Дом слэш..

Никто не узнает

Чон Чонгук/Ким Тэхён

Тэхён всегда любил осень. Это время казалось каким-то особенным, притягательным, ностальгическим, когда жизнь закипает, начинает бежать с огромной скоростью, захватывает течением и уносит, и вовсе неважно куда, главное — заставляет человеческий механизм работать поршнями. Стоит только выйти на улицу и просто посмотреть по сторонам — жизнь эта везде и бежит, как, например, та девочка в синем плаще с тубусом на плече, что сто процентов куда-то опаздывает, потому что на красный свет перебегает дорогу. Или же улыбается и строит рожицы, как две старшеклассницы возле входа в новое кафе, делающие селфи, или сердится, матерится и психует, как парень в ядерно-желтых брюках, которого забрызгала проехавшая мимо машина. Жизнь — она везде и во всем, только настолько насыщенной и яркой она кажется Тэхёну лишь осенью, что огненного рыжего цвета и дурманяще-пряного запаха.

Тэхён всегда любил осень, но, как оказалось, у всего есть свой срок годности. Небо серое, затянутое тучами, на улице холодно и морось еще с утра, и Тэхён суется домой потрепанный, уставший и злой. Возле подъезда он натыкается на соседку с пекинесом, которого он откровенно ненавидит за вой и лай по ночам через стенку от его кровати, и даже не попросив прощения за то, что наступил на поводок, насупившись, проходит мимо. У Тэхёна день не задался еще с шести утра, а точнее — у него жизнь слетела с рельс и теперь красиво, со всеми спецэффектами, как в лучшем блокбастере, летит с обрыва еще с первых выходных этой осени. — Привет, хён. Тэхёна как током прошибает, на несколько секунд парализует тело и ворует весь кислород вокруг. Он на мгновение зависает, пялясь, как парень, сидевший под дверью его квартиры, поднимается и отряхивает джинсы и рюкзак, но и этого хватает, чтобы споткнуться о последнюю ступеньку. — Хён! — Привет. Давно ждешь? — спрашивает Тэхён, кивая, что все в порядке и помощь ему не нужна. Хотя мог и не спрашивать — минимум часа три ждал точно. — Нет, недавно. Может, минут двадцать, — Чонгук улыбается и отвечает быстро, но потом Тэхён переводит на него взгляд и он добавляет тише: — Зато я успел уровень пройти. Неделю мучился, представляешь. Неправильно понял задание и поэтому получалась такая хуйня. То есть, я хотел сказать, что не получалось пройти уровень, потому что… — Я понял. — Ага. Тэхён открывает дверь и отступает в сторону, пропуская Чонгука внутрь, опускает глаза и следит, как тот вытирает кроссовки и переступает через порог. И снова зависает — у Чонгука всегда теплые руки и ноги, и холодный нос. Он это заметил примерно месяц назад. Чонгук ставит обувь в отведенное ему место на полке — сначала Тэхён её туда сам убирал, каждый раз в одно и то же место, затем бросает рюкзак на пол и снимает курточку, и до Тэхёна доходит, что он просто тупо стоит и смотрит на чонгуковы ступни в черно-серых полосатых носках. А потом младший идет в гостиную, и Тэхён наконец-то заходит и закрывает дверь. — Что будешь есть? — Тэхён бросает плащ с сумкой на диван и уходит на кухню. Правильнее — убегает. Только не поздно ли он это делает? — Из того, что у меня есть, могу предложить омлет или бутерброды. — Я не голоден, — Чонгук закидывает тэхёнов плащ на вешалку и, закусывая нижнюю губу, улыбается, когда слышит, как старший гремит посудой и дверцами шкафчиков. — Могу приготовить лапшу. Только не обещаю, что вкусно. Или можем пиццу заказать? Ты чего хочешь? У Тэхёна руки дергаться начинают — этакая своеобразная реакция на Чонгука, появившаяся совсем недавно, но уже почти рефлекс. Он включает электрочайник и насыпает в чашку две чайные ложки кофе, добавляет столовую ложку сахара и перемешивает. Эта осень все реже пахнет пряностями и все чаще дурманит голову. Странная совсем. — Ты где там? Что готовить? — Я не хочу есть. И кофе вреден. Тэхён разворачивается в прыжке, выдыхает тяжело и громко, и тотчас же отступает на три шага назад, упираясь поясницей в столешницу, ибо Чонгук стоит слишком близко. Отклеивает с холодильника стикер с номером и тычет им в младшего. — С курицей и ананасами. Среднюю. Мне нужно позвонить. Чонгук ловит его за руку, немного дергает на себя и подходит ближе, и Тэхёну становится тяжело дышать. — Хён, можно? Тэхён смотрит на чонгуковы губы, скользит взглядом ниже по подбородку, цепляется за серебряную цепочку на шее, что блестит, выглядывая из-под ворота свитера, и закрывает глаза. Чонгук не отпустит, не стоит и просить, он никогда не слушает. Горячая ладонь прикасается к щеке и Тэхён уже не дышит, только сердце стучит в груди бешеное, с каждым ударом бьется о ребра и ломает свои крылья. А белые перья сыплются осколками и колют внутри. Мелкая дрожь прокатывает по телу и Тэхёну на мгновение, на тысячную долю секунды становится страшно. Но быстро проходит. Всего лишь мгновение. Чонгук притягивает второй рукой за талию и еле касается тэхёновых губ своими. Выдыхает судорожно, жжет розовые губы горячим воздухом и, проведя своим вечно холодным носом по щеке, целует в лоб. Тэхён растворяется. — Никто же не узнает, хён. И эти слова как последняя грань, очертания которой Тэхён усердно пытается уловить, каждый раз опуская свои руки на чонгуковы плечи. А ведь он первый сказал: "Никто не узнает". Он первый предложил попробовать, и это были только поцелуи, просто пьяному сознанию было интересно, каково это — целоваться с парнем. И это, наверное, всё осень так влияет, ибо Тэхён, по всей видимости, чокнулся. Только чокнулся он не сам, потому что Чонгук вцепился крепко и не отпускает. Он тогда даже не собирался никуда идти — в кошельке ноль, а быть кому-то должным совсем не хотелось. Но Хосок сказал, что за всё заплатит, что заедет, заберет и так же отвезет обратно, что они дожили до последнего курса и надо это отметить, что с их компашки придут все и Тэ будет последней паскудой, если не согласится. Ну, он и согласился, и пошел. А там Хосок говорит: "Ребят, знакомьтесь, это мой младший брат Чонгук, в этом году поступил к нам в универ. Программист. Не против, если потусуется с нами?". И, конечно, никто не против. Какие проблемы? Только потом этот Хосок никого домой не отвозит и сам тоже не едет — заказывает такси. Но Тэхёну, в принципе, было пофиг, чем домой, лишь бы не своими. И он даже согласился на очень деликатную просьбу лучшего друга — они с Хосоком такие лучшие друзья, что Тэхён сам себе иногда завидует, — и забрал "мелкого" к себе домой, пускай переночует, раз у кого-то что-то там намечается. Но это "намечается" касалось, видимо, не только Хосока. Тэхён помнит, как они вдвоем лезли по ступенькам на четвертый этаж, как вышла соседка, потому что он очень громко искал ключи, и угрожала, что все матери расскажет. Как они, завалившись в коридор, не могли нормально разуться и Тэхён, сидящий на паркете, потянул Чонгука за ногу, а тот ударился плечом о стену. А потом они нашли бутылку "Pierre Ferrand" — вообще-то, подарок, и дорогой, который даже не допили. Но резко стало интересно, чем отличаются поцелуи с парнем от поцелуев с девушкой. Наутро Тэхён обнаружил в своих объятиях и постели Чонгука. Все утрясли довольно просто и быстро, младший ушел домой со слоем тоналки на шее и в тэхёновой толстовке, потому что сам Тэхён шить не умеет, а на чонгуковой рубашке почему-то только две пуговицы. Хорошо, что мать Тэхёна постоянно что-то забывает, когда редко, но остается ночевать. Через пару дней Тэхён благополучно забыл о том, что было/не было той ночью, а по истечении недели с его шеи сошли засосы. И все вроде окей и прошло, пока однажды, по приходу с пар, он не обнаружил Чонгука подпирающим дверь его квартиры. Тогда Чонгук пришел не за рубашкой, которую, кстати, забыл, а потому что целоваться с Тэхёном оказалось круче, чем с девчонками. Кожа у Тэхёна оказалась очень мягкой и нежной, голос — до чертиков подкожным и окутывающим, а в глазах бесчисленные вселенные и разноцветные галактики. Осень потеряла рыжий свой цвет, когда Тэхён лежал на кровати, а Чонгук кусал его губы и повторял сказанные раньше им самим же слова: "Никто не узнает". Но даже тогда она казалась до рези яркой. — Никто не узнает, хён. Тэхён ведет ладонями по чонгуковым плечам к шее, ерошит черные короткие волосы на затылке, а потом, играясь, чмокает Гука в губы раз десять — просто захотелось, просто так чувствуется. Просто Тэхён с ума сходит, так пусть это будет как в последний раз в жизни. Чонгук улыбается — у Тэхёна закрытые глаза и красные щеки, маленькая родинка на кончике носа и густые, пушистые, угольные ресницы. И ему хочется забрать Тэхёна себе, спрятать ото всех и не показывать никому, чтобы никто не прикасался, не смотрел и даже не дышал одним воздухом. Кроме него, кроме Чонгука. А у Тэхёна сердце в груди лопается и кровь бьет по вискам. Он подхватывает зубами чонгукову нижнюю губу и оттягивает, царапает ногтями шею, а потом открывает глаза и смотрит с вызовом и обиженно, будто Чонгук в чем-то перед ним виноват. Хотя Гук знает, что виноват и знает в чем, но будет молчать, потому что никто не должен узнать, потому что Тэхён так хочет.

Потому что страшно, очень страшно такое чувствовать, если все, что происходит — не взаимно, если этот осенний бред просто так. Чонгук подхватывает Тэхёна под бедра, разворачивается и сажает на стол. Целует его напористо, жадно, ловя каждый выдох и вдох, забирается руками под одежду, гладит ребра и выпирающие вдоль спины позвонки. А Тэхён отдается всему этому, цепляется пальцами за бордовый свитер и забирает младшего себе, ибо никому и никогда. И понимает, что умереть готов вот так, не дыша и плавясь, что этих поцелуев ему мало, что ему нужен весь Чонгук и навсегда. И уже от этого до чертиков становится страшно. Тэхен дышит сорвано, опускается руками по чонгуковым бокам, зацепляется тонкими пальцами за ремень и застывает. Чонгук целует его в шею, скользит ладонью по бедру, затем утыкается лбом в плечо и говорит, прижимая Тэхёна к себе сильнее: — Хён, мне интересно, каково это — встречаться с парнем. Я бы хотел попробовать с тобой. Никто ведь не узнает. Тэхён готов полжизни отдать, лишь бы эта сумасшедшая осень не заканчивалась.