Я унюхал, что родители приготовили мне особый завтрак.
Мои пазухи изумительно чисты.
На столе обнаруживаю тарелку с французскими тостами и
беконом, а рядом с ней бутылку кленового сиропа.
Поливаю тарелку зигзагом. Бекон такой хрустящий, что
его можно разломить пополам.
Папа спрашивает, слушаю ли я его.
Слежу за тем, как французский тост впитывает сироп.
Отрезаю кусочек, обмакиваю в сироп и кладу в рот. На
языке до сих пор слабый привкус блевоты.
Мама что-то говорит… кажется, что я даже не слушаю.
Беру кусочек бекона рукой и откусываю тонкий жирный
кончик. Пережевываю пять раз и глотаю. Мышцы живота
как будто накачались и окрепли. Словно я весь прошлый
вечер делал упражнения для пресса. Заканчиваю завтрак
и отправляюсь на диван в гостиной его переваривать.
Папа склоняется у зеркала над камином, разглядывая
свой нос достаточно близко, чтобы можно было сосчитать
поры. Он на удивление спокоен, учитывая то, что не так
давно ему пришлось говорить о чувствах.
На мне старперские тапки, которые мне подарили на
Рождество. Подтягиваю колени к груди.
На кофейном столике стоит ваза для фруктов из
рифленого стекла. Стараюсь не вспоминать тот день,
когда Чипс зашел к нам после школы. Он объяснил, что в
эту вазу вполне поместится двадцать связок ключей от
машины. И сказал: «Я хотел бы трахнуть твою маму».
Папа достает из нагрудного кармана пинцет. Берет его
правой рукой то так, то этак и наконец находит удобный
захват между большим и указательным пальцем.
Удовлетворенно щелкает пинцетом в воздухе дважды.
Занавески на большом окне раздвинуты: прекрасный вид
