EDEN | 18+

Глава 47. Судный день.

Умы расходятся во мненьях,
Как сгинет мир: замерзнет иль сгорит?
Познал я страсть, и без сомнений
Примкну к толпе, что за огонь стоит.
А коли дважды погибать,
Что ж, ненависти лед
Поможет лишь переиграть,
Но не сменить исход. – Роберт Фрост, «Огонь и лед» (перевод - kama155)

____________________________________



Они живы. Они оба живы. И это самое главное.

Вопрос только, как долго еще они будут живы?

Мы сидим по отдельности в трех небольших клетках, сделанных из такой тонкой проволоки, что кажется, стоит прикоснуться, и она не выдержит. Но это обман. Сеть прочнее железа. Ее не порвать.

Знаю по опыту: не раз пыталась сломать ее, но лишь потешила Беллатрикс и Эйвери своими жалкими тщетными усилиями.

Вообще-то, Люциус и Рон не сидят в своих клетках. Я неточно выразилась. Они растянулись на полу без сознания.

Но хотя бы дышат.

Понимаю, что для Люциуса надежды никакой. Это было ясно с тех самых пор, как его оглушили. Но я надеялась, что Рону удалось сбежать.

Вот только он не смог долго находиться под водой. Чистая кровь защитила его от существ в озере, но Беллатрикс и Эйвери ждали, пока он не всплывет, откашливаясь и хватая ртом воздух.

И тогда они его оглушили.

Поэтому мы снова здесь - в сыром подземелье.

Не хочется даже думать о том, как близки мы были к свободе. Одно лишь воспоминание о том, что всего час назад... невыносимо больно.

Беллатрикс меряет шагами комнату, словно тигр в клетке, сжимая в руке палочку Люциуса. Эйвери — в противовес ей — стоит, подобно каменному изваянию, и лениво рассматривает ногти на руках.

Внезапно она резко бросает:

— Иди и приведи Драко.

— Драко? — он удивленно вскидывает бровь.

Кивнув, она вытаскивает из мантии порт-ключ — свой или Люциуса; кажется, она взяла его ключ, пока он был без сознания.

— Возьми это, — она протягивает ему крохотную вещицу, — и найди Драко. Он должен это видеть.

Эйвери берет ключ, но заметно колеблется, хотя по выражению его лица ни о чем нельзя судить уверенно.

— Ты уверена, Белла? Не будет ли это несколько... непродуманно с твоей стороны заставлять мальчишку смотреть...

— Черт побери, если бы мне нужен был твой совет, я спросила бы тебя, — вспыхивает она. — Я его тетя, и мне решать, что он должен видеть, а что — нет. Он должен узнать, кто его отец, прежде чем тот умрет.

Умрет?

Нет. Нет.

Ужас наполняет каждую клеточку моего тела, завладевая разумом, воспламеняя кровь, заставляя каждый нерв кричать и вопить от бессилия и страха.

— Как хочешь, — безразлично соглашается Эйвери. — Но я хочу, чтобы ты знала: у меня есть сомнения.

— И с чего бы это мне жалеть о своем решении? — шипит она.

Он поднимает к свету ключ, внимательно рассматривая.

— Да так, — как бы между делом бросает он, — ни с чего. Ну, если тебя, конечно, волнует, что о тебе думает твой племянник.

И он исчезает в красной вспышке.

Несколько секунд она сильно хмурится, глядя на место, где только что стоял Эйвери, а затем поворачивается ко мне, довольно скалясь.

— Ну, грязнокровка, — ее глаза недобро блестят, — вот мы и встретились наконец.

Она делает шаг ко мне.

— Я догадывалась, что между вами что-то есть, нет — я знала это. Мне просто нужны были доказательства, и — вуаля! — оно само упало мне в руки в виде нерожденного полукровки! — она скалится еще шире. — Кажется, я должна тебя поздравить. Даже я не смогла сделать для него такое. Браво!

Пытаюсь не реагировать на ее насмешки.

— Да, ты была права, Беллатрикс, — открыто смотрю ей в глаза. — Ты была права все время. Люциус бросил тебя ради грязнокровки. Теперь ты довольна?

Она морщится, будто проглотила лимон.

— Можешь кичиться этим сколько влезет, — выплевывает она. — Что тебе еще остается, ведь совсем скоро ты не будешь способна даже на это.

Она облизывает пересохшие губы.

— Воровать нехорошо, грязнокровка, — издевается она.

Смотрю на нее пустым взглядом.

— То есть?

— То и есть: такие воришки, как ты, должны быть наказаны! — Она вне себя от гнева.

— Я знаю, что он не был моим с самого начала, — тихо отвечаю я. — Но я украла его не у тебя, а у твоей сестры.

— Не смей со мной говорить, мерзкое отродье! — внезапно взрывается она. — Можно подумать, меня волнует, что обо мне думает ошибка природы. Ты отвратительна!

Она подается вперед, поднимая палочку, и я вздрагиваю... но, сделав шаг, она сдерживается, опускает палочку и продолжает стегать меня словами.

— Я бы убила тебя сейчас, но очень уж хочется видеть его реакцию, когда ты будешь умирать, — рычит она. — Иначе я просто не смогу спать спокойно.

Она поворачивается к Люциусу, все еще находящемуся без сознания.

— Раз за разом мне хотелось надавать тебе оплеух, — злобно шепчет она, обращаясь к нему. — Встряхнуть и выбить всю дурь. У тебя могла быть я! Тысячи мужчин убили бы за возможность быть со мной, а ты отвернулся от меня!

И вновь обращается ко мне:

— И выбрал тебя, — ее рот кривится в подобие усмешки. — Тебя! — истерически кричит она. — Сопливую, бесполезную девчонку, неспособную сохранить достоинство, забывающую о самоуважении и морали стоит лишь сделать ей чуточку больно.

Отворачиваюсь, закрывая уши, чтобы не слышать ее визгливого голоса, но он все равно просачивается сквозь пальцы.

— Я смогла бы вынести все — все!, — но не сделала бы того, что сделала ты! Ты предала друзей, союзников, все, за что сражалась! — Она белеет от ярости. — Но что хуже всего — ты ползала в ногах у своего врага и умоляла! Унижалась, вымаливая пощады! У тебя что, совсем нет гордости, грязнокровка?

Невольно приоткрываю рот от удивления и боли, которую причиняют ее несправедливые обвинения.

— Я бы ни за что и никогда не позволила ему увидеть свои слезы, — ее безумная улыбка полна ненависти.

Глядя на нее, пытаюсь взять себя в руки, и в какой-то момент у меня просто срывает башню, иначе невозможно объяснить, почему я ликую в ответ:

— Наверное, в этом-то и заключалась проблема.

Она непонимающе смотрит на меня.

— И какого дьявола это значит?

Выпрямляю спину.

— Возможно, показывай ты иногда хоть какие-нибудь эмоции, кроме злости и ненависти, он бы проникся к тебе.

Она едва не задыхается от моей наглости, и я почти благодарна, что нас разделяют железные прутья клетки.

— Как же плохо ты его знаешь, — она обретает способность говорить. — Ему нужен кто-то такой же, как он сам. Кто-то, кто ни при каких обстоятельствах не позволит чувствам взять верх над разумом. Посмотри, до чего довели его ты и твои чувства!

О, я непременно отвечу. Если уж мне все равно умирать, то почему бы не рассказать напоследок, что было между мной и ее зятем. В отместку за то, что она сделала со мной и Роном.

— Может, чувства ему и не нужны, — спокойно парирую я. — Но, поверь, они — именно то, чего он хочет.

Она каркающе смеется, и я вздрагиваю от противного звука.

— О, так он хочет тебя! — хрипит она. — И ты так гордишься этим, не так ли? Ведь это такая честь, быть маленьким грязным секретом Люциуса Малфоя. Только вот гордиться тут нечем. Ты всего лишь глупая грязнокровка, которую он хочет только потому, что это так запретно и опасно. Ты раздвигала перед ним ноги, позволяя ему делать все, что он пожелает. И вот он попался, и ему ничего не осталось, кроме как бежать с тобой. Не обманывай себя! Он пытался бежать вовсе не из-за тебя. Он просто пытался спасти свою шкуру...

— Не думай, что знаешь, о чем говоришь, — спокойно обрываю ее. — Ты не знаешь его.

— Как ты смеешь? — ее перекашивает от ярости. — Самонадеянная никчемная сучка, как ты смеешь! Я знаю его уже более двадцати лет! Когда мы с ним встретились, ты еще даже не родилась...

Качаю головой.

— Ты не знаешь его, — уверенно продолжаю я. — Не так, как я. Никто его не знает, — я повышаю голос. — Он ничего к тебе не испытывал. Никогда.

Ее лицо бледнее мела.

— Откуда тебе знать? Ты не можешь...

— Как я уже говорила, я знаю его лучше, чем кто-либо! — я почти кричу. — Ты ничего для него не значила.

Ее терпение лопается, и она посылает в меня заклятие: на скуле немедленно появляется свежий порез.

— Ты. Не. Можешь. Знать. Наверняка! — это не просто злость и ненависть. Это первобытная ярость, способная выжечь все на своем пути.

— Но я знаю, — спокойствие дается мне нелегко, но я должна взять себя в руки. — Ведь ради меня он оставил все, что было ему дорого. Ради одной меня. Он лишь не был готов оставить семью, но вот его убеждения... они были смыслом его жизни, он был готов умереть за них! И он подверг наши жизни опасности ради единственной возможности быть вместе до конца жизни!

Перевожу дыхание.

— А теперь, Беллатрикс Лестрейндж, скажи мне, что такого было у вас двоих, что стоило бы хоть десятой доли того, что было у нас с ним?

— Ах ты, мерзкая... — она поднимает палочку.

— Не смей!

Вскидываю голову.

Она резко оборачивается, и поверх ее плеча я вижу Люциуса, стоящего прямо и с вызовом смотрящего на нее.

Как давно он пришел в себя? Он слышал, что я только что сказала?

— О, предатель крови наконец-то решил к нам присоединиться! — язвит она.

Он не обращает на нее никакого внимания, его взгляд прикован ко мне.

— С тобой все хорошо? — осведомляется он.

Едва успеваю кивнуть, как она набрасывается на него.

— Дьявол! — восклицает она. — Ты на волоске от смерти, Люциус, так что не говори мне, что тебя волнует ее состояние. Эта девчонка в буквальном смысле слова твоя смерть!

Он одаривает ее тяжелым взглядом.

— Не обижайся, что я пекусь не о тебе.

Она кривит рот.

— Надеюсь, ты доволен своим поведением, — шипит она. — На этот раз ты в полном дерьме. Грязнокровка?! В голове не укладывается, как ты смог бы жить спокойно, даже если бы вас так и не раскрыли. На твоем месте я бы уползла прочь и умерла от стыда.

Он поднимает глаза к потолку.

— Успокойся, Белла, не то заработаешь мигрень.

Улыбка трогает мои губы, но она, хвала господу, не замечает этого.

— Тебя это совсем не волнует? — начинает она. — Ты вот-вот умрешь. И умрешь как предатель крови.

Он смотрит мимо нее — на меня.

— Что у нее? — я понимаю, о чем он.

— Твоя палочка, — стараюсь не обращать внимания на ликующий возглас Беллатрикс, — и твой порт-ключ. Прости, я не смогла помешать ей...

— Ничего, — отвечает он. — Я что-нибудь придумаю, но не дам им причинить тебе боль...

Беллатрикс практически рычит от ярости.

— Дьявол тебя задери, он же идет за тобой! Как ты не понимаешь? Почему тебе так важно, что будет с ней, когда ты сам скоро умрешь? Как...

Он поворачивается к ней, глядя с такой ненавистью, что она умолкает на полуслове.

— Когда же ты, наконец, поймешь, — ядовито шипит он, — что для меня ты ничто?

Она напрягается.

— Мы сейчас не об этом...

— Об этом, — перебивает он. — Дело вовсе не в том, что ты хочешь меня, а в том, что твоя гордость не позволяет признать, что тебе нечего предложить мне, в отличие от нее.

Она морщится.

— Но у нее же ничего нет! Посмотри на нее...

— Да, посмотри на нее, — перехватывает Люциус. — Посмотри на эту девушку и скажи, что стоишь больше. Она потеряла родителей, несколько месяцев провела в плену, выжила и все еще держится с достоинством. После всего, что она перенесла, у нее еще остались силы беспокоиться о других больше, чем о себе!

Несколько секунд стоит мертвая тишина. К горлу подкатывает ком.

В конце концов Беллатрикс находится, что сказать.

— Но все это время... — ее голос срывается. — Ты называл меня красивой, сильной, бесстрашной и говорил, что хотел бы...

— Я хотел развлечься, Белла, — ледяным тоном бросает он. — Это все, чего я от тебя хотел. И уж поверь мне, получив желаемое, быстро понял, что ты того не стоишь.

Она молчит пару мгновений, беззвучно шевеля губами.

— Ты сказал, что я именно та, кто тебе нужен.

— Я солгал, — следует незамедлительный ответ.

Она растерянно моргает.

— Ублюдок! Сволочь! Злобная, бездушная...

Красная вспышка прерывает ее шипение, и в мгновение ока в комнате появляются еще двое: глаза Драко широко распахнуты, и он заметно нервничает, а Эйвери, как всегда, спокоен, собран и невозмутим.

Беллатрикс скалится в мою сторону и поворачивается к новоприбывшим.

— Драко! — она распахивает объятия, словно радушная хозяйка, приветствующая старого знакомого на очередной вечеринке. — Как прекрасно, что ты смог присоединиться к нам.

Драко нервно переводит взгляд с отца на нее и обратно.

— Что происходит?

— Я просто подумала, что ты должен присутствовать, — она широко улыбается. — Без тебя все было бы совсем не так.

Эйвери закатывает глаза, но молчит, а Люциус изучает Беллатрикс. Сейчас уже нет смысла останавливать ее. И он ни за что не опустится до того, чтобы умолять.

Драко не обращает на нее никакого внимания.

— Отец? Что происходит? — повторяет он. — Почему ты... там?

Все молчат. Беллатрикс в предвкушении облизывает губы, но внезапно они с Эйвери шипят от боли, хватаясь за запястья. Люциус и Драко даже не шевелятся.

— Он здесь, — докладывает Эйвери, и Люциус округляет глаза, поворачиваясь ко мне. Он боится. Но не за себя — за меня.

— Ты должна помочь ему пересечь озеро, Белла, — командует Эйвери.

— Минутку, — вспыхивает она. — Думаю, я заслужила право видеть его лицо, когда все откроется.

Эйвери кивает, потирая переносицу, и раздраженно вздыхает, но она не замечает.

— Но ввиду того, что Темный Лорд ждет меня, я буду краткой, — произносит она, а затем раскрывает карты. — Драко, твой отец трахается с грязнокровкой.

Драко становится белее мела.

— И, более того, это длится уже очень долго, — продолжает она, скалясь. — Наплевав на брачные клятвы и кодекс Пожирателей Смерти, он щупал грязнокровку, которая ему в дочери годится.

Люциус ругается сквозь зубы, но ничего не говорит.

Я уже ничего не чувствую, я словно пустая оболочка. Когда-то я уже видела это... Драко уже становилось известно о нас однажды, но тогда ситуация не была столь безнадежна.

Но его реакция неожиданна: он шумно выдыхает и качает головой.

— Ты мне давно об этом говоришь, тетя, — он смотрит ей прямо в глаза. — Но я знаю, что это неправда. Он сказал, что это не так, и я верю ему...

Она усмехается.

— Твой отец профессиональный лжец, Драко, сам знаешь. Но на этот раз он попался.

Драко еще сильнее качает головой.

— Это неправда...

— Тогда почему он в клетке, глупый мальчишка? — взрывается она, улыбка исчезает с лица.

— Но... — его глаза широко распахиваются.

— Белла! — Эйвери прерывает их. — Он ждет тебя. Не теряй времени. Иди!

Она поворачивается с таким выражением лица, словно собирается наорать на него, но секунду спустя, кинув злобный взгляд на Люциуса, покидает комнату, оставляя нас в гнетущей тишине.

Накрываю живот ладонью.

Надо было избавиться от ребенка, когда была возможность.

Но неужели это действительно что-нибудь изменило бы? Эйвери ведь все равно бы узнал обо всем.

— Отец? — умоляет Драко.

Люциус не обращает на него внимания, отвернувшись к стене.

— Отец?

Но его по-прежнему игнорируют.

И тогда он поворачивается к единственному человеку в этой комнате, кого он давно знает -ко мне.

— Это правда? — шепчет он.

Я молчу. Какой смысл отвечать? Все уже потеряно.

— Боюсь, что так, — тянет Эйвери.

Драко морщится, словно проглотил дюжину лимонов.

— Но... но ты же поклялся мне! — с протяжным стоном произносит он.

Люциус не поворачивается: для него в этом нет ничего нового, равно как и для меня. Мы уже слышали это.

— ОТЕЦ! — внезапно выкрикивает Драко, розовые пятна проступают на его щеках.

Две пары таких похожих серых глаз скрещиваются, наконец, когда Люциус все-таки поворачивается.

— Я спрашивал тебя, — его голос вибрирует от ярости, — и ты мне поклялся...

Он умолкает, продолжая беззвучно шевелить губами, но голос быстро к нему возвращается.

— Почему?

Люциус горько усмехается.

— Почему? — отвечает он. — Драко, разве еще не ясно? Уж такой, как ты — испорченный мальчишка, которому никогда и ни в чем не отказывали, — мог бы понять, каково это: возможность получить даже то, в чем особенно и не нуждаешься.

Меня это немного задевает. Звучит так, словно это я сама... Боже, сначала я тоже не хотела его.

— Но... — Драко запинается. — Ты поклялся...

— Ой, перестань, — вмешивается Эйвери, улыбаясь, как мне кажется, несколько сочувствующе. — Это не должно тебя так шокировать. В конце концов, у тебя же наверняка были какие-то подозрения.

В его словах я слышу скрытый подтекст. После того, как он пытался стереть мне память, я ловлю себя на мысли, что, возможно, начинаю немного понимать его...

Боже, я даже не знаю его имени, а ведь он станет моим палачом.

— Даже я был шокирован его неосторожностью, — он делает взмах рукой. — Помнишь случай, когда я обронил, что ему рано или поздно придется убить грязнокровку? Его реакция была несколько... странной, сбивающей с толку...

— Что? — Драко хмурится. — Вы уверены, что я был там?

Шестеренки в моей голове начинают крутиться с бешеной скоростью. Я помню тот вечер, но важно не то, что произошло там, а то, что случилось после.

— Только не говори, что не помнишь, — продолжает Эйвери, и тут Люциус не выдерживает.

— Прекрати, — угрожающе шепчет он, но тот лишь улыбается, вряд ли он теперь станет плясать под дудку Люциуса.

И эта улыбка на его лице — такая... снисходительная.

— О, Люциус, ты ведь не?.. — удивленно спрашивает он.

— Что? — не выдерживает Драко.

Улыбка Эйвери становится какой-то заговорщицкой.

— А мне все было интересно, зачем тем вечером вы двое его искали, — почти безразлично произносит он. — Но я правда не думал, что ты зайдешь так далеко, — и он улыбается еще шире, нанося последний удар. — Стереть память собственному сыну!

Господи, он видел нас? Видел, когда мы искали Драко?

Драко бледнеет, а Люциус убийственным взглядом взирает на Эйвери.

— Ты просто неописуемый ублюдок, — цедит он.

Эйвери стоит все с той же чертовой улыбочкой на лице.

— Так... секунду, — Драко смотрит на отца так, словно видит его впервые в жизни. — Выходит, я знал? Он это имеет в виду?

— Ну, я не знаю, с чего там все началось и чем закончилось, — начинает Эйвери, — но это очень странно, что ты не помнишь тот вечер. Если мне не изменяет память, выражение твоего лица говорило само за себя, и ты вряд ли смог бы забыть это.

Моргнув, Драко прикладывает руку ко лбу.

— Я не помню, — с отчаянием в голосе отвечает он. — Но... если вы говорите, что видели их...

Он опускает руку, и я вижу в его глазах столько ярости, когда он смотрит на отца. Но того, похоже, это не заботит.

— Это происходит не в первый раз, да? — бормочет Драко.

У меня перехватывает дыхание. Я знаю, что он имеет в виду, хотя и не подозревала, что Люциус рассказал сыну о том, как заколдовал его тетю, дабы она забыла ту ночь, когда чуть не убила меня, перерезав мне вены.

Но тогда еще Люциус не врал ему, убеждая, что не спит со мной.

— Как ты мог? — шепчет Драко, так и не получив ответа от отца.

Люциус плотнее сжимает губы.

— Как я мог что? — ожесточенно переспрашивает он. — Как я мог спать с грязнокровкой, или как я мог стереть твои воспоминания об этом?

— Ты знаешь, о чем я! — шипит Драко. — Конечно же я не прыгал от счастья, когда узнал о... о ней, — он выплевывает последнее слово. — Но господи, неужели ты мне не доверяешь?

— Нет, — Люциус хмурится. — Откровенно говоря, я был бы полным дураком, если бы доверял тебе.

— Я. ТВОЙ. СЫН! — теряя над собой контроль, кричит Драко.

— Боже, да замолчи уже, — срывается Люциус. — Что ты хочешь, чтобы я сказал? Что сожалею о том, что стер тебе память? Так вот, не жди раскаяний или извинений, Драко. Я ни капли не жалею о том, что сделал, потому что ты не оставил мне выбора. Если бы я позволил тебе помнить, то поставил бы ее под удар. Я не мог этого допустить.

Лицо Драко становится пепельно-серым.

— Ты выбрал ее вместо меня? — недоумевает он.

Люциус тяжело вздыхает.

— Надеешься сыграть на моих отцовских чувствах? Не получится. Даже несмотря на то, что я нахожусь сейчас в клетке в ожидании смертного приговора, ты не получишь от меня ни любви, ни тепла, — он качает головой. — Неужели ты хочешь любви предателя крови? У тебя что, совсем нет гордости ?

Драко выглядит так, словно его ударили, поэтому за него отвечает Эйвери.

— Ну и лицемер же ты, Люциус, — начинает он. — Читаешь сыну лекцию о достоинстве. Интересно, все твои отпрыски получат такие же поучительные наставления?

— Вы о чем? — Драко шумно сглатывает, а Люциус кидает на Эйвери полный ненависти взгляд.

— Она беременна, Драко, — Эйвери кивает в мою сторону.

Закрываю глаза, сгорая от стыда.

Не могу смотреть на Драко. Не могу...

Нет.

Я должна.

Открываю глаза.

Он выглядит не очень: тяжело сглотнув, стонет, словно от боли.

— У тебя скоро будет братик или сестренка, — улыбается Эйвери. — Разве это не прекрасно? Ты должен гордиться тем, что совсем скоро грязь разбавит кровь Малфоев.

Драко глубоко дышит, будто его вот-вот стошнит. Люциус бросает на Эйвери недобрый взгляд, а затем поворачивается, но не к сыну — ко мне.

Понуро качаю головой. Он мрачно и горько улыбается мне.

— Беременна? — с большим трудом Драко дается это слово.

Люциус молча смотрит на сына тяжелым взглядом, в котором нет ни намека на нежность.

— От тебя? — он практически не осознает смысла происходящего.

Повисает пауза. Драко беззвучно шевелит губами, полностью дезориентированный обрушившимися на него фактами. Я же пытаюсь стереть с лица краску унижения.

— Почему? — наконец произносит он. — Ты женат на такой красивой, потрясающей женщине. Почему... почему она?

Люциус поджимает губы и отворачивается от сына. Теперь он смотрит на меня.

— Должен признать, Люциус, я согласен с Драко в этом вопросе, — тянет Эйвери. — Что, черт возьми, может тебе предложить эта девчонка? Она... вряд ли она твой тип, не так ли?

— Я не обязан отчитываться перед тобой, — не глядя на Эйвери, рычит Люциус, но тот лишь улыбается.

— Ой, да ладно тебе, мне просто интересно, что тебя в ней привлекло. Потому что, если честно, глядя на нее, не могу сказать, что она стоила всех неприятностей.

Оба — Люциус и Эйвери — пристально смотрят на меня.

— Хотя... возможно, я понимаю. Такая... молодая, — голос Эйвери убаюкивает, словно колыбельная. — Такая... беспомощная.

Его слова, как змеи, кольцами вьются вокруг меня и Люциуса; мы смотрим друг на друга так, будто стоит отвести взгляд, и они задушат нас без сожалений.

— Должно быть, для тебя было невыносимо оставаться в стороне, — продолжает Эйвери. — Это ведь такое искушение — знать, что она спит за соседней дверью. Одна. Достаточно молодая и наивная, чтобы пробудить в тебе желание.

Нервно сглатываю. Не зная того, он почти в точности повторил последние слова Долохова.

— Все было не так, — сверкая глазами, отвечает Люциус.

— Нет? — нарочито удивленно вопрошает Эйвери.

— Прекратите, — вмешивается Драко. Его лицо приобрело землистый оттенок, и вряд ли это моя заслуга.

— Ох, Драко, разве ты не понимаешь, — воодушевленно шепчет Эйвери, — сама по себе она ничем не примечательна, но... посмотри в ее глаза.

Я вздрагиваю, потому что совсем не ожидала такого поворота.

Драко смотрит на меня.

— А что с ними? — едва шевеля губами, интересуется он.

— Оставь это, Эйвери, — огрызается Люциус. — Ты получил, что хотел, а теперь оставь это.

— Говорят, глаза — зеркало души, — Эйвери игнорирует Люциуса. — И ее глаза очень... выразительны. Можно надеть какую угодно маску, Драко, но глаза никогда не лгут. После всего, через что она прошла, неудивительно, что в ее глазах такая глубина. В них отражаются вековые страдания.

Он тепло улыбается мне.

— Может быть, ее глаза смогут пролить свет на вопрос, почему ты захотел ее, Люциус, — продолжает он. — Наверное, это подобно афродизиаку — знать, как силен ее страх перед тобой. Ты мог видеть в ее глазах все ее страхи, и большинство их было связано непосредственно с тобой.

Тишина почти осязаема. Я не отрываю глаз от Люциуса. Никогда не думала, что мой взгляд оказывает на него подобное воздействие, меня занимали лишь мысли о том, какую власть имеет надо мной еговзгляд.

Я так хочу поговорить с ним. Хочу сказать ему о своих чувствах и хочу узнать о его. Услышать о ненависти, о власти и о том, как нужна ему.

Но мы не сможем поговорить. Уже никогда. Потому что они не оставят нас в покое.

Машинально поднимаю руку, но тут же опускаю.

И он кивает, потому что понимает меня без слов.

Внезапно все вокруг озаряется красным, и Эйвери с Драко склоняют головы, но не Люциус.

Высокая фигура в черном медленно откидывает капюшон, снимает плащ и передает его Беллатрикс, которая стоит подле с хищной ухмылкой на лице.

Меня передергивает, и это почти физически больно. Я так надеялась, что никогда больше его не увижу.

— Так... — шипит Волдеморт, переводя свои красные, бездонные глаза с меня на Люциуса, безрадостная улыбка растягивает его рот. — Так...

Его взгляд задерживается на мне, а затем он с отвращением качает головой и поворачивается к Люциусу.

— Так это и есть то дитя, что сделало из тебя предателя, Люциус? — Риторический вопрос. Ответ ему не нужен.

Люциус молча смотрит на него. Со злостью. Потому что теперь хозяин стал его врагом.

Наше внимание привлекает надрывный кашель.

Все поворачиваются, чтобы посмотреть на Рона, который приходит в себя.

Волдеморт посмеивается.

— Рад, что ты присоединился к нам, Рональд.

Рон поднимает голову, и ужас плещется в его глазах: он впервые видит Волдеморта, не считая той ночи, когда его похитили.

Он глубоко вздыхает, потирая гудящую голову, и когда, наконец, приходит в себя, Волдеморт снова заговаривает.

— Должен признать, картина была бы неполной, не будь здесь всех участников этого трагического фарса.

Рон судорожно вздыхает.

— Вот что я вам скажу, — уверенно начинает он. — Почему бы для начала не прекратить ломать комедию? Никому не интересно слушать пространные монологи.

Беллатрикс резко поднимает палочку, но Волдеморт жестом останавливает ее. Он улыбается, но в глазах нет ни намека на человечность.

— Раньше нам не удавалось поболтать. — От его голоса меня пробирает до костей. — Да меня это и не волнует, если честно. Едва ли твоя компания стоит моего времени.

Рон краснеет, но Волдеморту нет до этого дела.

— В любом случае, это не важно, потому что ты совсем скоро покинешь нас, — шипит он. — Твои родители позаботились об этом.

Рон вскидывается.

— Что это значит? — дрожащим голосом спрашивает он.

Волдеморт ухмыляется.

— Кажется, они совсем тебя не ценят, мальчик мой, — растягивая слова, поясняет он. — Они уже не раз отказывались выполнять мои поручения. И теперь пришло время доказать, что я всегда выполняю свои угрозы и мои желания нельзя игнорировать.

Нет. Только не это. Только не он...

Рон стремительно бледнеет, но Волдеморт не придает этому значения. Прищурившись, он смотрит на Люциуса.

— Но я здесь не для того, чтобы говорить с тобой, Рональд, — лениво произносит он. — Я здесь по более личным делам.

Люциус наблюдает за ним сквозь решетку. Его взгляд... абсолютно нечитаемый. Это вызов или страх?

Или и то, и другое?

— Люциус Малфой, — тянет Волдеморт. — Такой... приверженец общей идее. Гордый, безжалостный, знающий свое дело и... целомудренный.

Он умолкает. Люциус глубоко дышит.

— Люциус Малфой, как ты меня разочаровал.

Люциус задирает подбородок.

— Вы забыли, мой лорд, что несмотря на мои ошибки, я никогда не предавал вас. То, что я сделал, касается только меня и гряз... и ее — несколько мгновений он молчит. — Я не сделал ничего, что могло бы навредить вам или вашим целям...

Волдеморт почти с грустью качает головой.

— Ох, Люциус, ты только глубже копаешь себе могилу, — он медленно растягивает слова. — Ты оскорбляешь меня, надеясь на жалость только потому, что твои действия не затронули меня напрямую. Ты полагаешь, у меня напрочь отсутствуют принципы?

На секунду Люциус встречается со мной глазами, и я понимаю, что мы — покойники. Его глаза абсолютно пусты. Он не знает, как вытащить нас отсюда.

— Пожалуйста! — не думая о последствиях, выкрикиваю я. — Прошу вас, умоляю... выслушайте его, пожалуйста...

Волдеморт поворачивается ко мне, улыбаясь.

— Моя дорогая Гермиона, с чего бы тебе просить за него, за того, кто так обращался с тобой?

За его спиной усмехается Беллатрикс, а Драко лихорадочно шарит взглядом по комнате.

Глубоко вздыхаю. Я должна попытаться.

— Прошу, — с отчаянием повторяю я. — Неужели за всю свою жизнь вы ни разу не чувствовали к кому-либо...

Умолкаю, потому что вспыхнувшая в его глазах радость дает мне понять: нет смысла пытаться достучаться до него.

Он издает грудной смешок.

— Ох, Люциус, что же ты наделал? — он явно забавляется. — Я бы тебе поаплодировал, будь она чистокровной. Какой изящный гений! Право же, не зря ты поднялся до таких высот в наших рядах. Признаю, никогда не думал, что ты столь искусен в садизме. Какой восхитительной психологической пыткой это должно быть для нее! Полюбить убийцу собственных родителей.

Это как обухом по голове. Меня тошнит, и голова кружится. Я вся трясусь.

Люциус долго вглядывается в меня, а затем поворачивается к своему хозяину.

— Как вы помните, вы не оставили мне выбора, мой лорд, — его голос дрожит от ненависти.

— Ой, только не надо сваливать всю вину на меня, — ледяным тоном отвечает Волдеморт. — Я был бы весьма счастлив, если бы умерла она. И именно ты настоял на том, чтобы оставить ее в живых, и неважно какой ценой. Мне тогда было интересно, почему. Но теперь стало ясно, что все это время ты ставил свои собственные желания превыше идей и целей, которым ты — исходя из твоих же слов, — незабвенно предан.

Повисает тишина, и в комнате становится невыносимо душно.

— Что скажешь в свою защиту?

Люциус пытается взять себя в руки.

— За себя я ничего не скажу, — произносит он наконец, высоко держа голову. — Я знаю, что не заслуживаю пощады. Но... но я прошу оставить ее в покое.

Волдеморт улыбается, а Люциус твердо продолжает, забывая о гордости:

— Пожалуйста... За все годы моей преданной службы...

— Преданной службы? — выплевывает Беллатрикс. — О да, ты выказывал просто величайшую преданность в последние месяцы.

Люциус даже не смотрит на нее.

— Несмотря на то, что я... связался с грязнокровкой... я никогда не отказывался от вас, мой лорд. Я безропотно выполнял все ваши приказы, с радостью выполнял любую работу, что вы мне поручали, и не просил ничего взамен, но сейчас я прошу вас, умоляю...

Он переводит дух и глубоко вздыхает. Улыбка Волдеморта становится все шире и шире, а в глазах загорается интерес.

— Пожалуйста, — шепчет Люциус, — отпустите её.

Эйвери и Беллатрикс посмеиваются, а Волдеморт стоит с таким видом, словно жалеет его.

— Я понимаю, что прошу слишком многого, — поспешно добавляет Люциус. — Но если не можете отпустить, хотя бы сохраните ей жизнь, пусть и в качестве пленницы.

Мне не на что надеяться, я знаю, что ответит Волдеморт, и смиренно жду его вердикта.

— Слишком поздно, Люциус, — почти обыденно/буднично констатирует он.

У Люциуса дергается щека.

— Господин...

— Слишком поздно, — повторяет Волдеморт. — Если ты хотел защитить ее и оградить от опасности, тебе следовало держать себя в руках. Ты должен был понять, что единственное, что спасет ее от полного уничтожения — быть подальше от тебя.

Улыбаясь, он поворачивается ко мне, но обращается к Люциусу.

— Если бы ты беспокоился о ее безопасности, то держался бы от нее на расстоянии. Но, в конце концов, ты всегда был эгоистом.