Между нами лед

39

15 сентября, 06:00.

Несколько минут между Лалисой и Чонгуком была гнетущая тишина. Чон тонул в воспоминаниях, приправленных адской головной болью и насморком, а Лиса пыталась осознать услышанное. Гук был уверен, что виноват в смерти своей мамы, но Манобан понимала, что это совершенно не так.
— Ты был бы виноват, — тихо и очень несмело начала она, только сейчас заметив, что за окном уже начинало светать, — если бы был за штурвалом самолета.

Чон приподнял голову с рук, сложенных на столе, и горько ухмыльнулся, встретившись взглядом с Лисой. Вот только легче от её слов не становилось.
— Ты должен отпустить её, Гук, — аккуратно предложила Лиса, — понимаешь?

Чонгук снова опустил голову, чувствуя, как сердце сжимается от очередной порции болезненных воспоминаний. Много лет назад, в свое самое первое посещение катка, Сыльги сказала ему нечто похожее, когда Чон боялся шагнуть на лёд.
— Ты ведь большой мальчик, — улыбнулась она. — Отпусти меня.
— Я не могу, — вымученно выдохнул он, — я не хочу.
— Но так жить нельзя, — покачала головой Лиса, а затем, забывая обо всем, что произошло между ними, неосознанно потянулась к нему и положила свою ладонь на его запястье.
Чонгук, удивленный такому жесту, приподнял голову. Вот только понять его эмоций по глазам Лиса не смогла и, смутившись, убрала ладонь обратно себе на колено, опустив взгляд. Чон виновато поджал губы, пытаясь поймать хоть одну мысль, которую можно было бы озвучить, но они будто разлетелись в разные стороны.
— Как я себя вел? — устало улыбнулся Чонгук, желая сменить тему, которую хотел поднимать меньше всего. — Дебоширил?
— Читал Есенина, — призналась Лиса. Да, Чон успел и подебоширить, и поприставать к ней, но этого она могла ожидать от него в таком состоянии, а вот стихи...
— Серьезно? — брови Чонгука взметнулись вверх. Его мама обожала поэзию и пыталась привить эту любовь сыну путем частого чтения.
— Да, — смущенно улыбнулась Лиса. И эта искренняя, девичья улыбка его Плюши, по которой он так скучал, будто стала бережным дуновением теплого воздуха, направленного на давнюю и глубокую рану Гука. И боль на мгновение отступила, позволяя Чонгуку вздохнуть свободнее. Он тоже улыбнулся ей в ответ.
— Меньше всего мне хотелось бы прослыть сопливым романтиком, — вздохнул он, прекрасно понимая, что ему плевать на то, кем и как он прослывет для общественности. А вот перед Лисой было отчего-то действительно неловко. Где ледяной он, а где любовная лирика?
— Романтиком тебя действительно трудно назвать, — с толикой грусти констатировала Манобан, — а вот сопливый ты, увы, уже.