EDEN | 18+

Глава 34. Неискупимые вещи.

О роза, ты больна!
Во мраке ночи бурной
Разведал червь тайник
Любви твоей пурпурной.
И он туда проник,
Незримый, ненасытный,
И жизнь твою сгубил
Своей любовью скрытной.
Уильям Блейк, Больная роза (пер. - В. А. Потаповой)

___________________________


Ты не сбежишь от меня. Будь я проклят, если дам тебе уйти. Никогда, слышишь, никогда тебе не уйти от меня.

Эти слова... слова из прошлого. Они до сих пор преследуют меня в кошмарах.

Я смутно помню события того вечера, но эти слова прочно врезались мне в память. В его голосе – жестком, с нотками злости и отчаяния, – ясно читалось: он не оставит меня в покое. Он был уверен в этом тогда и не отступится теперь, даже если и сам не до конца понимает причин своего поведения.

И он не станет разрывать наши отношения только из-за того, что о них узнал Рон. Это факт. Он уверен: Рон унесет нашу тайну с собой в могилу, потому что я ему небезразлична и ради меня он будет молчать.

Что ж, выходит, это ложится на мои плечи.

Но как? Как... разве я смогу отказаться от него?

Да он и не позволит мне, ведь так?

Не думаю, что сказанное им давным-давно, все еще имеет для него значение.

Хотя, почему бы и нет? За все время он не сделал ничего, что доказывало бы обратное.

Тебе не уйти от меня...

Возможно... может быть, для меня это – единственный способ выбраться отсюда. Единственный для меня, для нас обоих.

Я оказала бы Рону услугу. Скорее всего, он не захочет больше видеть меня, только не после того, что я с ним сделала.

Слезы обжигают лицо при воспоминании о реакции Рона: в его глазах было столько боли из-за того, что я сделала, и он наверняка думает обо мне...

Шлюха. Вероломная шлюха – вот кто я теперь.

Яростно вытираю слезы: у меня нет права погрязнуть в жалости к самой себе, потому что я не заслуживаю жалости. Я сама во всем виновата.

Ты сама во всем виновата, Гермиона...

Люциус прав: должно быть, я и вправду сделала такое, из-за чего он так отчаянно захотел меня, что даже пошел против своих убеждений.

Наверное, это моя вина. Я не могу свалить все на него.

Но... я никогда не пыталась... я не хотела, чтобы было так! Я хотела прекратить это. Столько раз, что уже сбилась со счета. Но он всегда был рядом, прочно удерживая меня, несмотря на то, что снова и снова повторял: он готов на все, лишь бы между нами все кончилось.

На все, кроме... кроме того, чтобы отпустить меня.

Будь я проклят, если позволю тебе уйти...

Он – сплошное противоречие. Ходячий, живой, дышащий парадокс.

Приверженец чистой крови, трахающий грязнокровку. Муж и отец, неспособный на любовь. Бессердечное чудовище в маске благопристойного аристократа.

Только посмотрите на эту комнату: шикарна, со вкусом обставлена, продумана до мельчайших деталей. Он так помешан на внешности, так стремится использовать любую возможность, дабы показать свое превосходство, но в то же время его душа прогнила насквозь, и это, наверное, самое ужасное, что я видела в своей жизни.

Тебе не сбежать от меня...

Говорят, один из лучших способов умереть – это утонуть.

Но как я могу верить этому? Дважды я едва не утонула, и не могу похвастаться, что эти опыты оставили приятные воспоминания.

Кроме того, когда я пыталась во второй раз, он меня остановил. Спас меня...

После того как сначала чуть не утопил.

Я никогда не отпущу тебя...

Повеситься? А что? Я могла бы связать веревку из простыней...

Нет. Здесь нет ничего, на чем я могла бы повеситься...

Перерезать себе вены я точно не смогу – духа не хватит. Мои вены резали дважды, и было чертовски больно, так что вряд ли я захочу пережить это вновь.

Я в ловушке. Погрязла в этих странных, пугающих, запутанных и заведомо не имеющих будущего отношениях с ним...

Да и какие это отношения?

Сползаю на пол, зарываясь пальцами в волосы в попытке унять терзающую меня боль.

Порой мне кажется, что единственный путь стать счастливой для меня – это умереть.

Как я могла так поступить с Роном?

Прежде я никому не разбивала сердце. То, как он смотрел на меня... он чувствовал себя по-настоящему преданным...

Вряд ли он когда-нибудь еще сможет доверять мне. Сомневаюсь, что он будет смотреть на меня как раньше.

Даю волю слезам, тихо всхлипывая, стоя на коленях и раскачиваясь взад-вперед; постепенно всхлипы перерастают в задушенные рыдания.

Боже. Все уничтожено! Все, что когда-либо могло быть между мной и Роном, потеряно навсегда. Любовь, отношения... возможно, даже брак. У нас могли быть дети, семья, дни рождения, рождественские ужины... все пропало.

Теплые пальцы касаются моего лица, приподнимая его за подбородок, заставляя посмотреть...

Я не слышала, как он вошел.

Против воли смотрю на него...

С другой стороны, он никогда не оставлял мне выбора, не так ли?

В эту самую минуту мне как никогда хочется умереть. Жесткие черты лица, ледяной взгляд, пылающий ненавистью – вот и все, что осталось у меня в этом мире. Единственная моя опора – он, а иначе все было напрасно. Из-за него я потеряла все, и мне остается лишь быть с ним...

А в чем, собственно, дело? Ты сможешь жить без него, ты и сама знаешь это.

Я больше ничего не знаю. Когда-то я была ходячей энциклопедией, а теперь не знаю ничего. Мои мысли занимает какая-то несуразица.

В этом я уверена, я больше не способна думать, анализировать и делать выводы. Я – пустышка.

Его лицо перекошено от ярости, но она направлена не только на меня.

О, разве это важно? Разве хоть что-то еще имеет значение?

Он вытирает мои слезы большим пальцем.

Господи, почему он делает это? Почему дает мне надежду, что способен на настоящие чувства? Это несправедливо! Я точно знаю, он не может любить, но он продолжает совершать немыслимые вещи, как, например, засыпать рядом со мной... Боже, неужели это было прошлой ночью?

Любое проявление доброты или... привязанности с его стороны – очередной нож в сердце: либо он неискренен в своих проявлениях, либо лжет мне относительно своих истинных чувств. В любом случае, я заранее проигрываю эту битву.

Его большой палец перемещается на мой подбородок, и в течение нескольких секунд Люциус просто смотрит на меня – так, словно пытается меня понять, но у него не получается, несмотря на все старания. Решительный, сосредоточенный взгляд, но абсолютно безнадежный, как если бы ты пытался пробиться сквозь стену.

Наконец он тяжело вздыхает.

– Однажды ты сказала мне, что я больше никогда не увижу твоих слез, – шепчет он. – И все же каждый раз, когда я вижу тебя, ты плачешь.

Я помню это: ночь, когда Волдеморт разрешил Люциусу избавиться от меня, но тот оставил меня в живых. Ночь накануне дня, когда он убил моих родителей.

– Ты виноват в моих слезах, – так же шепотом отвечаю я. – И если они тебя так раздражают, ты должен винить в этом лишь себя.

На мгновение его губы сжимаются в тонкую линию.

– А я и не говорил, что они до сих пор раздражают меня, – глухо бормочет он.

Святые небеса, ушам не верю!

– И как же они действуют на тебя сейчас? – пытаюсь уколоть его побольнее. – Наслаждаешься ими? Должно быть, твой день прожит зря, если я хоть раз не заплачу, да?

Повисает пауза, во время которой он пару мгновений смотрит на меня, а затем едва заметно качает головой.

– Ты заблуждаешься, думая, что я получаю удовольствие от чьих-то страданий, – произносит он, пристально глядя мне в глаза.

– Разве? – во мне что-то взрывается, и я повышаю голос. – Господь свидетель, ты все время пытаешься сделать меня настолько несчастной, насколько это вообще возможно!

Его глаза сверкают, и он резко отпускает мое лицо.

– А почему ты не должна страдать? – со злостью в голосе шипит он. – Почему ты не можешь страдать так же, как и я?

– Не смей... – задыхаюсь от ярости. – Не смей сравнивать то, что чувствую я, с тем, что чувствуешь ты! Что ты потерял из-за того, что происходит между нами? Веру, идеалы? Да разве это имеет значение?!

А вот теперь он по-настоящему зол, нет, он в ярости, но я продолжаю. Осторожность осталась позади, далеко позади, затерявшись в ворохе былых воспоминаний.

– Тогда как я... я потеряла всех, кого любила, всех, кто был мне дорог, – слезы вновь обжигают лицо на потеху ему. – Мои родители мертвы, я никогда больше не увижу своих друзей, а Рон... Рон...

Качаю головой, утопая в горе, а затем опускаю голову, потому что не хочу больше на него смотреть. Глядя на него, я вспоминаю о том, чего лишилась по его вине.

– Ты добился, чего хотел: я вся в твоем полном распоряжении. Можешь не волноваться из-за Рона. Он ненавидит меня. Вероятно, даже больше, чем тебя.

Останавливаюсь, чтобы перевести дыхание и подавить рвущиеся наружу рыдания.

Со вздохом он берет меня за подбородок, заставляя смотреть на него: выражение его лица немного... отсутствующее.

– Он никому не расскажет о том, что видел, – открыто произносит он. – Ты слишком ему дорога, сама знаешь.

– Мне плевать, расскажет он кому-нибудь или нет! – огрызаюсь в ответ. – Его готовность прикрыть меня только усугубляет ситуацию! Пойми, дело именно в том, что я растоптала доверие Рона у него же на глазах! Он – самый благородный и добрый человек из всех, а я причинила ему боль, предав так низко и гнусно!

Он вздыхает, прищурившись.

– Разве то, что он думает о тебе, имеет значение? – поколебавшись, произносит он.

Я потрясена до глубины души.

– Имеет! – выкрикиваю в ответ. – Как ты не можешь понять, это самое важное на свете! Почему ты продолжаешь спрашивать об этом?

Его рот сжимается в тонкую линию, прежде чем он отвечает мне.

– Вчера ты спросила, почему мне так важно, что обо мне думает Беллатрикс, – в его голосе звучат железные нотки. – Почему ты можешь подозревать меня в чем-то, а я – нет?

Господи, мне следовало бы знать: он пытается перевернуть все с ног на голову, извратить факты, чтобы заставить меня поверить, что мы похожи, и поэтому у меня не должно быть причин ненавидеть его и то, что он делает, потому что не могу же я ненавидеть саму себя...

Так легко и просто, кажется...

Качаю головой.

– Ты не понимаешь, да? – глухо спрашиваю я. – Ты никогда не любил Беллатрикс. Ты никого никогда не любил, даже своего сына. А вот Рон... я любила Рона, слышишь! Я до сих пор его люблю!

– Глупая, – бросает он. – После всего, что произошло, ты все еще веришь в светлую любовь, способную победить все на свете?!

Ответ уже готов сорваться с языка, но я лишь закусываю губу, позволяя словам Люциуса проникать в меня, опутывать невидимыми нитями, заставляя обдумывать услышанное.

Может быть... возможно, он все-таки прав. Может быть, любовь... наверное, она действительно бессмысленна и глупа. Разве моя любовь принесла кому-нибудь счастье? Нет, только боль и страдания – для тех, кто мне дорог.

Вспоминаю Рона: его образ заполняет мои мысли, проникает в самое сердце, он – олицетворение преданности и искренности, в то время как Люциус насквозь пропитан ложью.

Смотрю на Люциуса открыто, с вызовом, как равная ему – хоть он и говорил, что этому не бывать! – и нахожу в себе силы говорить.

– Любовь – самое лучшее, что есть на земле, – шепчу я. – Она может быть непокорной, как ураган, невыносимой, как худшее из наказаний, и даже порой ужасной, как оживший кошмар, но тем не менее она прекрасна, удивительна и бесподобна. Заботиться о ком-то так сильно и трепетно, испытывать эти чувства к другому человеку... ничто с этим не сравнится!

Он смотрит на меня так, словно я говорю на незнакомом языке, и выражение лица такое, будто он испытывает отвращение, но я точно знаю: это не оно. Люциус выглядит так... звучит странно, но он словно хочет понять меня, но это для него физически невозможно.

Горько улыбаюсь, качая головой.

– Мне жаль тебя.

Ярость оживляет его лицо.

– И что же заставляет тебя жалеть меня?

– Потому что ты в ловушке, – шепчу я. – Твоя чистокровная теория власти никогда не была верной. Все это – ложь, которой тебя пичкали те, кем правил страх и ненависть. Но ты не можешь признать, что ошибался, ведь это означало бы, что вся твоя жизнь – сплошная ложь.

Он выглядит взбешенным, хотя, нет, это слово слишком мягкое. Он смотрит на меня так, будто в эту самую минуту жаждет размазать мои мозги по стене.

Я знаю, почему он так выглядит: не может отгородиться от сказанного мною, твердя себе, что я лгу. А все потому, что мои слова достигли цели – где-то глубоко внутри него, задели особую струну, но он никогда и ни за что не примет это.

Хватаюсь за эту мысль и облекаю ее в слова.