое молодых русских парней. Я не знаю точно, кто они. А еще пожилой русский по имени Стефан, он был главным.
- А там был еще один пожилой русский мужчина по имени Владимир? Он примерно одного возраста со Стефаном, и они чем-то похожи, - выяснял он.
Я неуверенно покачала головой.
- Я такого не видела. Стефан, казалось, работал сам по себе, - сказала я.

– А еще там была девушка.
- Хайди?
- Нет. Ну, то есть, и она тоже. Там была и другая девушка, с Джеймсом. Они называли ее Вики, - сказала я.
- Виктория? С рыжими вьющимися волосами? – спросил он.
Я кивнула, и он горько засмеялся, качая головой.
– Она - дочь нашего старого врага из ирландской мафии. Мы заключили договор много лет назад, своего рода перемирие, и не думаю, что ее отец будет счастлив, если узнает, в чем она была замешана.
- Сначала она была добра ко мне, даже кормила, - сказала я, не желая причинять еще больше проблем. – На самом деле, они никогда не причиняла мне боль, но разозлилась, когда я поранила Джеймса. Он пытался... э-э...
Я запнулась, нервно покусывая нижнюю губу. Доктор Каллен молчал с секунду прежде, чем сердито вздохнуть.
– Я не знаю, что он пытался, но знаю, что он ничего не сделал, - сказал он. – У организации есть несколько врачей, которых мы вызываем время от времени, если не можем обратиться в больницу. Когда мы были в доме у Эсме, я попросил одного из них осмотреть тебя, чтобы убедиться, что тебя не тронули.

- Спасибо вам, - прошептала я. – Он больше не пытался после того первого раза. И он не оставался со мной наедине. Я думаю, он боялся отц..., - внезапно замолчала я, когда поняла, что чуть не сказала.
Он удивленно глянул на меня, с любопытством приподнимая брови.
- Так ты знаешь, что Стефан его отец? – спросил он.
- Э-э, да, - пробормотала я. – Вы знали?
- Тогда не знал, но теперь знаю. Кстати, я выяснил это точно так же, как и узнал, кто твой родственник, - ответил он. – Провел тест ДНК.

- Так вы в курсе? – пораженно спросила я. – Вы в курсе, что он отец и Эмметта тоже?

Он напрягся; я явно поставила его в тупик. Мое сердце бешено забилось, когда я поняла, что он не знал этого.
– Отец Эмметта? – недоверчиво спросил он.
- Он сказал, что да, - с паникой ответила я, глядя на него.
Лицо доктора Каллена потемнело от гнева, он испугал меня; но он быстро отошел.
- Нет, я не знал, - холодно сказал он. – Ты говорила про это Эмметту?

Я быстро покачала головой.
– Нет, я не знала, стоит ли. Не думаю, что он захочет это знать; однажды он говорил мне, что не хочет даже слышать о своей биологической матери. Я не уверена, говорил ли он тогда правду, он мог солгать.
- Я рад, что ты ему не сказала, - ответил он голосом, лишенным эмоций. – Думаю, эта новость сломает Эмметта. Спасибо, что была честна со мной. Значит, это все, кто были на складе?
- Думаю, да, - сказала я, вздыхая.
Он кивнул, и в машине вновь повисла тишина.

И вдруг я вспомнила.
– Подождите, был еще один мужчина. Я не знаю, кто он. Я редко его видела, и он никогда не говорил со мной, только стоял и смотрел на меня.
- Как он выглядел? Ты помнишь?
- Да. Он выглядел странно, на самом деле. У него была смуглая кожа и большой шрам на лице. Он был немолод, однажды он говорил со Стефаном, но я не помню, о чем, - пробормотала я, нахмурившись. – Это, может быть, Владимир?
- Нет, - быстро сказал доктор Каллен. – Это не он.
- Оу, - нахмурившись, сказала я. – Тогда я не знаю, кто он.
- Все хорошо, - тихо сказал доктор Каллен. – Мне просто было любопытно. Спасибо, что рассказала мне.
- Пожалуйста.
Мы снова замолчали, и до конца поездки доктор Каллен казался отвлеченным и напряженным. Он не сказал ни слова, когда мы приехали домой, лишь тихо открыл мне дверь, а потом исчез в своем офисе.

Ночь пролетела быстро, мне не удалось нормально поспать, как и все прошлые ночи этой недели. Я лежала и плакала, снова и снова перечитывая письмо Эдварда, я уже знала его наизусть. Мне было так больно, как никогда прежде, эта боль была намного хуже любой физической боли. Физические страдания проходили, раны заживали, но я не думала, что моя разбитая душа когда-то станет целой. Я была сломлена, часть меня навсегда исчезла.
Следующим утром Джаспер поднялся наверх на рассвете, но я уже проснулась и ждала. Он зашел в комнату, снова без стука, и глянул на диван, где я сидела. Комната была все еще в темноте, я сидела, притянув коленки к груди, а руками обхватила себя и смотрела в окно. Я думала, что делал Эдвард той прошлой ночью, когда я проснулась, смотрел ли он на те же самые деревья, думал ли об отъезде, как вот я сейчас. Было ли ему так же страшно и тяжело, как мне?

- Ты готова? – спросил Джаспер, он еще вчера отнес мои вещи в «Вольво» Эдварда.
Я кивнула, не в силах выдавить хоть слово, потому что правда в том, что я никогда не буду готова. Я встала и собрала последние мелочи, и засунула их в карман пальто прежде, чем пойти к двери. Джаспер протянул мне ключи от машины Эдварда; он вышел, а я застыла на пороге. Он вопросительно глянул на меня.
- Я, э-э... я спущусь к тебе, - пробормотала я. – Мне нужна минутка.

Он улыбнулся и сказал, что у меня столько времени, сколько я пожелаю. Потом он начал спускаться, а я вернулась в спальню. Я медленно обвела глазами комнату, в груди все запульсировало от боли, когда я смотрела на вещи Эдварда, все было на своих местах, но не было самого важного. Я заметила рамку для фотографий на столике и подошла к ней, нерешительно поднимая ее. Это был наш снимок, тот, который мы сделали в Порт-Анжелесе как раз перед разлукой. Это было время, когда у нас еще были мечты – наши глаза светились надеждой и любовью. Для нас не было границ, мы излучали счастье. Я подумала, буду ли я когда-то еще так счастлива. А он?

Я провела кончиками пальцев по фотографии, прослеживая лицо Эдварда. Я так хотела увидеть его настоящего, почувствовать его, ощутить его запах, его тепло еще хоть раз, но это было невозможно. Теперь уже невозможно, навечно, он все для этого сделал. Он все спланировал так, чтобы у меня было будущее без него; но он так и не понял, что он – это единственное будущее, которое я по-настоящему хотела.

Я наклонилась и нежно поцеловала холодное стекло там, где было его лицо, по щеке скатилась слеза и упала на рамку. Зрение затуманилось, я смотрела на фотографию и ощущала острую боль в груди, и тогда я произнесла то одинокое слово. Единственное слово, которое я никогда не говорила; единственное слово, которое я никогда не хотела произносить; но которое, я знала, я должна сказать.

- Прощай.