Последнее преступление

Часть 33

  - Ты жив...

- Да.

- Господи... - с трясущихся губ Фрэнка слетел сдавленный всхлип. Он снова зажал рот ладонью, чувствуя, как больно душат слезы, которым он из последних сил не позволял течь по щекам. У него все плыло перед глазами.

- Прости меня, Фрэнки. Прости, умоляю, - голос Джерарда звучал невыносимо подавлено, но Фрэнк не понимал, совсем не соображал, сидя на полу будки. Сейчас он был готов поверить в то, что сошел с ума. – Прости меня... прости... - не прекращал шептать художник, больно оглушая звуком своего голоса Фрэнка, который боялся признаться самому себе в том, что все происходящее – явь.

Он снова ощутил, как его безжалостно кинули в очередную новую реальность. Только легче от этого не становилось. Собственные чувства больше не были подвластны Фрэнку. Он не мог их контролировать, а они раздирали его.

- Фрэнки, только не молчи... пожалуйста, не молчи, - жалобно проскулил Джерард в трубку, изводясь от безмолвия. Он пытался понять, но не мог представить и сотой доли того, что испытывал убийца.

- Не верю... - едва слышно прохрипел Фрэнк, все еще пытаясь убедить самого себя, что этот голос звучит не в его голове. – Не может быть... ты разбился... ты умер... ты должен быть мертв... мертв...

- Нет, Фрэнки. Нет.

Что бы Джерард ни говорил, Фрэнк пребывал в настолько отрешенном состоянии, что не был способен связать и пары слов. Он начал снова и снова переживать внутри себя тот самый момент сегодняшнего дня и не мог поверить, что несколько часов назад не просто видел художника, а чувствовал тепло его тела и дыхания. Не мог поверить, что он жив, что он целый и невредимый сейчас слушал на том конце провода его прерывистое и истеричное дыхание, каждый раз зажмуриваясь и до боли закусывая губу. Джерарда разрывало от осознания всей той боли, что он причинил Фрэнку, но все, что он мог делать, – шептать бессмысленное «прости», не способное изменить абсолютно ничего.

Внутри Фрэнка что-то ломалось. На него накатывало странное чувство, с каждой секундой захлестывая его все больше и больше, и он начинал медленно тонуть в нем, не в силах справиться с гнетущим наваждением.

- Ты... - наконец выдавил из себя Фрэнк, словно ощущая, как Джерард тут же напрягся, боясь упустить даже малейший звук. – За что ты так? – хриплый голос был пропитан удушающей горечью. – За что ты так со мной? – В горле встал ком, сквозь который парень еле-еле выдавил мучающее его имя: - Джерард? Что я тебе сделал?!

Фрэнк не ждал в ответ громогласных речей, он вообще ничего не ждал. Ему было плевать и на сам ответ, который больше не имел значения. Он просто медленно выдыхал в этот момент наружу все, что скопилось внутри. Но легче не становилось. Грудную клетку сдавливало до боли. В висках оглушающе громко стучала кровь, чуть ли не раскалывая голову. А нахлынувшее чувство становилось все сильнее, приобретая все более яркие и уже знакомые ледяные оттенки.

Джерард молчал. Молчал, кусая трясущиеся губы, потому что не смел сказать в свое оправдание ни слова. Потому что не смел простить себя даже сам. Однако раздавшийся спустя несколько секунд в трубке приглушенный смех убийцы, заставил его содрогнуться.

- Фрэнки, - тихо позвал художник, боясь представить, что происходит с парнем. Фрэнк лишь продолжал смеяться, громче и истеричнее. – Фрэнки... пожалуйста! – умоляюще простонал Джерард. – Перестань...

- Что? Перестать? – захохотал убийца. – Ха-ха-ха, я почти перестал, Джерард! Почти... Я почти сошел с ума, почти пустил себе пулю в лоб, я почти покончил с собой. Почти, Джерард. Почти. Просто, знаешь, ты чуть-чуть не дождался. Совсем немного. Я почти был готов оборвать свою жизнь и «перестать» навсегда. А хочешь, я сейчас «перестану»? – уже окончательно начал истерить Фрэнк. – Хочешь, Джерард? Ты только попроси! Я засуну себе ствол в рот и спущу курок, только одно твое слово!

- Фрэнки, что ты говоришь? – Джерарда накрыло ужасом. Он ожидал какой угодно реакции, но все, что слышал теперь, было слишком страшным. Его почти до слез душило невероятное чувство вины и ненависти к самому себе. Они стояли у него комом в горле, мешая говорить и думать. Но только Фрэнк не мог почувствовать это. Да он бы и не поверил.

- Что я говорю? Я говорю, что ты, сукин сын, высосал из меня всю кровь! Ты меня не просто убил, ты стер меня в порошок, не оставил от меня и следа, ты меня уничтожил! Ты даже представить себе не можешь, что ты наделал!

Фрэнк выплевывал каждое слово, задыхаясь от гнева. Происходящее до сих пор казалось ему нереальным. То сильное, захлестнувшее его чувство было не чем иным, как лютой злобой, и Фрэнк не испытывал ничего, кроме нее. Она прожигала его легкие при каждом вдохе, впивалась острыми иголками в сердце, стягивала в узел все внутренности. Фрэнк буквально физически мог ощущать, как его кровь пылает от ненависти, с дикой болью проносясь по венам. Он весь горел, жадно хватал пересохшими губами холодный осенний воздух, бился в приступе истязающей агонии. Он наконец добрался до пика самого ужасного кошмара, мучающего его уже полгода. Но Фрэнк никак не ожидал, что в самом конце он снова вернется в начало. Пройдя все круги ада, он не думал, что вновь встретит Джерарда, обрекшего его на такие мучения. Он не мог позволить себе теперь испытать хоть каплю облегчения или счастья. И он не испытывал их. Если бы он это сделал, он бы принял Джерарда обратно в свою жизнь. Но тогда Фрэнк бы действительно умер. Он верил, что больше не выдержит.

- Я...я... - еле слышно, запинаясь, выдыхал Джерард. – Я не хотел, Фрэнки... клянусь. – Его невольные никому не нужные оправдания звучали так жалко, что художнику было тошно от самого себя. Ему хотелось отрезать себе язык, только бы остановить себя, не говорить того, что сделало бы Фрэнку лишь хуже. Но он не мог. Он отчаянно желал исправить все свои ошибки, но ничего не выходило. – Мне жаль...

- Тебе не жаль, - сиплым шепотом резко оборвал художника убийца. – Хватит лгать. Хотя бы сейчас прекрати лгать мне. Если бы ты сожалел хоть на секунду, я бы знал, что ты жив. Если бы ты только знал, как меня выворачивает от твоих поганых слов сейчас! Ты прекрасно осознавал, каково было мне. И знаешь, за что я ненавижу тебя больше всего? Не за весь тот обман, не за предательство. Просто за то, что у тебя хватает наглости говорить мне все эти «прости» теперь, за то, что все эти полгода я...

Он не договорил. Просто от всех нахлынувших воспоминаний болезненный узел внутри затянулся так сильно, что у Фрэнка на секунду все снова поплыло перед глазами. Он почти был готов скулить в голос как побитый пес, свернувшись калачиком на грязном полу.

- Скажи мне, Джи, - дрожащим, слабым голосом произнес Фрэнк, не зная, как вздрогнул художник от своего имени. Порыв злости заставил убийцу выплеснуть все силы, однако слова все так же были пропитаны ничуть не смягчившейся едкостью. Он прижался разгоряченным лбом к холодной стенке телефонной будки. – Почему? Почему...

- Прости.

Ком злости в горле рассосался, уступая место чистой, ни с чем не смешанной боли. Бледные, впалые щеки заблестели от мокрых дорожек, которые Фрэнк безрезультатно пытался стереть холодной дрожащей ладонью. Жар сменился ледяным ознобом, заставляя все тело трястись. Фрэнк не знал, что еще сказать. Все резко стало бессмысленным. Вопросы и ответы – пустыми. Слова – бесполезными. Единственное, что имело значение, - теплое дыхание художника. И Фрэнк был уверен, что ему не кажется, что он снова чувствует его на своей коже. Джерард был жив. Такая простая мысль, доходившая до Фрэнка так долго, с таким трудом. Он никак не мог осознать этого, до тех пор пока с очередным «прости» его сердце вдруг не екнуло, подавая слабые признаки жизни. Противиться этому еле ощутимому теплу в груди было просто невозможно. Но Фрэнк не мог признаться самому себе в том, что он желал этого больше всего на свете. Он не хотел признавать, что даже теперь его чувства к художнику остались прежними. Он пытался скрыть их от самого себя в гневе, отчаянии и боли.

- Фрэнк, - боязливо заговорил Джерард.

И снова в его голосе так отчетливо отражался тон маленького нашкодившего ребенка, и снова это убивало Фрэнка. Ему не хватало сил просто для того, чтобы ровно дышать, а сопротивляться всем тем чувствам, которые в нем вызывал художник, было в миллионы раз сложнее. Но так было нужно. Так было правильно. Так было безопасно.

- Ты можешь выслушать меня? Умоляю. Я знаю, что, сколько бы я ни извинялся, я не заслуживаю твоего прощения, - Джерард сказал это неожиданно уверенным и спокойным голосом, что казалось просто невероятным, потому что его состояние было близко к состоянию Фрэнка и оставляло желать лучшего. Набрав в легкие побольше воздуха, он продолжил: - И... я... просто... - художник сжал кулак, - в общем, я должен был сказать тебе правду... тогда... и сейчас все еще должен...

- У меня есть правда, Джерард, - едва слышно выдохнул Фрэнк, - но мне от нее не легче.

- Есть, - согласился художник, - но не моя.

- Это не имеет...

- И я не уверен, что эта «правда», Фрэнк, настолько правдива, насколько ты думаешь. – Слова Джерарда приобретали все больше уверенности, а Фрэнк ощущал лишь большее давление на себя, которое он не хотел испытывать, которое только раздражало его. Стало казаться, что все вокруг хотят вертеть им как бездушной куклой, которая, однако, все еще была способна чувствовать. Жить в мире кукловодов было невыносимо. – Ты слышал, что я сказал тебе сегодня. Анна не та, за кого себя выдает. Она водит тебя за нос.

Фрэнк слышал. Но только последняя капля его веры испарилась. Он истратил ее всю. Он уже так давно перестал мыслить самостоятельно, постоянно доверяя словам других людей. Джерарда, Анны, Рэя... Всю свою жизнь он верил лишь одному себе. Даже слова своего единственного друга и человека, которому он мог доверять, Фрэнк всегда ставил под сомнение, до тех пор пока лично не уверялся в их подлинности. Но потом появился Джерард. Джерард, который как по щелчку пальцев лишил его рассудка, притупил все недоверие. И Фрэнк с такой легкостью поверил ему, не заметив лжи. А потом, от накрывшего его отчаяния, он точно так же поверил Анне и Рэю. Но это слепое, глупое доверие дважды не привело ни к чему хорошему.

Фрэнк начинал ощущать в себе отголоски своего прежнего «я». Той его сознательной части, что всегда была с ним. До появления в его жизни художника.

- Неужели ты считаешь, что я смогу так просто поверить? – озвучил свои мысли убийца. – Почему после всего я должен взять и поверить? Поверить тебе, Джерард?

- Ты не должен. Не должен, я знаю. Но я уже говорил: просто выслушай меня. В конце концов, все сегодняшнее представление было устроено только ради этого разговора. Моего разговора с тобой. Фрэнки.

На этот раз имя слетело с губ художника не вымученно и испуганно, а с теплой нежностью, по которой Фрэнк так безумно скучал все это время. Именно так Джерард всегда произносил его имя тогда, уже очень давно, как казалось парню. Он невольно прикрыл глаза, вопреки своим убеждениям позволяя этой нежности обволакивать себя, мысленно вновь возвращаясь в прошлое, обнимая и целуя Джерарда там. Даря ему всю свою любовь, получая в ответ его трепетное «Фрэнки» и чувствуя, что за это он готов отдать всю свою жизнь.

Медленно выдохнув и снова открыв глаза, Фрэнк с трудом вытащил из кармана помявшуюся пачку сигарет и уже собирался закурить прямо в будке, совершенно не думая о последствиях, как вдруг резко подскочил на ослабшие ноги, вспоминая, что говорит с Джерардом уже не так уж и мало, хотя, скорее, они оба больше вздыхают и слушают неровное дыхание друг друга. Так или иначе, никто не отменял оплату. Нашарив в джинсах еще горстку мелочи, Фрэнк распрощался со всеми имевшимися у него центами и снова опустился на пол, забиваясь в грязный угол, словно сидя проще было переживать реальность.

- Что значит ради разговора? – Фрэнку на секунду показалось, что говорить стало легче, но потом он понял, что это очередной обман. В горле стоял все тот же ком, глаза жгло, а лицо щипало. Его радовало лишь то, что Джерард не почувствовал его слез. Фрэнк был в этом уверен. Даже в нынешнем состоянии он не собирался показывать свою слабость.

- Майки специально подбросил Анне и Рэю след, - покорно пояснил Джерард. – Они бы не нашли нас сами. И я знал, что ты обязательно будешь с ними.

Фрэнк слушал художника, давясь горьким дымом сигареты и пытаясь вникнуть в его слова, понять их смысл, но он едва ли справлялся с этой задачей. Логика в его собственном мире отсутствовала напрочь, и он был не в состоянии думать.

- Зачем я тебе снова? – холодно и отстраненно спросил Фрэнк, даже не подозревая, что в нем вызовет последующий ответ художника.

- Я хочу защитить тебя.

Уже давно поняв, что даже одна фраза Джерарда способна разорвать все внутренности в клочья, Фрэнк все равно не мог спрятаться от этого. Он просто не знал, как противостоять всей той боли, что раз за разом обрушивал на него художник. А Фрэнку было больно, невыносимо и ужасно больно от каждого слова, вонзающегося ножом в его измученное сердце.

- Защити меня от себя, - зло сквозь зубы процедил парень.

- Фрэнки...

- Хватит! – перебил художника убийца, изо всех сил пытаясь не поддаваться своим чувствам и его нежному голосу. – Я не хочу. Я не хочу тебя слушать. Я не хочу тебе верить. Я не хочу снова быть частью твоей жизни.

- Фрэнк, послушай меня!

- Нет, это ты меня послушай! Меня достали твои пустые слова! В этом разговоре нет никакого смысла!

- Да потому что ты меня не слушаешь, черт тебя подери!!! – заорал художник, потеряв терпение. – Эта девка из «Организации»!!!

Сигарета выпала из уголка губ Фрэнка, падая сначала на его джинсы, а с них – на грязный пол.

- Ч-что? – резко стихнув и заикаясь проговорил парень.

Джерард сделал глубокий вдох, успокаиваясь, и продолжил ровным тоном:

- Я не знал. Я выяснил это совсем недавно. Они просто используют тебя, Фрэнк. Снова. А потом, когда они наконец поймают меня с братом, они убьют нас всех. Поэтому я прошу тебя выслушать меня. Я знаю, что она наговорила тебе про меня... догадываюсь. – Художник судорожно вздохнул, так что Фрэнк слышал. – Ты прав. Я... мразь, лживый ублюдок. Но я не продажная тварь.

Джерард хотел добавить что-то еще, но смолчал. Он боялся. Ему было безумно страшно разговаривать с Фрэнком. Страшно, что тот сделает свой выбор не в его пользу и просто повесит трубку. Художник был готов отдать все на свете, лишь бы оказаться в это мгновение рядом с убийцей, вцепиться в него мертвой хваткой и не позволить уйти. Не совершить второй раз самой глупой ошибки в своей жизни. Но еще больше он хотел уберечь его. Спасти от всех опасностей. Не позволить никому причинить ему вред. Но только сколько бы раз Джерард ни повторял это, он прекрасно понимал, насколько теперь пусты для Фрэнка его самые искренние слова.

- Джерард, - ответил Фрэнк, произнося самую ужасную фразу для художника: - Я больше не верю тебе.

- Фрэнк, прошу!

- Нет, - спокойно, но твердо отозвался Фрэнк. – Я не верю ни единому твоему слову.

- Они убьют тебя, - простонал художник.

- Тебя это мало волновало, когда ты прикрывался мной.

- Фрэнк!

- С этой минуты я верю лишь себе. Если ты не лжешь, я смогу найти доказательства твоим словам. И только после этого я, возможно, смогу поверить тебе, Джерард, и выслушать все то, что ты называешь «своей» правдой.

- Нет, Фрэнк, если они поймут, что ты начал копать под них, они избавятся от тебя! Не связывайся с Анной!

- Я приму твой совет к сведению, Джерард, - Фрэнк медленно поднялся на ноги, - но на сегодня наш с тобой разговор окончен, - и, прежде чем повесить трубку, он тихо добавил, сам не понимая, зачем: - я... рад, что ты жив.

Тихие короткие гудки врывались в голову художника оглушающей волной, пока он бессмысленно продолжал слушать их. В глубине души он знал, что все будет именно так, но слепо продолжал хранить частичку надежды. Только теперь дурацкие гудки пробирали до дрожи пуще ледяной воды. Безысходность просачивалась в каждую клетку, медленно отравляя собой все тело. Джерард топил себя в своей никчемности и ничтожности. Он ненавидел себя настолько сильно, насколько это вообще было возможно.

Мобильник полетел в сторону, попадая в вазу на столе, которая через мгновение вместе с телефоном оказалась на полу отельного номера уже в виде острых разноцветных осколков. Джерард чувствовал себя таким же, как эта ваза. Разбитым. Темные пятна, залегшие под тусклыми глазами, в течение полугода почти не исчезали, а на лице вечно была какая-то усталость. Шестимесячный ад в душе оставлял следы.

Учиненный погром не мог остаться незамеченным. Дверь неслышно отворилась, и в полумрак комнаты проскользнул Майки, незамедлительно бросая встревоженный взгляд на брата, который прятал лицо в руках и заметно трясся. Парень вздохнул. Смотреть, как Джерард в очередной раз медленно изводил себя, стало уже привычным, но все таким же невыносимым.

- Он не послушал тебя, - отрешенно, словно самому себе произнес Майки, осторожно опускаясь на диван чуть поодаль художника.

- Я не могу потерять его, Майки, – еле слышно шептал художник, не убирая рук от лица. – Не могу.


Вообще хотела выложить ее завтра, типа так в честь праздника, но потом подумала, не дай бог будут слезы, тогда получится неправильный подарок к празднику. Так что лучше сегодня.