Рождённая дважды

Простила...

- Зашей глаза, пусть сердце станет глазом... Так говорил Мевляна, Хюнкяр...  Я ведь сегодня – самое очевидное подтверждение этой простой истины, – шептал Али Рахмет, опрокинув голову назад и с закрытыми глазами всматриваясь в небо. – Все, что было увидено мной до тебя – сотри, любимая... Оставь мне лишь облик свой и свое необъятное сердце... Как же прекрасна, как же красива может быть каждая проживаемая минута. Как же сладок каждый вздох, вырванный из твоих медовых уст моими вновь ожившими устами... Хюнкяр, ты... ты веришь в то, что это мы... В то, что это все происходит с нами?..

Хюнкяр, убаюканная утренней лесной свежестью и мелодичными бархатными речами любимого мужа, мирно сидела на укрытой от настойчивых тел нежным шерстяным пледом травке и молчала. Ей казалось, что она верит теперь – всему. Дает право – всему. Прощает – всех. Помогает – всем. Сострадает – всем. И только любит лишь – одного. Но в этом одном – всех...

- Любимая, ты опять спишь? Или ты просто замечталась? – игриво, пытаясь спровоцировать жену, промолвил Али Рахмет. – Я тебе и стихи, и на пикник тебя раньше всех привез, и вещи тебе все помог собрать, и все перед тобой кручусь, а ты? А ты, милая, у меня опять спишь?

- Ох, как же кто-то сейчас договорится, - еле сдерживая смех, ответила Хюнкяр. – Я ему, значит, все готовлю, своими вот этими, – показывая на руки, - драгоценными руками кормлю, красуюсь перед ним днем и ночью, уже стерла ладони свои, обнимая его, ни в чем ему не отказываю, а в ответ что? А? В ответ что, Фекели?

- О-о! Узнаю свою темпераментную женушку! Кажется, я скоро раскланиваться начну, после каждого твоего действия в мой адрес, моя госпожа. Мне как лучше, - вскакивая и одаривая Хюнкяр россыпью неуклюжих реверансов, - вот так, или лучше с глубокими поклонами, или вот... вот... приседая на одной ножке.

Хюнкяр, заливисто смеясь, подставила под неуклюже присаживающуюся ногу мужа – свою, и «подбила» несчастного в так и не нашедшем своей финальной точки реверансе. Али Рахмет, нервно захлебываясь от смеха, повалился на нежную ткань, разбрасывая своими неконтролируемыми конечностями все аккуратно сложенные женой символы традиционного пикника. Ловкими мастерскими руками плетеная корзинка, скромно дожидающаяся своего выхода на «ринг», покатилась по сминающейся на глазах ткани и проиграла все свои будущие бои, так и не надев перчаток. Спелые алые томаты, выпущенные по внезапной амнистии, нагло развалились на всех доступных и не очень доступных местах, разнося рвущийся на волю аромат к лицам задыхающихся от смеха влюбленных. Многочисленные стеклянные баночки с пока еще хранящим свою тайну содержимым вытащили свои разноцветные металлические шапочки, оглянулись ненадолго и вернулись в плетеную обитель. Теплый хрустящий хлеб лениво вытянул половину корпуса на солнечный свет, потянулся и с той же, что и у соседских банок, охотой вернулся в спячку...