EDEN | 18+

Глава 43. Доказательство.

«...он совсем не собирался любить ее. Но вспоминать об этом было поздно. Он уже перешагнул через пропасть, разделяющую их, и все, что оставалось позади, съежилось и рассыпалось прахом.» - Дэвид Герберт Лоуренс, «Дочь барышника» (пер. Л. Ильинская)

«Тот факт, что Я всегда любил,
Доказывать пристало:
Хоть в прошлом вам моей любви,
Видать, недоставало.» - Эмили Дикинсон, «Доказательство» (пер. Виталий Карпов - http://stihi.ru/2011/08/26/2182)

«Нет, казнь – не милость! Небеса мои —
Там, где Джульетта. Каждый пёс, иль кошка,
Иль мышь презренная, любая тварь
Здесь может жить в раю – Джульетту видеть;
Один Ромео – нет!» - У.Шекспир, «Ромео и Джульетта» (пер. Т. Л. Щепкиной-Куперник)

»Не верь, что солнце ясно,
Что звезды - рой огней,
Что правда лгать не властна,
Но верь любви моей.» - У. Шекспир, «Гамлет» (пер. М.Лозинский)

________________________________________



— Гермиона, ты ужасно выглядишь, — ошеломленно шепчет Рон, размыкая объятия, едва Эйвери оставляет нас наедине.

Качаю головой. Я так измотана — уже двое суток без сна.

— Ничего, — неуклюже бормочу в ответ, больше всего на свете желая, чтобы на этом все и закончилось.

И пусть я трусиха, но у меня просто духу не хватит рассказать ему; это его убьет.


Он все равно, в конце концов, узнает правду.


Он осторожно приподнимает мой подбородок, внимательно изучая лицо.

— Все хорошо? — шепчет он. — Ты порядочно напугала меня вчера. Что случилось?

Что случилось? Ах да, я же потеряла сознание! Как-то запамятовала... все, что происходило после, подернуто дымкой.

— Я просто... это был всего лишь обморок, — невнятно бормочу в ответ. — Я уже и забыла об этом.

Непрошеные слезы жгут глаза. Как глупо. Какого... почему я плачу? Ни к чему хорошему это не приведет.

— Что случилось? — он осторожно берет меня за руку. — Это... это как-то связано с ним?

Его взгляд ожесточается, когда он замечает мою реакцию на его слова.

— Прошлой ночью, да? — скорее утвердительно, нежели вопросительно произносит он. — Я так и знал. Когда он вернулся вниз после того, как проводил тебя в комнату, то был просто в бешенстве. Единожды он заговорил — если это можно так назвать, — когда начал орать на кого-то, кто пытался его о чем-то спросить. Что между вами произошло? Я думал, все кончено.

Я расскажу ему. В конце концов, он все равно узнает.

— О, Рон, — я всхлипываю и, зажав рот ладонью, продолжаю, — все плохо. Хуже, чем можно было вообразить.

Он хватает меня за руки, пристально глядя в глаза.

— Слушай, — поспешно выдыхает он. — Что бы ни случилось, мы вместе пройдем через это, обещаю. Что произошло? Он сделал тебе больно?

Качаю головой, тяжело дыша. Боже, хватит ли у меня сил?

Должна ли я?..

— Ты возненавидишь меня за это.

Он подозрительно прищуривается, но качает головой, словно отряхиваясь от мыслей.

— Я никогда не смогу ненавидеть тебя, Гермиона, — твердо произносит он. — А теперь скажи мне, в чем дело? Что такого ужасного произошло, о чем ты не решаешься мне сказать?

Глубоко вздыхаю, хватаясь за возможность счастливого будущего с Роном, и тут же отпускаю эту мысль, понимая, что это невозможно.

— Рон, я беременна.

Тишина.

Он смотрит поверх моей головы абсолютно пустым взглядом.

И когда выпускает мои руки из своих, мне внезапно становится холодно.

У него такое выражение лица, словно его вот-вот стошнит.

— Что... что? — заикаясь, выплевывает он.

Вот и все. Конец. Всему. Господи, все кончено...

— Ты слышал, — с несчастным видом шепчу я.

Он — бледный, почти зеленый — отводит взгляд, шаря глазами по полу, будто на нем лежит решение всех проблем.

— О боже, — шепчет он.

Закусив губу, чувствую, как по щекам катятся слезы.

— Прости, Рон, — продолжаю я. — Я бы все отдала, лишь бы не говорить тебе этого, но... но я должна была.

Он кивает, но я сомневаюсь, что он вообще слышал мои слова, потому что он выглядит таким потерянным. Покинутым всеми. Брошенным и одиноким.

— И... ребенок его, да? — натянуто произносит он.

— Да, — возможно, чуть резче, чем хотелось, отвечаю я. — Чей же еще?

Он беззвучно открывает и закрывает рот, а затем вновь качает головой.

— Мне жаль, — шепчу я, и мне правда очень жаль, что все так обернулось.

— Нет, я вовсе не имел в виду... просто, знаешь, Эйвери и Драко все время ошиваются рядом и... они могли причинить тебе вред, и я...

Возможно, ему было бы гораздо легче принять, что это ребенок насильника, а не того, кого я выбрала сама.

— Он... — глубокий вдох, — он знает?

Господи, это так... унизительно. Хочется провалиться сквозь землю.

— Да, знает, — бормочу в ответ с несчастным видом.

Рон поднимает взгляд к потолку и выглядит так, словно старается взять себя в руки.

— И что он сказал? — едва слышный шепот.

Не успеваю вовремя подавить усмешку.

— Уверена, ты и сам догадываешься, — с горечью отвечаю я. — Он был не в восторге.

Рон издает что-то вроде истерического смешка.

— Да уж, — бросает он. — Теперь понятно, почему он вчера так злился... спорю на что угодно, ты сказала ему вчера, да?

— Да.

Он прикусывает нижнюю губу — так сильно, что проступает кровь.

— Так... — заметно, что слова даются ему нелегко. Его синие глаза сверкают неистовым пламенем. — Ты... ты собираешься избавиться от ребенка, или что? — прямо интересуется он.

Ох, это одна из самых сложных вещей. Как сказать ему, что я собираюсь сохранить то, что окончательно уничтожит все былое между нами?

— Н-нет, — выдавливаю я. — Он... он хотел, чтобы я это сделала, даже дал мне специальное зелье, но я... — глубоко вздыхаю. — Я не смогла. Наверное, надо было, но я... просто не смогла.

— Почему?..

Он хмурится, пытаясь подобрать еще слова, но лишь сжимает губы и качает головой.

И я даже рада этой секундной передышке, потому что не могу ответить на его вопрос.

— Вот... вот сволочь, — выплевывает он. — Больной извращенец, ублюдок! Он... тебе же всего восемнадцать! Господи...

Стою на месте, заламывая руки.

— Знаю, Рон, но это...

Он не слушает, меряя шагами комнату взад-вперед и бурча под нос, обращаясь то ли ко мне, то ли к себе.

— Грязный, мерзкий... ровесница его сына... а его жена... о боже!

Внезапно он яростно вскрикивает, резко оборачивается и пинает мой столик, вряд ли замечая, как опасно при этом дребезжит зеркало.

— Да я, блядь, УБЬЮ ЕГО! — взрывается он, выпуская накопившиеся злость и ненависть. — Ублюдок! Убью! Этот ребенок... Господи, это должен был быть...

Он закрывает лицо руками, не в силах продолжать дальше, и рвано дышит.

Внутри все обрывается: я знаю, что он хотел сказать. Знаю, потому что сама не единожды говорила себе это.

— Да, должен был, — с горечью произношу я. — Но... что сделано — то сделано.

Тишина поглощает мои бесполезные, никчемные оправдания. Он молча поворачивается ко мне, не поднимая глаз от пола.

— Хотела бы я, чтобы ребенок был твоим, Рон, — мой голос дрожит. — Правда. Но это невозможно...

— А может и возможно...

Непонимающе хмурюсь.

Он поднимает голову: жесткая линия подбородка и плотно сжатые губы — весь его вид говорит о решительности.

— Что ты имеешь в виду? — мне кажется, я знаю, о чем он. Признаться, я просто пытаюсь выиграть время и разобраться, как реагировать на то, что он собирается предложить.

Он делает шаг вперед.

— Они уже... им же известно, что... все уверены, что мы небезразличны друг другу, в определенном смысле. Все, кроме... него, — он краснеет, но все равно продолжает. — Возможно...

Пройдясь по комнате туда-сюда, он поворачивается и обращается ко мне, снова глядя в пол.

— Знаю, мы можем никогда и не выбраться отсюда, — бормочет он. — Но если у нас получится, я не против... я был бы рад притвориться...

Остановившись, он смотрит на меня — глаза блестят — и в момент оказывается подле, крепко сжимая мои ладони в своих.

— Ты разрешишь мне оберегать тебя, Гермиона? Если мы когда-нибудь выберемся отсюда, можно я буду заботиться о тебе?

Смотрю на него, едва осознавая, какой беспорядок творится у меня в голове.

— Не думаю, что мы выберемся... — начинаю я, но он качает головой.

— Даже если нет, я все еще мог бы помочь, — решительно говорит он. — Я мог бы... я мог бы сказать, что это мой ребенок.

Качаю головой, и слова так и рвутся наружу.

— Они убьют тебя за... порождение полукровок, Рон...

— Ну, это вряд ли, — уверенно отвечает он. — Я им нужен. И я — не ослушавшийся Пожиратель Смерти, которого можно показательно казнить. Зачем бы им убивать меня, когда я нужен им, чтобы держать на коротком поводке моих родителей или чтобы добраться до Гарри?

Я... боже мой, я не знаю, что и думать!

— Но что будет, когда он родится? — я в отчаянии. — Если у него будут светлые волосы и бледная кожа? Они не дураки, и сразу поймут, что к чему...

— Девять месяцев — долгий срок, Гермиона, — его глаза горят почти... возбужденно. — Мы вполне можем быть свободны к тому времени. И если это случится...

Он крепче сжимает мои руки.

— Обещаю, что не оставлю тебя, — слегка запинаясь, продолжает он. — Я знаю, что не так умен, как ты, и скорее всего никогда не стану богатым. Но я... я люблю тебя.

Сердце грохочет, когда я смотрю в его горящие, сияющие глаза.

— Если ты захочешь, я буду любить тебя до конца своей жизни, — говорит он. — Притворюсь, что это мой ребенок. Даже если мы останемся здесь, я буду настаивать на этом. Мы могли бы сказать, что мы... ну, понимаешь... что нас оставили наедине...

Он переводит дыхание.

— А если мы выберемся... я буду воспитывать этого ребенка, как своего, если ты будешь не против. Ты никогда не услышишь пересудов за спиной о том, кто его отец. Мы скажем, что он мой, и ребенок никогда не узнает правды.

От удивления у меня отваливается челюсть.

— Ты... ты правда пошел бы на это? — слова даются нелегко. — Воспитал бы ребенка Пожирателя Смерти как своего?

Он колеблется сотую долю секунды, но кивает с твердой уверенностью.

— Чтобы быть с тобой, я пойду на что угодно. Все, чего я всегда хотел, это быть с тобой. И если ты только позволишь мне, если мы выберемся отсюда, я до конца жизни буду о тебе заботиться.

Он падает на колени, сжимая мои ладони.

— Если мы станем свободны... — он чуть колеблется. — Гермиона, ты выйдешь за меня?

Смотрю на него, не зная, что сказать. Ни единой мысли в голове.

Я мечтала об этом моменте несчетное количество раз. Глупо хихикала в подушку, лежа после отбоя в женской спальне Гриффиндора, и вспоминала, как он улыбался мне или смотрел в мою сторону, и думала о том, что было бы, сделай он мне когда-нибудь предложение.

Но девичьи грезы об ужине при свечах и кольце с бриллиантом были безжалостно уничтожены Люциусом Малфоем. И сейчас я неожиданно понимаю, что происходит то, о чем я никогда бы и не подумала: я действительно сомневаюсь, принимать предложение Рона или нет.

Но... а какой еще у меня есть выход?

Я люблю его. Правда, люблю. Он добрый, смелый, хороший. Он — моя опора. Он никогда не причинит мне боли.


Но он не Люциус.


Люциус никогда не стал бы... никогда не предложил бы мне такое, даже если бы захотел.

Ко всему прочему, если мы сбежим, нужно будет куда-то идти, ведь родители мертвы, и мне необходимкто-то, кто позаботится обо мне и... и о ребенке. Я слишком молода, чтобы растить его в одиночку. Может, будь я постарше...

И я... я люблю его. Правда.


Так же сильно, как любишь Люциуса?


Рон поглядывает на меня с беспокойством.

Падаю на колени подле него, отказываясь даже думать о том, что собираюсь сделать, и ласково касаюсь его щеки.

— Да, я выйду за тебя.

Он с облегчением выдыхает, и мы обнимаем друг друга. Всхлипываю, чувствуя тепло его рук, и совершенно не знаю, что и думать.

— Выйду, — шепчу я.

Дверь открывается.

Смотрю поверх плеча Рона на Люциуса, хмуро взирающего на нас. Все тот же взгляд, которым он всегда смотрел на нас, когда мы с Роном были вместе; тот самый, что и тогда, когда Рона только схватили, и мы изо всех сил обнимали друг друга, а Люциус подсматривал.

Ревность. Безудержная ревность.

Но вопреки вполне ожидаемой вспышке ярости, он выглядит почти... не знаю. Он напряженно сглатывает, глядя на нас с...

С обреченностью.

Рон тоже поднимает голову, и мы оба вскакиваем на ноги, но, видимо, по разным причинам.

— Ты! — шипит Рон, моментально краснея от ярости. — Убирайся вон, ублюдок...

— Молчи и слушай, — перебивает его Люциус.

Меня шокирует вовсе не его хладнокровие; в конце концов, Люциус и Рон далеко не друзья-приятели. Нет, меня вводит в ступор... его ледяной, равнодушный тон. Таким же тоном он отдает приказы, когда есть четкий план, которого стоит придерживаться.

Что на этот раз?

Мне вовсе не хочется знать.

Пытаюсь поймать его взгляд, но он неотрывно смотрит прямо на Рона.

— У меня никакого желания терпеть твою компанию, Уизли, — его тон — острый как бритва — сочится нетерпением. — Но в виду того, что сказанное мною коснется и тебя, ты можешь остаться.

Рон насмешливо фыркает.

— И с чего это ты решил, что мне интересны твои слова? Почему я должен слушать извращенца, заделавшего ребенка школьнице, почти вдвое моложе него?

Мускул на лице Люциуса дергается, но он борется с собой, буравя Рона ледяным взглядом.

— Я бы напрасно польстил себе, если бы хоть на минуту решил, что тебе крайне интересно то, что я скажу.

Он умолкает, и на мгновение его взгляд падает на меня, но вновь возвращается к Рону.

Почему он отказывается на меня смотреть?

— Полагаю, ты уже знаешь о... о нашей проблеме, — сдержанно замечает он.

— Проблеме? — Рон кривит рот. — Малфой, ты заделал ребенка подростку, — это чуть больше, чем проблема...

— Как бы там ни было, — нетерпеливо перебивает его Люциус, — это уже случилось, так что сейчас нужно решить, что делать дальше, и как можно быстрее.

Он переводит дух, и на миг мне кажется, что он вот-вот посмотрит в мою сторону, но я опять ошибаюсь. Он принимается ходить взад-вперед по комнате, глядя куда угодно, только не на меня.

Холод сковывает меня: я начинаю догадываться, чем это закончится, и я не... я не знаю...

— Если она не примет абортивное зелье, тогда она не сможет остаться здесь. Все в этом доме уже подозревают, что между нами что-то происходит, и Темный Лорд не исключение. Когда они узнают о ее состоянии, они казнят меня за предательство.

Он прекращает наворачивать круги, вперив взгляд в стену слева от меня.

— Но перед этим они убьют её, — очень тихо продолжает он. — Об этом и так уже ходят разговоры, потому что от нее мало пользы. Мятежные настроения твоих родителей убедили их, что ты принесешь больше пользы как в поимке Поттера, так и в качестве гарантии лояльности твоих родных.

Он колеблется пару мгновений и, глубоко вздохнув, продолжает.

— Но дело не только в этом. Они непременно захотят устроить показательную казнь, сделав из меня предателя, — он резко сглатывает. — И получат истинное наслаждение от этого. Ну и, конечно же, ее убийству добавит красок предварительное избавление от нерожденного полукровки.

Невольно вздрагиваю.

Качая головой, Люциус вновь поворачивается к Рону, который теперь так же бледен, как и он сам.

— Но, к счастью, это можно предотвратить, — тихо произносит Люциус, — и, кажется, сама судьба благоволит нам.

Почему он не смотрит на меня?

— Думаю, ты помнишь ночь, когда сюда привезли твою сестру, — тянет он; в глазах мелькает злоба.

Рон моментально заливается краской.

— Да, — бросает он сквозь зубы.

Люциус не заостряет на этом внимание: сейчас совсем не время.

— Хорошо. Тогда ты, должно быть, помнишь, что сюда ее приволокла Беллатрикс. Она схватила ее в Хогсмиде, аппарировала к озеру и, они вдвоем переправились через него.

— Я, конечно, извиняюсь, но как это относится к... ау!

Люциус направляет палочку на Рона, и тот вскрикивает от боли, хватаясь за руку и вздрагивая.

— Это важно, потому что ее похищение — ключ к вашему побегу.

Мы оба — и Рон, и я — раскрываем рты от удивления.

— Нашему побегу? — с недоверием уточняет Рон.

Ох... «вашему». Не «нашему».

Он не пойдет со мной.

Люциус утвердительно кивает, и лицо у него такое, словно он проглотил лимон.

— Да, вашему, — тихо произносит он. — Полагаю, единственный выход — сообщить Ордену о вашем местонахождении и удостовериться, что они придут за вами в означенное время. Например, в конце недели, мы с Беллатрикс как раз будем в отъезде: у Темного Лорда есть для нас задание, так что на несколько дней этот дом станет существенно уязвимее.

Я остаюсь немой, как рыба. Впрочем, Рон тоже. Только сдается мне, причины у нас абсолютно разные.

Пытаюсь распутать клубок мыслей, вертящихся в голове, но терплю неудачу за неудачей. Поэтому я говорю лишь о том, что в данный момент имеет наибольшее значение, и ко всему прочему, это сейчас единственная безопасная тема.

— Но разве Волдеморт не станет интересоваться, как Орден узнал, где мы? — тихо выговариваю я.

— Риск есть, но мы можем себе это позволить. Вот поэтому похищение Джиневры столь важно. Как только Рон окажется дома, Джиневра может сообщить, что она рассказала об этом месте моей племяннице — Нимфадоре, и та узнала в нем фамильный дом Блэков. Джиневра ведь дружит с Нимфадорой, не так ли?

Стараясь не думать, откуда он знает об этом, киваю, хотя он так и не смотрит в мою сторону. А вот Рон хмурится, глядя на Люциуса.

— Почему же они не пришли за нами раньше? — спрашивает он. — Если Джинни могла рассказать родителям, где нас держат, почему они не пошли в Орден, чтобы вместе вызволить нас?

Люциус усмехается.

— Ты что, действительно не понимаешь? — тянет он. — Даже после того, как старого дурака Дамблдора убил его самый преданный сторонник, до тебя никак не дойдет, что доверять свою жизнь нельзя никому? Да даже твои идиоты родители осознали это и научились никому не верить. Им известно, что в Ордене полно наших шпионов, и стоит только информации о твоем местонахождении всплыть, как тебя убьют раньше, чем будет снаряжена спасательная группа. Кроме того, они вряд ли точно знают, где находится этот дом, ведь Джиневра помнит лишь лес, озеро и пещеру. Да мы, может быть, вообще не в Англии! Они опасаются за твою жизнь, поэтому и держат эти крохи информации при себе.