Девушка с медовыми глазами

Оскар за лучшую женскую роль получает...

Никто никогда не должен видеть, как вы плачете и как складываете руки на груди. Это признаки слабости, которую мужчины любят, но не прощают.

Хелен Миррен

Лика

Мама с самого детства учила меня любовному этикету, который в юности усвоила у своего отца. Уж дедуля знал в этом толк — тот ещё Дон Жуан был. Только в компании друзей мужчина с пепельно-русыми волосами слыл добрым весельчаком, вальсирующим с дамами, сдувая волнистые пряди со лба. На деле же нещадно гулял, изменял жене, потом падал на колени, молил о прощении, и все повторялось вновь и вновь. Замаливание грехов мутировало в побои и запугивание. Не раз была свидетелем домашнего насилия. Иногда с бабушкой ночевала у соседки в ожидании отступления зелёного змея.

К старшим классам могла повторить слово в слово десять женских заповедей, переданных мамой. Внутри меня немой протест этому манифесту. Зачем быть с кем-то, если не можешь быть собой, если чувства считаются слабостью? Хочу проявлять любовь и нежность, доверять, быть искренней и настоящей, а не проводить жизнь на «сцене» с тонной грима на душе. Во мне идёт истощающая борьба двух личностей: материнского воспитания и собственного «Я». И со стороны это выглядит нелепо: в один день рассказываю кому-то сокровенное воспоминание из детства, а уже завтра важно молчу, как рыба, стыжусь вчерашней откровенности.

Мы с мамой сделаны из разного теста. Она всегда в центре внимания, умеет поставить человека на место, а ещё яркая как внешне, так и эмоционально, заразительно смеётся, зажигательно танцует и быстро сходится с людьми. Мужчины до сих пор бросают восторженные взгляды в её сторону, оборачиваются. Отец, кажется, так и не знает, чем заслужил, что она сказала ему «да» восемнадцать лет назад.

У меня на всё есть альтернативное мнение, как говорит папа. В том числе и на мамины правила настоящих леди. Отец поддерживает её взгляды на вечную игру полов, говорит мол, потому её и любит — не смог бы жить с прилипалой и бесхребетной тряпкой. Папин голос всегда кажется строгим, потому что очень низкий. Даже если он рассказывает анекдот, понимаешь это только в самом конце. Когда была маленькой, и в гостях отец строго сводил густые, кустистые брови, глядя на меня, мигом понимала, что веду себя неправильно.

Несложно угадать его реакцию на поддельную татушку с именем Тима на моем запястье. Вначале заходили желваки. Потом словесный огнемёт разрядился в мою сторону: «Что это? Может, ещё что-нибудь подставишь для самовыражения этих щенков?» Отец продолжает крепко держать меня за запястье своей огромной шершавой ладонью.

— Костя, перестань! Ты же знаешь, что она вовсе не такая, — успокаивает его мама.

— Это всё твоя вина! Поощряешь заигрывания. Всё переживаешь, что у неё мало друзей, и она не такая, какой была ты сама в школе. — Теперь снаряд летит в сторону мамы, разрываясь убийственным взглядом.

— Прости, папа. Это просто спор. Я проспорила. Вот... — тихо мямлю я.

— Сейчас же смой.

Сразу понятно, кто в нашем доме добрый, а кто злой полицейский. Убегаю в туалет и плачу, включив воду, чтобы не злить отца. Он терпеть не может слёзы и девочек, которые ведут себя, как размазня. Ненавижу Тима. Всё из-за него.