«Смерч» Начало пути.

Глава 27. Наступили тяжкие времена

      — Бета, это Дельта. На нас напали. Транспорт утерян. Броня и Фиалка, двухсотые, — хриплый голос Сокола затих, однако в голове Миллера всё равно звучал на повторе заевшей пластинкой. Казалось, что он забыл как разговаривать и вовсе дышать. «Нет, этого не может быть. Они ведь не могли погибнуть, да? Мне, наверняка послышалось. Верно, от всей этой напряжённой ситуации, мне уже стал слышаться всякий бред.»
      — Сокол, я не расслышал, повтори, — попросил парень товарища, едва ли удержавшись не крикнуть. Но Марк не оправдал ожиданий, и повторил всё слово в слово. Голос осел, и даже в мыслях было сложно связать какие-то два слова, однако Томас понимал, что молчание ничего не меняет. Уже ничего не изменить. — Позже свяжусь, — всё, что он смог из себя выдавить.
      — Принято, — кратко ответил Марк и быстро отключился.
      Томас прерывисто выдохнул, снимая наушники дрожащими руками. Говорят, что перед смертью, вся жизнь пролетает перед глазами. Не только. В голове стала мельтешить огромная туча воспоминаний, но ни одно из них он не помнил полностью. Словно они уже медленно догорали и рассыпались в пепел. Эмма исчезла из его жизни, а вслед за ней и воспоминания. Она больше не будет его подкалывать или ругать, и больше не будет критиковать его игру на гитаре. Томас уже знаком с этой возникшей пустотой. То же самое было когда убили отца, но сейчас, от чего-то гораздо больнее. Эмма заняла особое место в его сердце, а теперь её нет. Она ушла, забрав с собой кусочек его памяти и души.
      — Игра, на четыре звёздочки, да? — дрожащим, тихим голосом переспросил он сам себя, и по щекам побежали солёные дорожки. Он закрыл лицо ладонями, словно пытаясь удержать этот эмоциональный, неконтролируемый поток. Когда Том пошёл в армию, чувствовал азарт, и ставил на кон свою жизнь. Свою, но никак не Эммы. Он понимал, что на поле боя возможно всё. Понимал, что многие падут встретив свою смерть, но почему-то был убеждён, что его друзей это не коснётся. Что они будут жить, и ещё отпразднуют победу. Но смерть коснулась их, и теперь, думал Томас, даже если Вонартис и победит в этой войне, для него это будет день глубокой скорби. Если ещё доживёт до того дня, в чём сейчас он уже не уверен.
      — Балалайка, — обратился Йоза, только что тихо вошедший в комнату и заметив невесёлый вид товарища, немного напрягся. — Всё в порядке?
      Том смахнул слёзы, быстро вытер ладони о колени, и поднял на друга старательно сделанный спокойный взгляд. Однако немного покрасневшие глаза спрятать не удалось, и Тошиюки сразу же понял, что среди «Смерча», есть первая потеря. Он переборол вставший в горле ком и сипло спросил. — Кто?
      — Эмма и Гарри, — быстро ответил парень и встав покинул комнату, направившись в кабинет к Робинсону. Мысли его, были далеко отсюда и он шёл на подсознательном уровне. Один раз чуть не столкнулся с кем-то из солдат и даже не заметил, что его недовольно проводили взглядом. Опасно, будь это кто-то выше званием, могли бы быть нехорошие последствия. Хотя сейчас, ему на это абсолютно плевать.
      Генерал, выслушав доклад Томаса, не был ни расстроен, ни удивлён. Он стал пребывать в злости. Это сразу было видно по воспылавшим недобрым огонькам в глазах, и застывшему выражению лица. То, что число погибших солдат увеличилось на два, само по себе ничего не меняет, сейчас каждую минуту, а то и секунду, кто-то гибнет. Но факт того, что это ребята из «Смерча», практически лучшего отряда во всей Вонартисской армии, заставлял эмоции вскипать. Как так? Лучший отряд, начал терять солдат.
      «В прочем, мне не стоило ни на что надеяться. Пусть и безумно сильные, они по-прежнему остаются людьми, а людям свойство умирать.» — с некой безысходностью осознал генерал. — Пусть Сокол остаётся там. Уверен, капитан Вэнс найдёт ему применение. Понадобится, свяжемся.
      — Есть, сэр, — кратко, спокойно ответил Томас, хотя глубоко в душе он был далеко не спокоен. Он пребывал в глубокой ярости на самого себя. Он злился на свои действия, слова, на свою податливость решениям Эммы. В тот день, год назад, когда они только попали в южный округ, ему следовало её отговорить от безумной идеи стать солдатом. Следовало остановить, переубедить пока не было поздно. Он должен был и сам отказаться от этой мысли, и никого не подвергать риску. А сейчас уже бессмысленно об этом думать. Сейчас, когда её больше нет, когда их больше нет, ничего не имеет смысл.
      — ...ом. Том! — видимо уже не первый раз, громко окликнул парня Робинсон, и тот наконец немного оживившись взглянул в глаза. Эдмунд видел в его глазах этот внутренний бушующий шторм, уничтожающий всё на своём пути: память, чувства, надежду, себя, доверие. Мужчина понимал, что если так продолжится, он рискует стать похожим на Стэнли. Он не видел в этом ничего плохого, но если Томас не справится с возникшим штормом, жизнь обернётся для него страданиями. — Надо жить дальше. Война только началась, твои товарищи на передовой, в тылу врага. Твой командир, друзья. Или нет? Может, они для тебя ничего не значат?
      Миллер плотно сжал зубы и с трудом проглотил вставший в горле тошнотный ком. От одной мысли о том, что товарищи там, рискуют своими жизнями, а он здесь и ничем не может помочь, желудок неприятно сжимался и становилось дурно. Либо никому не рисковать вовсе, либо воевать вместе плечом к плечу. Иначе в чём смысл товарищества? — Генерал, сэр, разрешите мне отправиться на переднюю линию фронта.
      — Нет, Балалайка, — спокойно мотнул головой Эдмунд. — И Стальному, и мне, ты нужен здесь.
      — Сидеть за радиоприёмником целыми днями, в надежде что с нами свяжется Альфа, хотя из них там уже наверняка фарш сделали? — возмущённо спросил Томас, едва удержавшись не повысить голос.
      — Ты сомневаешься в силе своего командира? Сомневаешься в товарищах?
      — Да, — не моргнув глазом ответил парень в упор смотря на своего начальника. — Сомневаюсь. Гарри был сильным, очень сильным. И что с ним?! Мёртв. Пчёлка была мне семьёй, и я верил ей как самому себе. И где она?! Сбежала чёрт знает куда бросив отряд посреди миссии.
      — Ты можешь назвать сотню причин своего сомнения, недоверия, но ты никогда не назовёшь самого главного, — мужчина пронизывающе взглянул на Миллера, и строго пробасил, — ты просто трус.
      Томаса словно холодной водой внезапно окатили. Он и сам не понимал что говорит. Сомнений в товарищах не было, совершенно никакого. Парень не сомневался в их силе и верности, но действительно боялся. Боялся повтора их смертей, столкновения с бездной отчаянья и одиночества. «Вы совершенно правы, я всего лишь трус», — в сердцах признался Балалайка, и пребывал в замешательстве, как генерал сумел так точно это определить.
      — Но ты чертовски сильный трус, — вдруг добавил Робинсон. — Последний трус сейчас молча забился бы где-нибудь в углу и ждал смерти. Ты другой, сильный, но недостаточно мозговитый. Поэтому делай что говорят, и не спорь с приказами.
      — Есть, сэр, — осевшим голосом ответил Миллер, наконец действительно признав в Робинсоне лидера.
      — Свободен.
      Тот едва заметно кивнул и покинул кабинет, снова направившись к временному связному штабу. Генерал тяжело вздохнул опустившись в кресло, и отведя взгляд на окно.