Последнее преступление

Часть 10

  Утро встретило Фрэнка оглушающей мелодией, от которой чуть не взорвалась голова, чьей-то отборной руганью, от которой невольно поникли уши, и, наконец, болезненным падением на спину, которое окончательно заставило проснуться.

Первое, что он осознал, так это то, что он явно был не в своей убогой квартирке. Вокруг было слишком светло и красиво. Только вот почти смертельная головная боль не давала шанса вспомнить, что произошло вчера, куда занесло Фрэнка и кто продолжал так нецензурно выражаться откуда-то сверху. Парень болезненно простонал, прикрывая глаза в надежде, что так хоть чуть-чуть полегчает. Тело казалось ватным и неподъемным, но руки и ноги точно шевелились, что уже было неплохо.

Фрэнк попытался сглотнуть, чтобы как-то смочить сухой рот и горло, одновременно заставляя себя вспомнить хоть что-то из вчерашнего дня, чтобы использовать это как опорную точку, от которой можно было бы начать восстанавливать пробелы в памяти. Но перед глазами то и дело мелькали разноцветные картины, не говорившие совершенно ни о чем. Фрэнк уже начал думать, что просто медленно сходит с ума, когда всплывшее в подсознании слово немного прояснило ситуацию: выставка.

Парень резко открыл глаза, которые тут же заслезились от резанувшего по ним света, и едва узнал припухшее и заспанное лицо Джерарда, который смотрел на него сверху испуганным и в то же время виноватым взглядом.

– Фрэнки-и-и, - протянул художник, а Фрэнк наконец понял, кто минуту назад так непристойно ругался. Правда пока что соотнести это с обыкновенно милым Джерардом было сложновато. – Ты как?

Парень только шумно выдохнул, снова закрывая глаза.

Первая часть утра (или дня?!) для Фрэнка прошла как в тумане. Его вообще мало волновало, почему он вдруг оказался у Джерарда, почему они спали на одном диване и почему художник не мог поймать его, когда он падал на пол. Его интересовали только вода и таблетки от головной боли. Пока перед ним не было этих двух простых вещей, Фрэнк наотрез отказывался думать и как-либо напрягать свой бедный мозг.

– Я умираю... - выдавил он из себя, прижимаясь головой к холодной столешнице на кухне, в надежде, что та сможет хоть немного уменьшить его страдания. Джерард в это время, сощурив один глаз, сидел рядом и уже разводил что-то шипящее в прозрачных стаканах.

– На, - он протянул один Фрэнку, а содержимое второго стал жадно поглощать сам. Фрэнк даже пальцем не пошевелил. – Выпей – полегчает.

– Напомни мне в следующий раз не пить с тобой, - проворчал парень, неохотно отрывая голову от стола.

– Я ведь предупреждал.

– Боже, я вообще ничего не помню.

– Это с непривычки, - хихикнул Джерард, тут же охая и потирая пальцами виски.

Опыта в пьянках у художника было побольше, так что и немного оклемался он раньше Фрэнка. Пока бедный гость безуспешно протирал дырку своей головой в кухонном столе, молясь, чтобы лекарство быстрее подействовало, Джерард рассказывал ему вчерашние события, одновременно готовя завтрак и стараясь несильно звенеть посудой.

Запах простой яичницы и ароматного кофе тут же придал Фрэнку сил. Он готов был просто расцеловать Джерарда за то, что тот практически спас ему жизнь, не дав похмелью сожрать несчастное тело.

– Мне нужно быть на выставке через час, - вяло сказал Джерард, уставившись в чашку с кофе и создавая ложкой воронку.

– Зачем?

– Некоторые картины нужно уже сейчас отвезти их новым владельцам, а остальные просто забрать. Аренда помещения заканчивается сегодня.

– Я тебе нужен? – спросил Фрэнк, отправляя в рот последний кусочек и поднимая глаза на художника, который как-то просиял от его вопроса.

– Ну... если ты не занят, - смущенно забормотал он, - я бы не отказался от твоей помощи.

Фрэнк молча улыбнулся Джерарду, принимаясь за свой кофе.

Вскоре лекарство наконец-то подействовало, и боль стала притупляться. Фрэнк даже начал что-то вспоминать. Пока художник кому-то названивал, он успел привести себя в порядок (насколько это было возможно), умыться, выяснить, что продрыхли они с Джерардом больше половины дня (хотя если учесть, что легли они под утро, то недосып все равно ощущался) и даже глянуть краткий обзор новостей по телевизору (что было абсолютно бесполезно).

– Ты уверен, что хочешь сесть за руль? – поинтересовался Фрэнк, наблюдая как Джерард раздраженно роется в ящике комода, то и дело раскидывая в стороны ручки и карандаши и пытаясь отыскать ключи от машины.

– Дай подумать, - ответил тот, победно вытаскивая звенящую связку с кучей брелоков. – Да!

– Ладно. Только не сшиби кого-нибудь, - хотел пошутить Фрэнк, но тут же осекся, увидев, как резко помрачнело лицо художника. Он совершенно не намеревался обидеть его и уж совсем не ожидал такой реакции. – Не бери в голову. Ляпнул не подумав.

Он отвернулся, мысленно ругая себя и делая шаг в сторону двери. Но тут ладонь художника легла на его плечо и сжала его, и он развернул Фрэнка к себе, без тени смущения взяв в руки его лицо, чтобы рассмотреть мелкие царапинки на переносице и щеке.

– Еще не прошло... - отрешенно и с отчетливой болью в голосе произнес он.

Фрэнк прикрыл глаза, стараясь не выдавать своего волнения. Все эти прикосновения слишком легко выводили его из равновесия. И он уже понял, что бороться с этим бесполезно, потому что оттолкнуть Джерарда он не мог, но и показывать свои слабости тоже.

– Все хорошо, - сказал Фрэнк, но его голос предательски дрогнул. Он вдруг осмелился накрыть своими ладонями руки Джерарда и снова посмотреть ему в глаза. – Я рад, что встретил тебя.

Он чуть сильнее сжал его пальцы, со скрытой неохотой отрывая его ладони от лица.

– Пойдем.

Фрэнк потянул Джерарда на улицу, не отпуская его руки.

День встретил их ласковым солнцем, которое тут же простерло свои лучики к ним, настойчиво пробиваясь сквозь неплотные облака. В иной раз Фрэнк порадовался бы ему, но его глаза сразу же начали неприятно слезиться. Он поморщился и потер их рукавом, пытаясь отгородиться от яркого света. Джерард тоже щурился, идя вперед и смотря себе под ноги. Очутившись в машине, они оба блаженно вздохнули.

Фрэнку было немного непривычно заводить разговор первым, но он хотел отвлечь художника от тех мыслей, на которые с дуру сам его и натолкнул, потому что его бледное лицо все еще удерживало на себе это ярко выраженное чувство вины. Просто Фрэнк прекрасно знал, что Джерард не был ни в чем виноват и корил себя, по сути, ни за что. Но, как бы ему ни хотелось, сказать напрямую об этом он не мог. Так что он считал своей прямой обязанностью заставить Джерарда любыми способами прекратить думать о том инциденте.

Фрэнк явно нервничал, потому что привык выслушивать веселый щебет своего друга и только изредка вставлять пару слов. Это не значило, что художник был слишком болтлив и доставал его бесконечными рассказами. Нет. Наоборот. Фрэнку нравилось слушать Джерарда. А еще ему нравилось наблюдать краем глаза за ним и видеть, как тот задорно улыбается и размахивает руками. И теперь он, непонятно от чего краснея и запинаясь, пытался рассказать свои впечатления от вчерашней выставки. Это первое, что пришло ему в голову, да и собственно рассказать-то он мог Джерарду не так уж и много о своей жизни. А все, что мог, было слишком скучным и неинтересным.

Художник сначала лишь молча кивал головой в ответ, упорно смотря вперед через лобовое стекло и изредка поглядывая в зеркало заднего вида, но через пять минут он уже не сдерживал улыбку, слушая такое милое и застенчивое бормотание Фрэнка о том, что ему из всех представленных картин действительно больше всего понравились именно картины Джерарда. Так они и доехали, еще издалека увидев, что из здания то и дело выходят люди в рабочих костюмах, осторожно вынося картины и погружая их в большой фургон у входа.

– Так, - сказал Джерард, отстегивая ремень безопасности и поворачиваясь к Фрэнку. – Посиди пока здесь, ладно? А я пойду узнаю, кто все эти люди и что они делают с моей собственностью.

Фрэнк кивнул, ловя нежную улыбку художника и отвечая ему тем же. Он уже сбился со счета, сколько раз за сегодняшний день успел улыбнуться Джерарду. Ему казалось, что мышцы лица давно должны были начать болеть, потому что он никогда еще так много не радовался. Но иголочка беспокойства где-то в глубине души продолжала настойчиво и болезненно напоминать о том, что времени почти не осталось. Очень скоро Фрэнк должен был навсегда расстаться с Джерардом, даже не успев как следует узнать его. Он понимал, что через каких-то тридцать шесть часов, а может, и раньше, он потеряет его и больше никогда не увидит в своей жизни.

В горле встал неприятный ком. Чтобы хоть как-то отвлечься, Фрэнк включил музыку, тут же наткнувшись на приятные звуки гитары, сливающиеся с голосом вокалиста, и начал постукивать пальцами по коленке. Становилось снова скучно. В голове мелькнула мысль, что Джерард – это что-то не от мира сего, потому что он не только отгонял одиночество, заставлял улыбаться, но и еще невольно помогал Фрэнку не думать о плохом. Помогал верить и надеяться.

Сегодня точно был какой-то необычный день, и Фрэнк это отчетливо ощущал. Что-то должно было случиться. И, непременно, что-то связанное с художником.

Джерарда не было довольно долго, и, когда он наконец-то появился в поле зрения, направляясь к машине, за ним по пятам следовала парочка тех же рабочих, несущих средних размеров прямоугольные свертки.

– Нам повезло! – радостно объявил художник, когда картины успешно погрузили в машину. – Мой друг попросил своего друга, который работает, кажется, в какой-то мебельной компании или еще где, я не понял, ну да не суть, одолжить ему несколько рабочих рук и машину. В общем, тут все выгребут без нас, и я потом со всем разберусь. Нам надо только вот эти закинуть покупателям, как я тебе и говорил. И все!

Он, как всегда, все так быстро протараторил, что Фрэнк еле уследил за всеми его словами.

– Тогда чего мы ждем? Время – деньги!

– Мне нравятся твои деловые задатки, Фрэнки, - весело ответил Джерард, заводя машину.

Картин было совсем немного – всего лишь три. С первыми двумя повезло. Покупатели жили недалеко друг от друга, да и машин в том районе было не так уж и много, так что Джерард и Фрэнк действительно обрадовались, что им удалось так скоро разобраться. Но, как оказалось, обрадовались они рано.

Последнюю картину надо было везти чуть ли не на другой конец города. При этом пришлось постоять в огромной пробке почти полтора часа. Джерард за это время весь обплевался, жутко разнервничался и проклял бедного покупателя и всех владельцев автомобилей. Впрочем, он так забавно злился, что Фрэнк еле сдерживал смех, когда тот в очередной раз начинал что-то злобно ворчать себе под нос.

Дорога обратно выдалась легче, но не намного. Машин на дороге все равно хватало.

– Ну вот, из-за меня у тебя весь день коту под хвост, - сказал Джерард, сворачивая на другую улицу, чтобы хоть как-то объехать вновь образовавшийся затор.

– Ерунда, - Фрэнк махнул рукой, - все равно полдня мы проспали, а вечер я бы просидел дома в одиночку.

– Почему? – искренне удивился Джерард. – Суббота ведь, как же там всякие студенческие тусовки, приятели из колледжа и все такое?

Фрэнк не удержал тихого вздоха. Если бы он только мог рассказать, как обычно проводит свои вечера, то художник бы ужаснулся и въехал в первый же столб.

– Это все не мое, - скомкано пробубнил парень, устремляя взгляд за окно, в котором быстро проносились дома и прохожие.

– Прости, я спросил лишнее?

– Нет. Просто... ну, знаешь, у меня и друзей, в общем-то, нет...

Повисла неприятная тишина, разбавляемая рычанием мотора.

– Лучше расскажи что-нибудь из своей студенческой жизни, - попросил Фрэнк, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.

– Что?

– Не знаю, что угодно.

Джерард нахмурился, сдвигая брови к переносице, но потом задумчиво улыбнулся, видимо, погрузившись в какие-то приятные для себя воспоминания.

– Ну, я был отвратительным студентом, - усмехнулся он.

– Что-то по тебе не скажешь, - недоверчиво протянул Фрэнк.

– Нет, правда. От меня все шарахались, потому что я каждый день что-то выкидывал. Преподаватели в голос выли, но не могли ничего сделать, так как успеваемость у меня была неплохая.

– Да ты еще и скромняга. «Неплохая»? Кхм... мне напомнить, за какую сумму ты только что продал парочку своих картин?

Джерард поморщился.

– Фи, не оценивай искусство в деньгах. К тому же, эти богатые дураки вообще ничего не понимают. Им хоть пару пятен на полотне поставь и скажи, что это шедевр, так они поверят и еще друг другу глотки за него перегрызут.

– Но ты все равно продаешь их им, - сказал Фрэнк. – Разве художники не трясутся над каждым своим творением, как над ребенком?

– Именно так, - согласился Джерард, - тот, кто рисует от души, а не ради наживы.

– А ты?

– Я? – художник вздохнул. – Ну, во-первых, я же сказал тебе, что это была благотворительная выставка. Все, что мы соберем, пойдет на дорогостоящую операцию одной маленькой девочки. А во-вторых, у меня есть младший брат. Он учится за границей, и я оплачиваю его учебу. Одной моей зарплаты не хватит на все, а мне еще иногда хочется кушать. Да и краски, знаешь ли, не такие уж дешевые... Так что, когда совсем туго, приходится продавать.

– Ты мне не говорил, что у тебя есть брат, - из всего услышанного Фрэнка почему-то привлекло именно это. Он вдруг вспомнил ту фотографию, которую видел в доме Джерарда, где он стоял с каким-то парнем. Видимо, это и был его брат. – А еще ты не говорил мне, что работаешь.

Фрэнк это конечно и так знал, но ему хотелось хоть на секундочку представить, что он самый обыкновенный парень, который только познакомился с новым человеком и теперь узнает о нем всякие разные мелочи.

– Я так сильно похож на бездельника? – рассмеялся Джерард.

– Откуда мне знать, чем ты занимаешься. Может, ты только и делаешь, что рисуешь целыми днями.

– Ну, ты в каком-то смысле прав. Я... эм... подрабатываю в одной компании в отделе дизайна.

Фрэнк про себя удивился, почему художник не сказал ему правду, а точнее, недоговорил. Он действительно работал в крупной компании в отделе дизайна, но вот только он скромно умолчал о том, что был далеко не последним сотрудником там, а руководящим отдела. Это, конечно, было немного странно, потому что Джерард был слишком молод, но, похоже, его талант и амбициозность сделали свое дело.

– А что... - Фрэнк не успел договорить, потому что у Джерарда зазвонил телефон, и тот жестом попросил подождать.

– Да? Нет, все просто отлично. Угу. Эм... прямо сейчас?! Нет, сейчас не могу, потому что все лежит дома. Ну потуши, если у тебя горит, я-то тут причем? Я не... да нет же... Господи, да ты меня достал со своей идиотской привычкой вечно перебивать, истеричка! Успокойся, позвоню через десять минут и скажу!

Джерард сердито убрал телефон в карман, не замечая на себе смеющийся взгляд Фрэнка, которого забавляло, как злился художник.

– Прости-и, Фрэнки, - тоскливо протянул он, - придется сначала снова заехать ко мне, а потом я отвезу тебя домой.

– Я не против, - пожал плечами парень.

До Джерарда они доехали очень быстро. Пока Фрэнк лениво развязывал шнурки на кедах в прихожей, художнику снова кто-то позвонил, и тот, буквально метая взглядом молнии, начал возмущаться про какие-то кисточки и одновременно говорить Фрэнку, что он может пока похозяйничать на кухне. Парень только кивнул, молча провожая взглядом негодующего Джерарда, который направился в свою мастерскую. Однако короткий путь на кухню был прерван раздавшимся по всему дому жутким грохотом и последовавшей за ней не менее громкой руганью. Испугавшись, Фрэнк бросился обратно, быстро находя по голосу источник бедствий.

Залетев в мастерскую, он замер на месте, а в следующую секунду согнулся пополам, громко смеясь. Джерард лежал, растянувшись на полу рядом со шкафом. Вокруг валялись карандаши, кисточки, банки из-под краски, а сам он был «немного»... цветным.

– Не смешно, - обиженно пробурчал художник, вынимая руку из яркой лужи. – Я фиолетовый.

Фрэнк изо всех сил попытался сдержать хотя бы смех, широко улыбаясь до ушей. Откуда-то из груди так и норовила вырваться новая волна.

– Ну, хорошо, что не голубой, - пропищал он, кидая взгляд на разлившуюся рядом синюю краску, и все-таки не удержал очередного приступа, чувствуя, как к глазам подступили слезы.

– Ха-ха, - продолжая дуться, Джерард поднялся на ноги, вытирая ладони об и так безнадежно испорченные джинсы и футболку. – Вот сейчас отмоюсь и отправлю тебя домой, маленький засранец.

– Не торопись, - выдавил в ответ Фрэнк, вконец перестав сдерживаться, надеясь, что так получится быстрее успокоиться. Только вот желтый зад Джерарда окончательно сокрушил все надежды.

Художник ушел, что-то бурча под нос и оставляя Фрэнка бороться со своим смехом наедине. Тот снова досмеялся до боли в животе, как прошлой ночью, и судорожно глотал воздух, который очень быстро выходил из сжавшихся легких обратно. В голове на мгновение всплыла глупая мысль, что умирать от смеха больно, как будто тебе ломают ребра.

Прийти в себя Фрэнка заставило осознание того, что Джерард сейчас в ванной. Он был с ног до головы в краске, так что помочь ему могли только шампунь, мыло и хороший душ. А это значило, что у Фрэнка наконец-то появилась еще одна возможность.

Тихо поднявшись по лестнице, он осторожно прильнул ухом к первой двери на втором этаже, за которой сразу же различил шум воды и даже что-то похожее на голос Джерарда. Тот, очевидно, все еще продолжал рассыпаться в проклятьях. Убедившись, что художник действительно моется, Фрэнк уверенным шагом направился в последнюю комнату, до которой не дошел в прошлый раз. В комнату Джерарда. Переступив порог, Фрэнк быстро прикрыл за собой дверь, прижимаясь к ней спиной и осматривая помещение.

Во всем доме, в каждой комнате чувствовался какой-то общий стиль, но здесь это ощущение терялось. Здесь было как-то совсем по-другому. Фрэнк, наверное, ожидал увидеть полный хаос, раскиданные краски, бумажки и прочее. Однако в комнате было идеально чисто и ничто не выдавало того факта, что здесь живет художник. Не было даже ни одной картины на темных синих стенах. У огромного окна, завешанного легкими голубыми шторами, тянулся длинный стол, на котором, как ни странно, тоже был чуть ли не идеальный порядок: аккуратно сложенная стопочка белых листов с краю, небольшая подставка с остро заточенными карандашами, ластиком и парочкой черных фломастеров и много рамок с фотографиями. Рядом с просторной кроватью, мастерски заправленной, стояла небольшая тумбочка, а на ней светильник и... (вот тут Фрэнка снова пробрал смех, но он удержался, потому что сейчас ну никак нельзя было смеяться) парочка блестящих упаковок. Это было немного странно, поскольку Джерард казался довольно педантичным, а уж в таких-то вопросах, наверное, тем более, поэтому не должен был разбрасываться подобными вещами где попало. С другой стороны, это все-таки было его личное пространство, так что не стоило удивляться.

Возле кровати лежал небольшой мягкий ковер с длинным ворсом, в котором, казалось, можно было утонуть. Он так и манил к себе. По бокам же от нее крепились настенные полки с несколькими книжками. Напротив расположился большой шкаф, дверца которого была приоткрыта. Очевидно, Джерард поспешно достал оттуда сменную одежду и убежал в ванную.

Окинув все это быстрым взглядом, Фрэнк в первую очередь двинулся к столу, и пусть сейчас у него совершенно не было времени, чтобы разглядывать фотографии, он все равно не удержался и пробежался по ним глазами. На них Джерард везде был с черными волосами, где-то совсем длинными, где-то покороче. Еще на нескольких у него была светлая макушка, а на последней вообще красная. Фрэнк слегка улыбнулся, увидев это. Впрочем, Джерарду, похоже, шло абсолютно все.

Мысленно отругав себя за очередную беспечность, Фрэнк принялся тщательно осматривать содержимое ящиков стола. Вот тут натура художника все-таки выдала себя, потому что все они были забиты рисунками и набросками. Фрэнку пришлось попыхтеть и провозиться довольно долго, чтобы тщательно проверить весь этот ворох бумаг. Когда со столом наконец-то было покончено, он подошел к двери, чуть приоткрыл ее и, убедившись, что шум воды еще не стих, вернулся обратно.

В тумбочке у кровати Фрэнк снова ничего не нашел, так же, как и под ней. Он уже не на шутку начал беспокоиться, потому что понимал, что если не сейчас, то значит уже никогда. Обернувшись, он заметил несколько разноцветных папок, сложенных на полу в углу. Сначала, войдя в комнату, он их не увидел. В надежде он кинулся к ним, но и там его ждало полное разочарование, как и на полках с книгами. Остался только шкаф с одеждой. Подходя к нему, Фрэнк лихорадочно думал: а стоит ли? Если Джерард заметит, что он копался в его вещах, проблем потом не оберешься. Может, он хранил заветную зеленую папку где-то в другом месте? Может, Фрэнк все-таки плохо смотрел в других комнатах?

Внезапно в голову стукнула очередная догадка, и парень ринулся к столу, слегка отодвигая шторы и осматривая подоконник – пусто. Вздох разочарования, смешанный с досадой, наполнил комнату. Фрэнк развернулся, понимая, что это конец и его провал, и уже собираясь уйти, когда его взгляд упал на тот же шкаф с одеждой. Глаза моментально расширились, а дыхание участилось. Фрэнк больно хлопнул себя по лбу, зажмурившись от обиды. Сверху виднелся маленький зеленый уголок. Он переворотил практически все, но ни разу не посмотрел, что на шкафу тоже может что-то быть. Он просто не мог поверить, что не заметил этого сразу.

В этот момент внутри вдруг разлилось какое-то холодное, противное чувство. Фрэнк понял, что на этот раз это действительно все. Что сейчас он заберет злополучную папку и просто уйдет. Уйдет и больше не увидит Джерарда. Не сможет сказать ему даже «пока», потому что «прощай» не выговорит его язык. Вот так быстро и неожиданно.

В груди все сжалось, а в горле встал ком, из-за которого было трудно дышать. Фрэнку совсем не нравилось это чувство. Он хотел радоваться и весело смеяться, как несколько минут назад, когда увидел выпачканного с ног до головы в краске Джерарда. Только оставляя художника, он чувствовал, что он оставляет с ним и все то, светлое и доброе, что подарил ему Джерард за эти несколько дней.

Стоя на мысочках, Фрэнк уже почти дотянулся до уголка папки, досадуя на свой невысокий рост, когда услышал тихий скрип двери, ощущая, как в этот же момент сердце перестает биться и падает куда-то вниз. Он слишком увлекся своими мыслями и не услышал мягких шагов в коридоре. Прятаться было бесполезно, да и просто невозможно. Фрэнк успел только выпрямиться и нормально встать, прежде чем Джерард перестал тереть полотенцем мокрые волосы и стянул его с головы, тут же натыкаясь взглядом на испуганного Фрэнка и не скрывая своего полного недоумения.

– Что ты здесь делаешь? – проговорил он. Его голос звучал спокойно, но как-то слишком прохладно. Фрэнк не имел ни малейшего понятия, хорошо это или плохо. Его язык как будто присох к небу, и он продолжал молча смотреть на художника в чистой футболке и домашних спортивных штанах. Если бы только перед ним сейчас был не Джерард, а кто-нибудь другой. Тогда Фрэнк смог бы сделать хоть что-то. Но против этого человека он не мог абсолютно ничего. Он потупил взгляд.

– Что ты здесь делаешь? - повторил свой вопрос Джерард, подходя к Фрэнку.

Фрэнк молчал. В его голове с бешеной скоростью проносились тысячи мыслей, но он не знал, что сказать, не мог ничего придумать. Он с самого начала понял, что это задание не закончится для него ничем хорошим. Он был искусным убийцей, а не лжецом. Он не разговаривал со своими жертвами, а беспощадно перерезал им горло.

Он поднял глаза и увидел Джерарда, стоящего совсем рядом. Сейчас можно было бы ударить его в грудь, выбить одним движением весь воздух из легких, а потом легко свернуть его тонкую изящную шею и смотреть, как из его сверкающих глаз быстро утекает сияние жизни. Но Фрэнк не мог. Не мог не потому, что так было приказано, а потому, что в этот самый момент он вдруг понял, что не сможет причинить ему боль. Ни за что.

С ним что-то произошло, что-то щелкнуло в его сознании, и совершенно не отдавая себе отчета в том, что он делает, Фрэнк неожиданно резко подался вперед, впиваясь в губы Джерарда и грубо целуя его. Будучи слишком пораженным в первые секунды, Джерард даже не сдвинулся с места, и только спустя какое-то время, когда до него дошло все происходящее, он уперся руками в грудь парня, пытаясь оттолкнуть его от себя, но как-то слишком неуверенно. У него ничего не вышло. Фрэнк, кажущийся таким слабым и маленьким со стороны, оказался гораздо сильнее. Он крепко обхватил Джерарда, прижимая его к себе и одновременно прикусывая его губу. Тот ахнул от боли и неожиданности, и Фрэнк воспользовался этим, чтобы скользнуть языком в его рот.

Еще немного, и Джерард перестал сопротивляться, начиная отвечать на поцелуй все смелее и смелее, ласкать язык Фрэнка своим, осторожно засасывать его нижнюю губу, согревать своим дыханием маленькое металлическое колечко. Руки художника медленно переместились наверх, обвивая шею убийцы, а пальцы поглаживали черные волосы.

Развернувшись вместе с Джерардом, Фрэнк сделал пару шагов вперед, не разрывая поцелуй, и рывком бросил того на кровать, наваливаясь сверху. Он стал целовать щеки, скулы парня, медленно перемещаясь на шею, двигаясь к хрупким ключицам, оставляя на его нежной коже яркие следы от поцелуев. От него пахло шампунем и краской.

Прохладные руки художника скользнули под его рубашку, пробегаясь по ребрам, спускаясь обратно на живот, изучая напряженные мышцы спины, словно пытались запомнить каждый изгиб, каждую впадинку, чтобы потом перенести это на лист бумаги.

– Фрэнк, - дрожащий шепот наполнил комнату.

Фрэнк не ответил, снова настойчиво целуя Джерарда в губы, наслаждаясь их сладким вкусом, пока тот одновременно расправлялся с пуговицами на рубашке Фрэнка. Через минуту она лежала где-то на полу, а Фрэнк уже стягивал такую же ненужную футболку с художника. Взгляд Джерарда привлек маленький скорпион на шее. Это была его личная метка. Он нанес ее своими руками. От этой мысли кровь внутри закипела еще сильнее. Притянув Фрэнка к себе, он прикоснулся горячими губами к татуировке.

Фрэнк зашипел, чувствуя, как пульсирует от боли шея. Но он терпел, позволяя Джерарду оставлять болезненные засосы прямо на скорпионе. На его скорпионе.

Голова уже у обоих шла кругом. От поцелуев, от прикосновений, от тепла тел, от запаха кожи...

– Джерард, - кое-как проговорил Фрэнк, с трудом отодвигая от себя парня, который целовал его плечи, и заглядывая своими затуманенными глазами в такие же подернутые пеленой страсти глаза Джерарда.

Художник провел дрожащей рукой по щеке Фрэнка и осторожно поправил его непослушную челку, а затем прильнул к нему и прошептал на ухо:

– Я хочу тебя, Фрэнки...

Эти томные слова окончательно свели с ума, снесли остатки здравого смысла, сняли все последние ограничения.

Он и сам его хотел. Уже давно. Не отдавая себе в этом отчета.

Джерард громко застонал в рот Фрэнку, когда тот сильно сжал его пах, перемещая ловкие пальцы на резинку штанов и начиная медленно стягивать их вниз со всем остальным.

Пока Фрэнк продолжал избавлять их обоих от остатков одежды, Джерард водил руками по его мускулистому телу и обводил те татуировки, которые видел, как будто пытался нащупать их. Он отчаянно хватал воздух ртом, стараясь надышаться, но только все больше задыхался парнем перед собой. Не в силах больше терпеть, он снова поймал теплые губы, одновременно кусая и облизывая их, стараясь запомнить каждую трещинку.

Скинув всю одежду на пол (Фрэнку пришлось взять себя в руки, чтобы незаметно отбросить пистолет в сторону, благо, там лежал тот самый мягкий ковер), он прижал Джерарда своим телом к кровати, возвращаясь к тому, от чего пришлось отвлечься из-за бесполезных кусков ткани. Он кусал бледную шею, тонкие ключицы, оставляя на коже следы своих зубов и наслаждаясь стонами любовника, которые срывались с его чуть приоткрытого рта. Джерард лежал, распростертый под ним, такой хрупкий и беззащитный, позволяющий делать с собой все, что угодно. Он изнемогал и метался из стороны в сторону, не в силах больше терпеть, а Фрэнк заводился все сильнее, одновременно наслаждаясь этими волшебными прикосновениями, которые, словно ливень, обрушивались на его тело. Никогда и ни с кем ему не было так хорошо. Только от рук Джерарда он начинал сходить с ума, не желая ни на секунду перестать чувствовать его тонкую, гладкую кожу на своей.

Художник подался бедрами вперед, а у Фрэнка от такого окончательно снесло крышу. Он тоже больше не мог сдерживаться. Откинувшись назад, он согнул худые ноги Джерарда в коленях и развел их в стороны, краем глаза заметив охватившее художника стеснение, которое проявилось ярким румянцем на его бледных щеках.

Парень почувствовал, как горячие губы, медленно спускающиеся все ниже и ниже, оставляют на чувствительной коже внутренней стороны бедер нежные поцелуи, следы которых тут же начинают пылать.

– Агнм... Фрэнк! - громко выдохнул Джерард, ощущая, как влажные от слюны пальцы медленно проникают в него. – Ах!

Фрэнк улыбнулся, слегка покусывая колено художника. Он продолжал осторожно растягивать его мышцы, то выходя, то снова проникая внутрь. Когда Фрэнк посчитал, что Джерард уже готов, он снова лег на него, целуя в шею, а другой рукой дотягиваясь до тумбочки, на которой лежало несколько тех самых презервативов. Фрэнк разорвал упаковку зубами и протянул ее Джерарду.

Тот на удивление смело провел рукой по покрытому синяками телу, мимолетно пробежавшись тонкими пальцами по белому шраму внизу живота, чем вызвал у Фрэнка невольный вздох и, наконец, спустился ниже, ловя его хриплые стоны, вырывающиеся сквозь его плотно сжатые зубы. Чуть-чуть помучив его, Джерард надел презерватив и обхватил Фрэнка ногами, прижимаясь к нему.

– Потерпи, будет больно, - прошептал Фрэнк, ласково поцеловав Джерарда возле уха и начиная медленно входить в него.

Джерард тихо постанывал от боли, чувствуя, как Фрэнк осторожно проникает в него, стараясь делать это как можно аккуратнее. В глазах против воли собрались слезы, но он терпел, чувствуя тепло и нежность Фрэнка, которые затмевали собой все остальное.

Войдя в художника до конца, парень остановился, склоняясь к нему и находя его губы своими, при этом поглаживая большим пальцем его щеку.

– Двигайся, - прохрипел Джерард. Немного привыкнув к новым ощущениям, он обхватил Фрэнка за шею, стараясь не обращать внимания на дискомфорт и не думать, что с первым же толчком боль снова напомнит о себе.

Текущий по разгоряченным телам пот смешивался с их шумным дыханием и тихими стонами боли и наслаждения. Последняя капля смущения испарилась в спертом воздухе, оставляя только желание и чувство наслаждения друг другом. Никто не думал о том, что правильно, а что нет, что надо было остановиться, пока еще было не поздно, что потом они не смогут посмотреть друг другу в глаза, когда с них спадет эта легкая дымка. Никого не посещали эти мысли. Для Фрэнка сейчас существовал только Джерард. Такой настоящий, такой теплый, такой... родной. А для Джерарда – только Фрэнк. Такой красивый и такой нежный.

Последние резкие движения, последние стоны Джерарда, и Фрэнк обессилено навалился на него сверху, чувствуя, как художник с трудом обнимает его, утыкаясь носом в шею и щекоча своим рваным дыханием кожу.

Слегка отдышавшись, Фрэнк лег рядом, притягивая к себе Джерарда, который сам жался к нему, словно маленький ребенок, точно боялся, что сейчас его оставят одного. Они ничего не говорили друг другу, да им и не нужно было слов, чтобы объяснить то, что только что произошло. Каждый уже все знал и все решил для себя.

Фрэнк медленно поглаживал влажные волосы Джерарда, пока тот, прижавшись щекой к его груди, поспешно засыпал, не имея сил бороться с тяжестью, сковавшей тело. Глаза Фрэнка упорно закрывались, но он снова и снова заставлял себя держать их открытыми. У него появилось еще каких-то жалких два часа на то, чтобы побыть рядом с художником, чтобы лежать и просто обнимать его, чувствуя его тепло. О таком он не мог даже мечтать. На эти два часа он отодвинул подальше все свои заботы, все свои мысли и все свои тревоги. Он просто забыл, кто он, где он, что он должен делать. Он лишь знал, что испытывает что-то сильное и необъяснимое к Джерарду. Что-то, что так и притягивает к художнику и не отпускает. Что-то, что не позволит ему встать и спокойно уйти, а обязательно причинит мучительную боль, которую потом невозможно будет ничем излечить. Но сейчас у него были эти два часа. Два часа, сто двадцать минут, семь тысяч двести секунд и один единственный на весь мир Джерард, которого он крепко держал в своих руках. Вот и все.

Когда беспощадное время истекло до конца, до последней песчинки, Фрэнк осторожно вытянул свою руку из-под шеи Джерарда так, чтобы не разбудить его, встал и быстро оделся, достав со шкафа зеленую папку. Он заботливо укрыл художника сползшим с кровати тонким покрывалом и присел на краешек рядом с ним, позволяя себе в последние секунды полюбоваться его бледным спящим лицом. Не удержавшись, он снова провел дрожащей рукой по его светлым коротким волосам, а потом склонился и оставил невесомый поцелуй за ухом, почти беззвучно прошептав:

– Прости меня. Прости, если сможешь.

В этот момент внутри как будто окончательно порвалась натянутая струна, и Фрэнк стремглав вылетел из комнаты, не оборачиваясь, быстрее несясь прочь из этого дома, прочь с этой улицы, куда угодно, только подальше отсюда, чтобы забыть, стереть из памяти все воспоминания, чтобы жить, как раньше. Только этому уже не суждено было случиться никогда. Но Фрэнк не хотел понимать этого. Он не мог стереть из памяти образ художника, не мог содрать с тела остатки его поцелуев, не мог смыть с кожи его тонкий запах. Он не мог просто вычеркнуть его из своей жизни, в которой он больше никогда не появится.

Он остановился только тогда, когда стал задыхаться от пожара в груди. Прижавшись спиной к холодной кирпичной стене, Фрэнк отправил два коротких сообщения, сполз вниз и сжался в комочек, прижимая папку к себе и упираясь лбом в дрожащие колени.