Дом слэш..

Подводка(Sebaek)

— Хён, — говорит Сехун. — Хён, ты же обещал. В общаге катастрофа. Все невыспавшиеся, злые, и летел бы этот Гайо к чертовой матери, но так нельзя. “Ты не принадлежишь себе” — прописная истина не только для айдолов, но все-таки здесь она высечена на стене каждой комнаты и студии. — Хуни, серьезно? — удивляется Бэкхён. — Вот именно сейчас? Сехун пожимает плечами и улыбается. Пару недель назад они ради смеха договорились обменяться на день макияжем, и Бэкхён пообещал навести красоту на Сехуне собственноручно.
— Но мейк. Нуны, — говорит Бэкхён отрывисто, да и что тут понимать. — Не понравится — перекрасят. Хён, им наплевать уже, конец года, на нас перепробовали тучу разного мейка, семь нот, все такое. Еще спасибо скажут. Бэкхён неопределенно морщится и идет в комнату. Сехун, с трудом скрывая ликование, почти отталкивает Чанёля, кажется, заснувшего стоя, и бежит за ним. — Садись, — машет рукой Бэкхён, прикрывая за собой дверь. — Умытый хотя бы? Сехун кивает. Чувство предвкушения заполняет его с головы до пят, и он даже не знает, чему радуется так сильно. Вероятнее всего, новой проделке. Но и времени наедине с хёном — равно. Бэкхён копается в куче подводок (наверное, это подводки, думает Сехун), баночек и непонятно чего. Большая майка висит на нем мешком, а джинсы — любимый Сехуном светло-голубой грубый хлопок. — Ох, Хуни, — Бэкхён будто не совсем в этой вселенной, говорит задумчиво и отстраненно. — Давай с базы, что ли, начнем, а то испортят подводку после. Сехун разводит руками, все равно ответа не требуется. Требуется, оказывается, подставлять лицо под мазки изящных пальцев, и это забавно, приятно и немного дразняще. Разум фиксирует, что Бэкхёну неудобно, потому что Сехун сидит на кровати, и он пристраивается и так, и эдак, обходит колени Сехуна, встает между ними, снова перемещается туда-сюда. Шлепает Сехуна указательным пальцем по носу, когда тот пытается ухватить его за талию и прекратить хаотическое движение. — Хён, — говорит Сехун, стараясь не улыбаться изо всех сил. — Хён, да откуда ты этому выучился. — Всю жизнь мечтал тебя накрасить, так, а теперь — молчать, — отзывается Бэкхён, с ним никогда не понятно, шутит он или серьезно. Сехун подставляет подбородок, все мило и чертовски смешно. — Умница, — комментирует Бэкхён, наконец-то, видимо, просыпаясь. Сехун только рад, потому что, по правде, разве уговоришь его не сонного на такую глупость. — Глаза закрой, — командует тот. — А? Уже подводка? А это больно, хён? — Какая подводка, базу дай сначала положу. Тебя сколько раз в жизни красили? Сехун подчиняется, и пальцы Бэкхёна легонько касаются века. Это приятно и очень, очень, очень странно. Потом ощущение исчезает, и Сехун осторожно открывает левый глаз. Бэкхён стоит над ним с подводкой в руке и смотрит задумчиво, бросая взгляды то вправо, то влево. Сехун догадывается мгновенно, открывает второй глаз и едва прячет улыбку. Хлопает по коленям: — Хён, садись, а я подальше залезу. Давай, не бойся, что в этом такого. Бэкхёна не приходится просить дважды. Он фыркает — наверняка на последнюю фразу — и забирается на бедра Сехуна верхом, тот даже отодвинуться и опереться на стену не успевает. — Спину — прямо, горбун малолетний, подбородком — ко мне, глаза закрыть, — говорит Бэкхён, и Сехун не знает, куда деть руки, а еще он пока что смотрит в вырез майки Бэкхёна, а там — красивые ключицы. Ах да, он совсем забыл. У них — самые непонятные отношения во всей группе. За медлительность Сехун тут же получает ладонью по подбородку снизу. Бэкхён в кои-то веки выше, смотрит внимательно и слегка насмешливо. Сехун не то чтобы злится, но… — Глаза закрыл, не дышишь. …Бэкхён двигается, не очень удачно, и Сехун ловит его за талию, ощущая на пальцах много лишней ткани. Но Бэкхён вздыхает, наклоняется (это понятно по тому, что лицо согревает поток воздуха), опирается на плечо Сехуна, и к веку прислоняется что-то холодное. По спине бегут мурашки. — Руки-то опусти, я не упаду больше, спасибо. Сехун опускает, но весь мир смазывается до карандаша и проклятого ощущения, и это почему-то сексуально, и дыхание перехватывает, а ладони ложатся вдруг в итоге на чужие бедра. Карандаш останавливается. — Сехун, не сюда. — Для устойчивости, хён. — Сехун все-таки не может сдержать улыбки и улыбается уж изо всех сил, по-прежнему не открывая глаз. — Йа, для усидчивости тогда. Бэкхён шутливо недоволен, и Сехуну все нравится. Руки лежат хорошо, а это главное. Правда, хлопок под ладонью нагревается, очень быстро, и Сехун вздрагивает, и снова получает по подбородку. — Выпрямился и не гримасничать. Карандаш продолжает свой путь, и теперь Сехун чувствует процесс сразу дважды, потому что Бэкхён под руками движется: почти неуловимо, но меняет положение. Пальцев Сехуна касается майка, а вот когда ему становится так хорошо, что даже плохо, Сехун не понимает. Возможно, в тот момент, когда Бэкхён вдруг весь напрягается и едва слышно выругивается. Или просто совпадает — с мыслями о майке и тем, что под ней. — Хён, нарисовал криво? — интересуется Сехун и для пробы немного поднимает сгибает локоть. — А я ведь тебе даже не мешаю. И кто говорил, что накрасит любого лучше, чем координуны? — Не провоцируй, — откликается Бэкхён и рисует снова. — А то будешь как Эми Уайнхаус. Сехун плохо помнит, кто такая Эми, но его правая рука уже под огромной майкой и уже балансирует на грани джинсов и кожи, пока Бэкхён занят тем, что водит по его веку чем-то жестким. — Хён, да ты не умеешь, — подначивает Сехун. — Хуни, если ты не умолкнешь, я сделаю из тебя панду и скажу, что так и было. Все я умею. Последнее произнесено с задержкой в пару секунд, и Сехун опять улыбается. — Хён, а если отвлеку? — Отвлекай. Века опять касается карандаш, а Сехун касается голой талии под майкой, и карандаш едет куда-то к бровям, а Бэкхён охает и молотит его по плечам. — Ты же говорил “любые препятствия, движущаяся машина, девчонки так не умеют краситься”. Хён, да ты врал все. Сехун не открывает глаз — ему не нужно, Сехун держит Бэкхёна за талию, и совсем близко ребра, и кожа такая горячая, что кажется, будто ладонь ошпарили. — Сехун-а, — тянет Бэкхён, — если я сказал, то сделаю. Так что отвлекай как угодно. Тон злой, задиристый и соревновательный, и Сехуну в очередной раз достается по носу, а потом по веку — уже чем-то большим и мягким. Сехун нащупал бы под майкой сердце, но так у Бэкхёна не получится нарисовать стрелку, и он перемещает руку на напряженную спину, медленно гладит, чувствует, что Бэкхён замер. Потом ему вцепляются в плечо, так, что больно, и снова ставят карандаш на середину века. Сехун думает, что это все, наверное, чертовски опасно, но ему уже настолько плевать, что он доводит рукой аж до шеи и гладит выступающий позвонок. Потом спускается вниз и ласкает там, то и дело задевая кромку джинсов. Как ни странно, линия на веке кажется ровной и быстрой. Бэкхён изгибается в руках, и Сехун ждет поцелуя, но тому, оказывается, надо нарисовать угол глаза. Разочарование убивает, поэтому Сехун гладит по заднице, обтянутой хлопком, и Бэкхён издает непонятный звук, но все, кажется, доделано. — Нижнее веко, — говорит Бэкхён так, будто это должно что-то значить. Ах да, довольно-таки неприятно. И можно лишиться глаза в процессе. — Давай другой, а, хён? — просит Сехун, не отпуская упругую маленькую задницу и кожей чувствуя риск. — Я сказал “нижнее веко”, Сехун-а, — мрачно отзывается Бэкхён, но голос у него почти срывается, и Сехун согласен терпеть и ничего не делать. Лица касаются сразу несколько пальцев и очерчивают скулу. Этого точно не нужно для макияжа, и Сехун перемещается, затекли ноги. Стоит у него уже минуты две, но хён все еще в его руках, так что почувствовать не должен. Оттягивают веко, и Сехун замирает. Странно, но получается вовсе не так ужасно, как у координун, однако Бэкхён зачем-то шумно переводит дыхание в середине процесса, а потом быстрым движением доделывает начатое. Рисует что-то в неопасной зоне, крепко держится за плечо. Отпускает, наклоняет голову Сехуна в другую сторону, сползает чуть ниже, и Сехун снова ловит, а поймав — понимает, что жесткий хлопок слишком сильно натянут. — Как угодно? — тон-в-тон переспрашивает Сехун, и Бэкхён шумно сглатывает и почему-то не шутит в ответ, снова берется за лицо Сехуна, но совсем, совсем под другим углом. И Сехун гладит большими пальцами по его стояку, с двух сторон, потому что у него большие руки, а у Бэкхёна узкие бедра, и это откровенно сводит с ума.