Истинная Блядь

Часть 15

Альфа осматривает белоснежные пряди влажных волос, светлую, гладкую кожу лица что высечена из мрамора, эти большие глаза что подчёркивают ослепительное очарование юности и неземную нежность, а также его сказочный феромон и изящество чувственного тела, прикрытое тонким хлопком, что на все обиды и изъяны хотелось закрыть глаза, и окунуться в истинное блаженство по настоящему.

Застывшее лицо побледнело, прекрасные глаза заполнили слёзы отчаяния и обиды, а губы перекосило от ненависти.
- Будь я блядью, у тебя бы денег не хватило, господин Хван.

Мужчина издевательски ухмыльнулся.
- Как раз на таких у меня всегда денег хватало.

От желания завладеть соблазнительными губами омеги, он сглотнул. Эти искусанные губы, хотелось до слёз, до дрожи, и он сам не заметил как осатанело вцепился в них. Жадно, больно и люто, словно хищник который не желал расставаться со своей добычей. Запускал язык глубоко, ощущая яркий и вкусный спектр эмоций, пытаясь насытиться губами, но это также как с его телом, не удавалось.

Омега жалобно простонал и упёрся руками в крепкую грудь, но тот приподняв его за узкую талию, усадил на столешницу, и сжал его запястья за спиной. Он не спешил отстраняться, а кусался и всасывал распухшие губы, вклиниваясь бедрами между тонких ног.

- Ты моя собственность... - проурчал он прикусывая нежные губы омеги, - И я буду делать с тобой всё, что захочу.

Феликс цепенеет, когда альфа проходится губами по чувствительной шее, безошибочно находя эрогенную зону, и захватывая их в плен своих соблазнительных губ. Феромон истинного обволакивает, Феликс со всей силы зажмуривается, стискивает зубы, пытаясь противиться нарастающему желанию, а после, не сдерживает стона, что скрывается в его жалобном всхлипе.

Омега задышал часто, словно не мог надышаться. Ощущая себя маленьким зверьком в клетке с хищником.

- Я буду трахать тебя всегда, когда захочу и где захочу, трахать жёстко, пока сперма носом не пойдет. - соблазнительно кормит грязью Хван.

Мягко и уверенно, по ложечке, при этом не переставая давить феромоном и грубо, мстительно прикусывая шею, что сама изогнулась подставляясь под обжигающие поцелуи.

- Взгляни на себя ... твоё тело словно наэлектризованное, тронешь, и искры летят. - он дразня лизнул ароматную шею, а омега крупно вздрогнул, захлебываясь воздухом.

Альфа выдыхает когда чувствует чужой пульс на кончике языка, хочется испить до дна эту хрупкую нежность, хочется простить омеге всё, забыть и принять его таким, какой он есть, лишь бы всегда ощущать его в своих объятиях. Хотелось проститься с сомнениями и плохими мыслями, но он не мог... жадность и желание брать только самое лучшее, не оставило ему шанса. А стоило представить как он также вздрагивал в чужих обьятих, его передёрнуло.
- Грязная сука...

Слова долетали до затуманенного слуха омеги жалкими обрывками. Запах истинного такой вкусный, такой нужный, он сводил с ума. Низ живота тяжелел. Дикий страх и лютое возбуждение прошибло омегу одновременно, до кончиков волос. Чужой твёрдый стояк, который будто жил своей жизнью, не многозначно упёрся ему в промежность, грозясь разорвать преграду.

Когда крупицы сдержанности были повержены, и омега был готов отдаться без боя, Хван резко обрывает ласку.

- В доме двенадцать комнат. Выбери любую которая придется по вкусу. - говорит альфа, борясь с желанием вытряхнуть омегу из одежды и засадить по самые гланды.

- Всех шлюх размещаешь в своем доме? - выплёвывает омега.

- Всех. А ты рассчитываешь на исключение? Решил что ты уникальный? Единственный и неповторимый? - издевательски хмыкает Хван, - Вздумаешь бежать, из-под земли достану. - мстительно добавляет он, и уходит.

Феликс перестал чувствовать ни рук ни ног, он закрыл глаза и вздрогнул от подступающего всхлипа и от боли, которая жгла всё растерзанное тело, не сосредоточиваясь на одном месте, она была везде и кажется выходила за пределы.

Больнее было понимать что другого ему уже не светит. Он в тюрьме. В которую сам себя загнал. Добровольно спустился в самый настоящий ад, к самому дьяволу, где теперь суждено гореть. Вечно.

В комнате стало тихо. Феликс спустился со столешницы, и сполз по дверце нижнего шкафчика на пол. Слезы скапливались в уголках глаз, и крупными каплями орошали пылающие щеки. От слабости не мог пошевелить и пальцем, в паху пульсировало до боли, а в груди натужно ворочалось сердце. Трезвый разум карябал мозг. Просил послушать его, и что-то решать, а не сидеть глупым щенком в колючем ошейнике у ног жестокого хозяина.

В комнату, цокая каблучками лакированных туфель, входит стройный бета, обтянутый плотным фартуком. Судя по всему тот повар о котором говорил Чан. Он глянул сверху вниз на Феликса, и скривил тонкие губки. По лицу видно что есть что сказать, но субординация не позволяет.

- Что Вам приготовить на обед? - безо всякого интереса спрашивает он.
- Господин Хван, - фамилия прозвучала с томным придыханием, - Обычно не обедает дома.

Феликс скептически окинул лицо беты, и задумался, Хван наверняка перетрахал всю свою прислугу ещё на собеседовании, от этой мысли затошнило.

- Отвали! - бросил он повару, и встав с пола, помчался в комнату, не обращая внимания на саднящую боль в проходе.