EDEN | 18+

Глава 36. Грехи отцов.

Разве ближних вам не жаль,
Если их гнетет печаль?
Зная ближнего мученья,
Кто не ищет облегченья?
Можно ль, видя слез ручьи,
Не прибавить к ним свои?
И кого из вас не тронет,
Если сын ваш тяжко стонет?? – Уильям Блейк «О скорби ближнего» (пер. – С.Я. Маршак)

* * *

Тише, дитя, темнота поднимается из морской пучины,
Чтобы убаюкать тебя,
Дитя, темнота поднимается из морской пучины,
Чтобы убаюкать тебя.

Простодушный сын, создавать твоё понимание мира - мне,
Ты всегда будешь знать, что твой отец негодяй,
И ты не будешь понимать причину своей печали
И будешь продолжать следовать подлым советам.

Верность, верность, верность, верность,
Верность, верность, верный лишь мне. - Heather Dale, Mordred's Lullaby (пер. - http://lirrana.livejournal.com/567772.html?66ada6c0)


_____________________________________________


Такое ощущение, словно я нахожусь в камере смертника и сквозь зарешеченное маленькое окошко могу увидеть, как вяжут петлю и устанавливают помост. А еще мне кажется, что это моя последняя ночь на земле.

Но все, что я могу делать, это ждать. Ждать смерти, потому что я исчерпала весь жизненный лимит.

Хотя я еще могу надеяться, что казнь отложат. По меньшей мере, на вечность.

Подтягиваю колени к подбородку, сидя на полу, и крепче прижимаю ухо к двери: я жду, когда Люциус вернется домой, как собака, ожидающая возвращения хозяина. Да, вот так низко я пала, спасибо тебе, Боже.

Как он отреагирует, когда узнает, что тут произошло?

Что он сделает?

А Драко... Господи, на что мне надеяться с его стороны?

Возможно... если он все еще любит своего отца, тогда, может быть...

Нет, я не должна ни на что надеяться, иначе рискую разочароваться; я хорошо запомнила этот урок.

Кроме того, Драко действительно сын своего отца, и для него предатель крови – это предатель крови, и неважно, семья это или нет. Предатель крови должен быть наказан!

Приближающиеся шаги снаружи. Мой погребальный звон.

Наш погребальный звон...

Сердце гулко бьется где-то в горле от страха, и я поспешно поднимаюсь на ноги, пятясь от двери, когда она открывается.

Это он. Слава Богу, это он. Не Драко, не Эйвери и не Волдеморт, или кто-нибудь другой, кого я ожидала... кто-то, кому Драко мог уже рассказать о том, что узнал.

Нет, это Люциус. Единственный человек, которого я хочу... мне необходимо... видеть сейчас.

Он само спокойствие, пока закрывает за собой дверь, такой хладнокровный и собранный, да, он определенно еще не знает, что случилось.

Когда он видит меня, его брови вопросительно ползут вверх.

– Что случилось? – требовательно спрашивает он.

Открываю рот и тут же закрываю его, дыша слишком часто и неровно. С нами все кончено. Мы покойники, а он, совершенно очевидно, еще не в курсе, и мне выпало сомнительное счастье просветить его...

Он возводит глаза к потолку и вздыхает.

– Если собираешься выговаривать мне за то, что я, возможно, сегодня натворил...

– Люциус, – задыхаясь, бросаю я, едва способная продолжать. – Люциус, Драко он... он знает!

Мир на секунду перестал вертеться.

Он стремительно бледнеет, но быстро берет себя в руки и, ухмыляясь, качает головой.

Какого... как у него получается выглядеть так беспечно, словно ему все равно? Черт!

– У меня сегодня нет настроения усмирять твою паранойю, грязнокровка, – тянет он. – Ты думала, что моя жена знает, но это было не так. Ты думала...

Он умолкает на мгновение, но по его лицу ничего нельзя прочесть.

– Ты думала, Эйвери знает...

Он вновь осекается, и я знаю почему: и ему, и мне прекрасно известно, что Эйвери подозревает нас, если не что-то похуже, и его подозрения представляют для нас наибольшую опасность...

Ну, может, и нет: недавние события как-то оттеснили Эйвери на второй план.

Люциус в раздражении качает головой.

– Твои неуправляемые страхи начинают выводить меня из себя, и я не желаю разбираться с ними...

– Это не паранойя! – цепляюсь за отворот его мантии, отчаянно пытаясь донести до него правду. – Он докопался до всего, Люциус. Он заставил меня рассказать обо всем, и я не представляю, что он собирается делать, но он точно не будет сидеть сложа руки! Он сам сказал, что мне не избежать расплаты за то, что я сделала.

Все краски разом сходят с его лица. Он долго и напряженно всматривается в меня, силясь понять мои слова, потому что просто отказывается верить им.

Медленно, безумно медленно я расцепляю пальцы, стискивающие его мантию, и начинаю глубоко дышать, чтобы взять себя в руки.

– Ты... ты серьезно? – побелевшими губами шепчет он.

Утвердительно киваю, глаза щиплет от слез – мне так страшно.

Он поспешно сглатывает и сильно хмурится. За время нашего с ним знакомства я всего пару раз видела подобный неконтролируемый страх в глубине его бездонных глаз.

На мгновение он отворачивается, проводя рукой по затылку, но затем вновь поворачивается ко мне.

– Ради бога, почему ты не могла держать рот на замке? – ожесточенно спрашивает он.

– Я пыталась! – поспешно выпаливаю я, слезы потоком струятся по щекам. – Клянусь, пыталась. Но он напоил меня Веритасерумом, у меня не было шансов!

Он матерится сквозь зубы, а потом со всей силы впечатывает кулак в дверной косяк, громко рыча.

И снова тишина. Он стоит, прислонившись к двери, и рвано дышит.

Мое глухо стучащее сердце перекрывает звук его дыхания.

Он поднимает голову: на бледном лице застыла вымученная маска хладнокровия.

– Я еще не виделся с ним, – бормочет он, вытаскивая из кармана порт-ключ, – да и Белла вела себя вполне обычно; не похоже, что он рассказал ей, – он пристально смотрит на меня. – Я скоро вернусь.

– Куда ты? – истерически выкрикиваю я.

– Найти сына, – коротко бросает он, активируя порт-ключ. – Южная Башня.

Смотрю на то место, где он был всего лишь две, три, четыре секунды назад, а затем, встряхнув головой, пытаюсь привести в порядок мысли, нарезая круги по комнате.

Он присмотрит за тобой. Он разберется с этим.

Но как? Как разберется? Это одна из худших вещей, что могла с нами приключиться!

Разве ты не доверяешь ему?

Я...

Я запуталась.

Когда-то я бы сказала, что нет, абсолютно не доверяю. Я бы никогда, никогда в своей жизни не стала доверять человеку, убившему моих родителей, человеку, который носит маску, чтобы никто не смог узнать, каков он на самом деле, человеку, который пытал меня снова и снова...

Но... не знаю почему, но теперь я безоговорочно верю ему. Я не могу иначе – только не теперь, когда знаю его настолько хорошо, и когда он стал частью меня.

Тогда верь ему.

Внезапно он возвращается, и одного взгляда на мрачное выражение его лица хватает, чтобы понять: он не нашел Драко.

– Его нет в комнате, – низким голосом рычит он. – Мы должны найти его, надо обыскать дом.

– Мы? – поколебавшись, спрашиваю я.

Он смотрит на меня потемневшими глазами, и я не могу понять их выражения – что-то среднее между страхом и яростью.

– Если Драко кому-то рассказал о нас – наши жизни в опасности, – произносит он. – И я не оставлю тебя на милость тому, кто может прийти за тобой, в конце концов, я хоть смогу защитить тебя в случае чего.

И, несмотря на страх и безотлагательность нашего дела, я чувствую, как мое сердце вздрагивает: он хочет защитить меня и ради этого согласен рисковать своей жизнью.

Соберись, Гермиона. Сейчас не время.

Открыв дверь, он пропускает меня вперед, а потом нагибается и вытаскивает из-за ремня ботинка нож.

Желудок сдавливает спазм. Это тот самый нож, которым он ранил меня тогда.

Выпрямившись, он бросает:

– Следуй за мной, – на его лице застыло выражение суровой решимости.

Со вздохом собираю оставшиеся силы в кулак и покидаю комнату, следуя за Люциусом в темноту коридора.

Дверь с тихим щелчком закрывается у меня за спиной.

Он кивает, губы сжаты в тонкую линию. В тусклом свете наполовину угасших свечей его лицо выглядит странным, будто чужим: жуткие грязно-серые тени придают ему испуганный вид. Нет, конечно же, я и раньше несколько раз видела его страх, но именно в эту минуту и в этом свете... мне кажется, что я никогда не знала его с этой стороны.

Развернувшись, он направляется по коридору. Очень медленно.

– Не отставай, – не оборачиваясь, шепчет он.

Он даже не предостерегает меня на тот случай, если мне вздумается бежать, потому что нам обоим хорошо известно: при таком раскладе мы лишь напрасно потеряем драгоценное время. Я в любом случае не смогу сбежать отсюда, и чем быстрее мы найдем Драко, тем больше у нас шансов остаться в живых.

Мы, крадучись, преодолеваем коридор за коридором, не пропуская ни одного уголка. Факелы на стенах освещают наш путь и отбрасывают грязно-синие тени на каменные стены.

Боковым зрением вижу, как эти тени танцуют на стенах, и от каждого их движения моя душа трусливо уходит в пятки.

Больше всего на свете сейчас я хочу взять его за руку, это успокоило бы меня. Но нельзя. А так хочется, даже несмотря на то, что он возненавидел бы меня за слабость. Вот только обе его руки уже заняты: пальцы одной крепко сжимают палочку, в другой уютно расположилась рукоять ножа...

Он действительно пустит одно из орудий в ход против своего сына?

Повернув за угол, мы предстаем перед очередным длинным коридором. Слава богу, он пуст, но мы все равно движемся очень и очень медленно, постоянно оглядываясь по сторонам.

От страха волосы у меня встают дыбом.

– Драко? – едва слышно шепчет Люциус.

Долгая зловещая тишина служит нам ответом.

И тогда мы продолжаем путь, коридор за коридором, вверх по лестнице и вновь коридоры...

И все они пусты, лишь гробовая тишина и мрак сопровождают нас, составляя компанию танцующим теням и ледяному воздуху.

– Драко? – шепот Люциуса просачивается сквозь плотную тишину.

Нет ответа.

– Что, если его здесь нет? – потирая озябшие руки, тихо спрашиваю я. – Что, если он уже...

– Тихо! – осаждает он меня, не повышая, однако, голоса.

Сжав губы, заталкиваю поглубже нарастающую панику. Я должна справиться со страхом. Я же была гриффиндоркой в Хогвартсе, а это значит, что, невзирая на множество неудач, я все же обязана попытаться оправдать репутацию факультета.

– Я не злюсь на тебя, Драко, – обращается Люциус к темноте. – Выходи, и мы поговорим.

Лезвие ножа сверкает голубым в пламени свечей.

Молчание в ответ.

Мы поднимаемся на еще один лестничный пролет, и еще один, исследуем коридор за коридором, и каждый раз в ответ на зов Люциуса – тишина.

Боже, я не выдержу... нервы натянуты до предела, и я даже почти чувствую, как они колеблются от страха, а я дрожу от холода, и эта тишина давит на меня, оглушая сильнее, чем сотни криков...

Краем глаза замечаю какое-то движение.

Замираю на месте, оборачиваясь, и впиваюсь взглядом туда, где я только что видела... клянусь, я видела...

Ничего. Только тени насмешливо танцуют на стене.

– Драко? – шепчу я.

– Бога ради, тише! – шипит Люциус, и в его голосе проскальзывают злость и страх. – Если он не отвечает мне, то тем более не ответит и тебе.

Бросив мучительный взгляд на то... туда, где ничего нет, я поворачиваюсь и вновь следую за Люциусом.

Наконец мы подходим к двери – огромной деревянной двери, – и почему-то она кажется мне знакомой, вот только я никак не могу вспомнить...

И когда Люциус, направив палочку на дверь и прошептав заклинание, открывает ее, я понимаю, где видела ее.

Она ведет на балкон; тот самый, который я помню так, словно это было вчера.

Чувствую, как напряжен Люциус: он тоже помнит...

Но сейчас не время предаваться воспоминаниям.

– Драко? – шепчет он. Его голос разносится по всей пещере и отражается от стен. – Ты там?

Долгое время нам отвечает лишь эхо, но едва Люциус поворачивается, чтобы уйти...

– Я здесь, отец.

Люциус судорожно вздыхает.

Ледяные пальцы с силой сжимают мое сердце.

Драко выходит, становясь в дверном проеме, но его лицо спрятано в тени.

– Смотрю, ты привел с собой грязнокровку, – полунасмешливым тоном произносит он, делая шаг вперед, в коридор, и его лицо теперь освещено; на нем ясно читается ярость. – Как мило. Ты всегда знал, что значит быть радушным хозяином, и как обращаться с гостями ...

– Давай не будем играть в игры, Драко, – строго обрывает его Люциус. – Тебе прекрасно известно, почему я здесь. Так почему бы не высказать все, что накипело?

Ноздри Драко раздуваются в гневе, и у меня сводит желудок. Мне совсем не хочется слышать то, что он, возможно, собирается сказать. Не желаю видеть, как еще один человек будет уничтожен из-за того, что делаем мы с Люциусом.

Ведь сначала больно было только мне. Потом и Люциусу. А теперь вот Рон и Драко...

Пальцы Драко сжимаются вокруг волшебной палочки.

– Ты лгал мне, – выплевывает он, и его щеки вспыхивают.

Он пытается взять себя в руки.

– Ты не подчинился мне, Драко, – Люциус зол. – Я предупреждал, чтобы ты не трогал грязнокровку впредь...

– Иначе я перестану быть твоим сыном? – Драко тоже начинает терять над собой контроль. – Да, я помню. Вряд ли я вообще когда-нибудь смогу забыть эти слова. Знаешь, каково это, когда для твоего отца жизнь какой-то грязнокровки дороже, чем ты?

Любому другому отцу было бы больно от этих слов. Другой отец немедленно опустил бы палочку, заключил сына в объятия и сказал, что любит его больше всего на свете...

Все, что получает Драко от Люциуса, – холодный, безжалостный взгляд, и поэтому он продолжает чуть дрожащим голосом:

– Только сегодня утром ты говорил мне, что я должен повзрослеть, и я это сделал, – что-то, напоминающее гордость, мелькает в его голосе. – Я решил выяснить раз и навсегда, не ошибся ли в своих подозрениях. Оказалось – не ошибся, – почти ликующе подводит он итог. – Ты лжец и лицемер, и все это время ты трахал грязнокровку за спиной моей матери...

– Экспеллиар...

– Протего! – палочка Драко скользит в руке, но он удерживает ее и отражает заклинание отца. Они стоят, держа друг друга на прицеле. Отец и сын...

Сердце бьется так быстро, что вот-вот выпрыгнет из груди.

Две пары таких похожих глаз взирают друг на друга с одинаковой холодной жестокостью.

– Не слышу твоих отрицаний, отец, – шепчет Драко.

– Какой в них толк? – губы Люциуса сжимаются в тонкую линию. – Ты уже знаешь правду, и я не собираюсь оскорблять твои умственные способности, доказывая обратное.

Сказать, что я удивлена, значит – ничего не сказать. Почему он даже не попытался замести следы, как он всегда делает? Он же великий стратег, и может с легкостью придумать что угодно.

Он ведь не рассчитывает на то, что Драко сохранит наш секрет так же, как сделал Рон?

Но он же доверился Рону.

Это другое. Рон любит... любил меня, а я люблю его. Драко... Драко всегда получал от отца лишь равнодушное снисхождение.

– Ты кому-нибудь сказал о том, что узнал? – тихо спрашивает Люциус, и меня удивляет, как ему удается сохранять хладнокровие.

Все внутри сковывает льдом, пока я жду ответа, но...

– Нет, – угрюмо кидает Драко. – Пока нет.

Люциус почти неслышно выдыхает с облегчением.

Я снова обретаю способность дышать. По крайней мере, никто больше не в курсе, и у нас еще есть надежда.