Рождённая дважды

Проси меня у отца моего и моей матери...

В компании Фекели сегодня очень шумно – вернулась госпожа. Вернулась и принесла с собой вихревые потоки отчетов, проверок, расчетов, смет и замечаний. Эти суетные вихри проникли в самовольно вышедшие в «не очень заслуженный отпуск» кабинеты и обрушились на беспечный, никакими аргументами не подкрепленный покой. Сошедшие с ума от количества наносимых им «ударов» печатные машинки, стирающиеся в погоне за необходимыми документами сменные туфельки, выскальзывающие из рук от неожиданности рабочие материалы, повышенные тона, пугливые перешёптывания и жизнь - в самом активном ее проявлении.

- Аллах-Аллах, что у нас происходит? – недоумевая и оглядываясь по сторонам, произносит Фекели. – Айсель, дочка, что это за стихийное бедствие? – обращаясь к секретарю.

- Али Рахмет бей, Вы ведь и сами знаете, что у нас только одно стихийное бедствие, - нервно смеясь и прикрывая лицо руками, - наша и Ваша горячо любимая госпожа Хюнкяр.

Девушка была права. Ему, как никому другому, было это известно. Каждый раз, когда в его умирающем от скуки пространстве появлялись признаки жизни, он знал – следом идет его любимая женщина. Хюнкяр была госпожой от природы, от самых глубоких и вросшихся корней. Тонкие благородные черты лица, неповторимая стать, присущая лишь особам с врожденной претензией на что-то «царское», безупречный вкус и манеры, способность быть всегда «к месту», выверенное чувство справедливости и порядка и, наконец, сердце... Сердце госпожи было соткано лоскутами из совершенно не похожих, а временами даже противоречащих друг другу качеств. Чуткость и жесткость, милосердие и равнодушие, способность глубоко любить и также глубоко ненавидеть, умение признавать свои ошибки и смелость идти на риск, совершая их. В этом и была ее особенность – она могла уравновесить все, что оказалось по краям... Все, что стояло по обе стороны... Иногда ее саму немного «сносило» к тем или иным крайностям, но как же красиво она из этих крайностей выбиралась. И как же восхищался ею тот, кто не мог и на секунду оторвать от нее своих влюбленных, черных как горький турецкий кофе глаз. Эти глаза искали ее и сейчас, судорожно пробегаясь по этажу и заглядывая в каждую дверцу, однако след ее проявлялся лишь в шумной рабочей суете. В какой-то момент, последовав за координатами сердечными, глаза подались в сторону зала заседаний и моментально округлились, услышав строгие замечания любимой женщины, произносимые на максимально повышенных для нее тонах.