EDEN | 18+

Глава 39. Пагуба.

Предчувствует душа моя, что волей звезд туманных и далеких, началом несказанных бедствий будет ночное это празднество, оно конец ускорит ненавистной жизни, что теплится в груди моей, послав мне безвременную злую смерть. Но тот, кто держит руль моей судьбы, уж поднял парус! – Уильям Шекспир, Ромео и Джульетта (цитата из советской озвучки культового фильма Франко Дзефирелли)

________________________________________

Никто не должен узнать. Никто и никогда не должен узнать.

Я полагала, ты не собираешься даже думать об этом.

Ох, если бы все прошло только потому, что я не думаю об этом... Если бы я могла спрятаться под одеялом и терпеливо ждать утра, как тогда, когда я была маленькой девочкой и боялась темноты...

Если бы, если бы... «Никогда не говори «если бы», – так поучал меня папа.

Не стоит думать об этом. Если я не буду напоминать об этом даже себе, то никто и не догадается.

Не будь дурой. Они все равно узнают рано или поздно. Видишь ли, это станет чертовски заметно.

Нет, если... если я умру раньше.

Так теперь ты хочешь умереть? После всего, через что прошла?

Я не это имела в виду. Но... ладно, в конце концов это когда-нибудь произойдет, не так ли? Люциус должен будет убить меня, чтобы доказать свою преданность Волдеморту. Ну и не только для этого, но факт в том, что ему придется это сделать.

Ты же знаешь, он не будет. Не сможет. Он уже говорил об этом.

Так на что же тогда он надеется? Что я вдруг стану абсолютно незаметной, все разом забудут о моем существовании и оставят в покое?

Боже мой... наверное, именно на это он и надеется.

Что ж, вряд ли это кончится добром. Скоро ты станешь слишком заметной.

И что же мне делать? Я не смогу скрывать это вечно.

Но и сказать ему... тоже не могу.

Может, притормозишь и подумаешь о том, что это, возможно, единственная вещь, которая может тебя спасти?

Спасти меня? Что-то не верится. Нет, он никогда не узнает. Да он убьет меня!

Он же говорил, что не убил бы тебя, если бы Волдеморт приказал ему. Так что же изменилось теперь?

Просто... из-за этого! Наверное, самый страшный его кошмар все-таки стал явью.

И пусть даже он не убьет меня сам, если узнает... нас обоих убьют, когда правда всплывет.

И что будешь делать? Ждать, пока они не узнают все раньше него? Он – твой единственный шанс на спасение.

Но как же он сможет нас вытащить? Он ни за что не покинет ряды армии Волдеморта, это совершенно точно. Так как же он собирается спасти нас на этот раз?

Он спасет тебя, Гермиона. Он всегда тебя спасает.

Но... с чего бы ему спасать меня, когда он узнает, что случилось?

Потому что ты единственная, кто когда-либо что-то для него значил.

Неправда. То, во что он верит, – для него весь мир.

И он отказался от всего этого ради тебя.

* * *

Медленно обхожу стол, разливая вино в кубки и не поднимая глаз на тех, кому прислуживаю.

Уже насмотрелась, когда час назад мы с Роном вдвоем обслуживали их. Хватит! Если взгляну на них, они точно догадаются – у меня все на лице написано.

Украдкой бросаю взгляд на Рона, разливающего вино напротив. Он уже не злится так сильно, как в прошлый раз, когда мы изображали домовых эльфов на званом обеде Пожирателей смерти. Я бы даже сказала, он безразличен ко всему. Он устал бороться. Вся его ярость – это лишь напускное, чтобы справиться со всем, что происходит.

И это моя вина. Я виновата в том, что он сдался: он возлагал на меня такие надежды, а я его предала.

Опускаю голову, подавляя гложущее чувство вины.

Наполняю кубки. Один, второй, третий, четвертый, пятый...

Сердце пропускает удар, когда возле очередного кубка я вижу бледную ладонь с узкими длинными пальцами.

Задержав дыхание, осторожно наливаю вино.

Дыши. Дыши и не смотри на него.

Несмотря на дрожащие руки, мне удается не пролить ни капли.

Но я чувствую на себе взгляд: он наблюдает за мной.

По спине бегут мурашки, и, дабы отвлечься, я отворачиваюсь.

Эйвери сидит неподалеку от Люциуса и наблюдает, как тот не сводит с меня глаз...

Вдруг он переводит свои блекло-голубые глаза на меня.

Поспешно опускаю голову и перехожу к следующему кубку.

Но боковым зрением я вижу, что Люциус все еще смотрит на меня.

Отвернись, бога ради! Все смотрят на нас, все знают, нам ничего не удастся скрыть.

Минуту спустя мы с Роном встречаемся в конце стола и, обменявшись взглядами, возвращаемся к своей скамье у стены, где в тени нас никто не видит.

Какое-то время мы сидим в тишине, что не так уж и неловко, учитывая наши отношения в последнее время.

Что ж... может, это только мне так кажется. Может, Рону и не по себе находиться со мной в абсолютной тишине, но мне – нет. Если быть откровенной, я молчу, потому что у меня сил нет о чем-то болтать. Я так устала.

Ну, это неудивительно. Говорят, такое бывает...

– Как ты думаешь, когда все это закончится? – Больше всего на свете хочу заставить свои мысли замолчать.

Он грустно вздыхает.

– Скоро. Надеюсь. До рассвета-то они должны убраться восвояси, разве нет?

– Почему? – спрашиваю его, нахмурившись.

– Ну... – он смотрит на меня, – лодка. Она нужна им, чтобы переплыть озеро, так?

– Разве нельзя сделать это после рассвета?

Он отрицательно качает головой.

– Она появляется только ночью. Я думал, ты знаешь.

– Нет, – рассеянно отвечаю я. – Почему только ночью?

– Не знаю, – он задумчиво почесывает нос. – Я просто слышал, как Беллатрикс говорила об этом Долохову давным-давно, – внезапно его озаряет. – Должно быть, это для большей защиты. Лодку ведь труднее увидеть в темноте.

Обдумываю его слова и киваю. В них есть смысл, и потом... с чего бы Рону лгать мне? И кроме того, теперь понятно, почему я пересекала озеро только ночами и никогда не видела солнца. Я больше никогда не увижу солнце. Разве что только во сне.

– Забавно думать об этом, ты не находишь? – бормочет он, глядя на людей, сидящих за столом. – Думать о том, что они скоро поедут домой. У них же, наверное, у всех есть нормальная жизнь, помимо того, что они делают для Сама-Знаешь-Кого. Дом, семья, работа...

Он замолкает.

Тяжело думать об этом, но поток мыслей уже не остановить. Люди, с которым мы сражаемся, те, кто творит ужасные вещи во имя своего повелителя и по его приказам... у них могут быть вполне обычные жизни.

Оглядываю стол, пытаясь не задерживать взгляда на Люциусе. Боковым зрением вижу его светлые волосы, но не буду смотреть на него, не стану, не буду...

Глаза отказываются подчиняться мне, и я невольно начинаю его разглядывать.

Он все еще смотрит на меня. Макнейр сидит рядом с ним и что-то оживленно рассказывает, но он, кажется, совсем не слушает.

Как сказать ему? Знаю, что не должна молчать, но... с чего начать? Правда его уничтожит.

Уничтожит его, как он уничтожил тебя.

Провожу рукой по животу.

Люциус продолжает смотреть на меня со странной смесью жажды, голода и ненависти в глазах, и... Боже, это так опасно! Любой, едва взглянув на нас, сразу все поймет. Да у нас на лицах все написано.

Перевожу взгляд на Эйвери, который тоже пристально смотрит на меня, но в его глазах я ничего не могу прочесть – они пустые, словно он вообще смотрит сквозь меня, но это не так, и на губах его играет легкая усмешка.

От его вида кровь стынет в жилах, и я поспешно отдергиваю руку от живота.

– Ты в порядке, Гермиона?

Рон оказывается моей спасительной соломинкой: поворачиваюсь к нему лицом.

– Что такое? – шепчет он.

– Ничего, – голос дрожит. – Ничего.

Несколько секунд он смотрит на меня, а затем вновь поворачивается к столу.

– Беллатрикс выглядит не слишком радостной, – произносит он. – Взгляни на нее. Ставлю пять галлеонов, она собирается что-то выкинуть.

Проследив за его взглядом, вижу, что Беллатрикс смотрит то на Люциуса, то на меня, и в ее глазах полыхает ярость. Резко опускаю голову, чтобы не давать ей лишний повод для подозрений...

Лишний повод? Скоро у нее будет реальный повод подозревать.

О господи, что же делать?

– Скука! – каркает Беллатрикс, и наступает гробовая тишина.

– Иисусе, – тяжело выдыхает Рон, но мне почему-то не смешно: кто знает, что придет в голову этой чокнутой.

Окидываю взглядом стол: Драко хитро улыбается своей тете, Люциус наконец отвернулся от меня и обратил внимание на поднявшуюся со своего места и энергично вышагивающую по комнате Беллатрикс.

– Нашей компании для тебя недостаточно, Белла? – улыбнувшись, Эйвери отпивает из кубка. – Прости. Впредь будем из кожи вон лезть, чтобы тебе было весело...

– Ой, прекрати, – отмахивается она от него. – Я никогда не говорила, что с вами скучно, просто подумала, что было бы неплохо, если бы нас как-то развлекали во время ужина.

Ее взгляд останавливается на мне, и меня охватывает ужас.

Нет... нет...

Что ей нужно? Вопли боли от заклятия Круциатус во время вечерней трапезы?

Но она произносит вовсе не то, что я ожидаю услышать.

– Хочу музыки.

Нервный смешок проносится по комнате, и женщина, которой я не знаю, произносит:

– Ну, мы всегда можем поколдовать для тебя, коли желаешь...

– О, ради бога, – лениво тянет Люциус. – Мы что, должны потакать всем твоим капризам? Ты так эгоистична и избалована, что требуешь прервать ужин и развлекать тебя?

Невольно усмехаюсь.

Ошибка. Она вновь смотрит на меня, но на этот раз ее взгляд намного жестче.

Улыбка моментально сходит с лица, и меня пробивает озноб. В панике смотрю на Люциуса, но он не обращает на меня внимания, а взирает на Беллатрикс с такой ненавистью во взгляде, словно придушил бы ее, будь они наедине.

Только она не замечает этого.

– Думаю, грязнокровка могла бы спеть для нас.

Меня прошибает холодный пот. Что... почему?

– Какого черта? – хмуро бросает Люциус.

Она резко оборачивается к нему.

– А почему бы и нет, Люциус? Почему? Уверена, у нее ангельский голосок.

Едва слышное хихиканье проносится по комнате, но большего поощрения Беллатрикс и не нужно. Она подходит ко мне, пошатываясь от выпитого за ужином вина, и грубо хватает за руку, поднимая меня на ноги.

– Оставь ее, – Рон тоже поднимается на ноги, но я качаю головой, безмолвно умоляя его не вмешиваться: не хочу, чтобы он снова пострадал из-за меня.

– Заткнись, Уизли. Или хочешь, чтобы я наложила на нее Круцио? – угрожающе шипит она. – Как знать, возможно, это будет более интересным зрелищем.

Рон моментально теряет весь запал, яростно сверкая глазами, а Беллатрикс победно скалится.

– Ну? – истерически выкрикивает она.

Рон сжимает кулаки и опускается обратно на скамью.

– Ха! – каркает ведьма, и меня передергивает, а она уже тащит меня в центр комнаты. Замираю на месте, когда она отпускает меня, и чувствую, как перед глазами встает пелена, а в голове шумит. Боже, нет, мне плохо...

Глубоко вздыхаю, и зрение становится чуть четче.

В оцепенении смотрю на людей сидящих передо мной. Многих я не узнаю. Мужчины и женщины разных возрастов. Некоторые вполне привлекательны, кто-то – ничем не примечателен, а иные – откровенно уродливы. У одного мужчины столько шрамов, что кажется, у него только один глаз и половина носа. А у одной из женщин настолько широкие брови, что невольно задаешься вопросом, как она еще может что-то видеть. Рядом с ней женщина с такой бледной кожей, ярко-красными губами и белоснежными зубами, что у меня мелькает мысль: она вампир...

А вот и знакомые лица: Макнейр, Крэбб, Гойл и Нотт. Драко, чей взгляд горит в предвкушении моего унижения. Эйвери, как всегда, спокоен и холоден, не упускает ничего из виду. И Люциус... Люциус...

Прищурившись, он невозмутимо смотрит то на меня, то на Беллатрикс, но я прекрасно вижу, что он в ярости. И эта ярость направлена на нее...

Беллатрикс с грохотом садится на свой стул, улыбаясь, как сумасшедшая.

– Так, – начинает она, изогнув бровь и садистски ухмыляясь, – и чего ты ждешь? Пой!

Господи, этого не может быть. Я не могу сделать это, только не в присутствии всех этих людей.

С трудом сглатываю, губы дрожат.

– Пожалуйста, я не могу...

Она сцепляет руки в замок.

– О, какая скромность! Но ты, кажется, меня не поняла, – стальные нотки появляются в ее голосе. – Я хочу развлечься, поэтому ты споешь для нас. Я всегда получаю то, что хочу...

– Беллатрикс, – обрывает ее Люциус, и его голос звенит сталью, – не так уж сильно тебе нужно это развлечение. Оставь грязнокровку в покое.

Прищурившись, она пропускает его слова мимо ушей.

– Пой, я сказала! Пой! – она ударяет кулаком по столу.

Украдкой смотрю на Люциуса: он хмуро взирает на Беллатрикс и, кажется, вот-вот начнет кричать на нее. Не могу этого допустить, иначе подозрения только усилятся. Господи, как же хочется провалиться сквозь землю.

Несмотря на жгучее унижение, в голове всплывают строки одной песни, которую мне пела мама, когда я была маленькой, и слова которой я при некой доле везения могла бы вспомнить.

– Есть г-город на свете, где м-много прелестниц...*

Кто-то засмеялся.

Запнувшись, опускаю голову, и по щеке стекает слеза стыда.