Истинная Блядь

Часть 59

Хван поднимается на этаж в бордель, и идёт прямиком к бару. Берёт первую попавшуюся бутылку виски, и пулей вылетает из здания. Садится в машину, распечатывает алкоголь и делает первый, весьма солидный глоток, который обжог гортань и провалился в желудок тяжёлым камнем. Ощущая как сдавливает грудь, он расстегнул верхние пуговицы рубашки и дал по газам, прямиком в офис компании.

Клятвы данные отцу, отвращение и ненависть к истинному - всё это разом потеряло всякую значимость. Он больше не презирал Феликса, он презирал себя. Сильно.

Заходит в кабинет, открывает бутылку и небрежно откидывает на пол крышку. Делает второй щедрый глоток, что даёт мнимое облегчение и откидывается на кресле. Стоило алкоголю вновь скользнуть по глотке, как мозг тут бросился к своему омеге. Его запах. Его объятия. Его сладкие губы и его вкус.

Это уже никогда не отпустит.

- Дерьмо! - сжатый кулак с размаху бьёт по деревянному столу и по тому ползут трещины.

Хотелось к нему... Нет. Хотелось побыть одному. Никого не видеть. Подумать.

Поднимает бутылку и замирая на ней глазами, смотрит на темную жидкость что плещется внутри. Янтарный виски напоминает цвет его глаз. Карий, как они блестят и переливаются на солнце, как они улыбаются, как растягиваются его губки в улыбке, маленькие и пухлые, безупречно мягкие и раскрытые... Вспоминается запах его волос, его маленькие ручки на собственной шее, стоны, низкие и высокие, и в голове против воли, сразу, его тело, изящное, мягкое и податливое.

Член встал по стойке смирно. Сразу. Моментально. С тех пор как в его жизни появился Феликс, он больше не трахал никого, не ездил на "рейды" и ни разу не посещал свой бордель, не хотел.

Он хочет только его. Сейчас. Всегда. Хочется пропитать его тело собой, и пропитаться им самому, слить тела в одно целое и умереть за него. Забавно, но ему хотелось убить его, сжечь и развеять по ветру, уничтожить, сожрать, стереть с лица земли, чтобы он был только его и больше ничей. Чтобы никому больше не достался.

- Блять!

Хван рычит и запускает ополовиненную бутылку в стену, только это ни разу не утоляет голод внутреннего зверя. Мужчина встаёт и разносит кабинет в щепки. Бьёт стекла дверцей шкафов и крушит мебель, ломает всё на своём пути, не жалея кулаков.

Задыхаясь, он опускается на колени и складываясь пополам обхватывает голову руками. От напряжения мышцы перекатываются под взмокшей кожей, а вены набухают, хочется уничтожить всё, но это не помогает, и не поможет.

Только он. Истинный.

Феликс стал для него как болеутоляющим, так и смертоносным ядом. От первого вдоха его феромона и до последнего, словно отрава, он вливался ему в вену всё это время и расплавлял нутро. Сделал слабым паршивым сопляком, который не мог надышаться им, который сейчас не может дышать вовсе.

Мозг с мазохистским удовольствием, издевался над ним, показывая картинки, иллюзию нормальной жизни.
Показывал, как бы они гуляли в парке, как Феликс, с горящими глазами ребенка, ел сладкую вату, а Хван, дурачась, облизывал его липкие пальцы. Как они встречают красивый рассвет где-то в горах, но Хван бы не сводил глаз с омеги, потому что он в тысячу раз завораживающее и нежнее. Омега замёрз, а он накинул на него мягкий плед, прижал к себе, и вдохнул такой любимый запах с его волос. Феликс забавно щурит носик, улыбается, и его улыбка самая милая, самая красивая, возведённая в абсолют!
Он бы одевал его как куклу, самое модное омежье тряпьё, самых лучших брендов, усыпал бы золотом, бриллиантами, всем чем попросит, достал бы всё. Отдал бы всю душу, точнее всё что осталось от неё.

Но он знает что этого не будет никогда. Феликсу ничего этого не надо. Единственное что он хочет так это избавиться от присутствия своего истинного, раз и навсегда. И он имеет право на такое желание.

Мысли сдавливали, душили и не отпускали, казалось что его сейчас разорвёт на части. Сердце громыхало так громко, что альфа кроме шума крови в ушах, ничего не слышал, а хотел слышать дыхание омеги на своем лице, его потрясающе низкий голос, нежные всхлипы, стоны желания, горячие, сладкие и страстные, но оглох от стука собственного сердца.

Да, он оголодал. Больше полгода без секса, других он не хотел, но больше не хотел навредить их ребёнку. Крошечному чуду, маленькому малышу, который не заслужил такого отца - насильника, тирана и убийцу.

Раньше, в детстве, когда было совсем невыносимо, маленький альфочка сжимался в комок и закрывал ладонями уши, чтобы не слышать своих мыслей, не думать о папе, и это помогало. А когда вырос, думал что никогда не вернётся в то время.

Но вот ему снова семь, он снова тот мальчишка, которого давно похоронил, лежит на холодном полу, задыхается и воет от безысходной ярости.

Сознание затапливается, а после, отключается.