EDEN | 18+

Глава 42. Правда.

«Знать, где искать информацию, и как ее использовать – вот залог успеха», - Альберт Эйнштейн


Клянусь говорить правду, только правду и ничего кроме правды, и да поможет мне Бог.


________________________________________



Смотрю на него в оцепенении, стук сердца отдается в ушах: тудум-тудум-тудум...

Что ему нужно? Зачем он здесь?


Ничего. Скорее всего, ничего важного. Успокойся.


Успокоиться? Успокоиться?! Господи...


Он ничего не знает. Не знает, что что-то изменилось. Успокойся.


Да. Он не знает. Пока...

Сфокусируйся на дыхании: вдох — выдох. Тудум-тудум-тудум...

— Почему ты плачешь? — его голос мелодичен, словно где-то играет музыкальная шкатулка.

— Потому что скучаю по маме, — огрызаюсь в ответ. — Вряд ли такой, как вы, сможет понять меня.

Он удивленно приподнимает брови.

— О, прошу, не делай насчет меня поспешных выводов, — мягко продолжает он. — Я тоже скучал по маме, когда она умерла.

Неверяще прищуриваюсь, но он лишь улыбается.

— Полагаю, в тех кругах, где ты вращалась, бытовало мнение, что у Пожирателей Смерти нет родителей, что они поднимаются из преисподней, — порочные, бездушные убийцы...

— Конечно, нет! — с негодованием восклицаю я. — Мы не настолько глупы...

— Ни в коем случае не хотел оскорбить вас, — слишком вежливо произносит он. — Но ты, вероятно, со мной согласишься, что жизнь становится намного проще, если не задумываться о том, что даже самый заклятый твой враг когда-то был окружен материнской заботой и любовью.

Крепче стискиваю зубы.

— Мы не особо об этом и думали...

— Ну конечно, — вкрадчиво отвечает он. — Иначе возникло бы слишком много неудобств, связанных с тем, что, оказывается, и нам не чужды человеческие эмоции.


Ублюдок, да мне известны все чувства, что испытывает Люциус. Потому что я вызвала их.


Язык чешется сказать это вслух, но я смотрю на него молча.

— Да, у меня была мама, как и у Беллатрикс, и у Темного Лорда, — он выдерживает небольшую паузу. — И у Драко. Ты ведь видела его маму? Очаровательная женщина, должен заметить.

Липкий страх сковывает все внутри, и я пытаюсь не поддаваться.

Только не сейчас.

Я не могу потерять контроль.

Прикусываю щеку в попытке взять себя в руки.

Он делает шаг вперед. Один шаг. Не больше.

— Даже у Люциуса была мама, — как бы между прочим бросает он, делая вид, что хочет рассмотреть меня поближе.

Моргнув, сжимаю кулаки, пряча их в складках платья.

— Но речь не об этом, — делаю вдох, предчувствуя неладное. — Я спрашивал, почему ты плакала?

Качая головой, повторяю:

— Я же сказала, что скучаю по маме! Да вы сами признались, что, когда ваша мама умерла...

— Я скучал, но не плакал, — обрывает он меня. — Что толку? Ее все равно не вернуть.

Он сочувственно улыбается.

— Но не волнуйся, Гермиона, — медово-бархатным голосом продолжает он. — Я понимаю, что твое поведение вполне естественно, учитывая обстоятельства.

Я действительно не хочу, чтобы он называл меня Гермионой. Грязнокровка было бы куда уместнее.

— Кроме того, — добавляет он, — беременность обычно является причиной частой смены настроения. Наверное, поэтому тебе трудно держать свои эмоции под контролем.

О... о господи.

Ком подкатил к горлу, перекрыв кислород, и я не в состоянии сделать даже крошечный вдох.

О боже.

Нет. Нет. Нет.

В голове вовсю надрывается протяжное оглушительное нет, заглушая сердцебиение, которое, кажется, окончательно парализовано страхом.

А он лишь улыбается, и это ужасно.

Глотнув побольше воздуха, с отчаянием выдыхаю:

— Я не понимаю, о чем вы говорите...

— Ох, думаю, понимаешь. Я неплохо научился читать знаки за годы жизни; в конце концов, у меня трое детей. И да, у меня есть жена, — улыбаясь, отвечает он на незаданный вопрос. — В это так трудно поверить? У твоего похитителя тоже есть жена, но, полагаю, это принять сложнее после того, что он сделал с тобой.


Иисусе! Господи, дай мне умереть сейчас же.


Все еще может обойтись. Может... станет...

— На чем я остановился? Когда моя жена ждала ребенка, она вела себя точно так же, как ты сейчас, — охотно продолжает он. — Она чересчур оберегала свой живот, постоянно прикрывая его, и ты делаешь точно так же, я видел это. А частые обмороки? Ну, она реже теряла сознание, но я понимаю, что твои условия куда хуже, так что...

В голове ни единой мысли. Пустота. В отчаянии осматриваюсь вокруг: дверь, Эйвери, ванная... Боже, мне не уйти.

Но даже если бы я могла сбежать... он уже знает.

Не раздумывая, поворачиваюсь и бегу в ванную; может, удастся запереться там и дождаться, пока не придет Люциус, чтобы в очередной раз спасти меня. Я почти у двери, еще чуть-чуть...

Невидимая сила тянет меня назад, и я врезаюсь спиной в стену и вскрикиваю от боли, ударившись головой. Пробую пошевелиться, но я словно прикована к стене. Господи, что же делать?

Эйвери встает передо мной, не касаясь, не приближаясь, а просто пристально глядя на меня с блуждающей улыбкой.

— Отпустите меня! — истерично выкрикиваю я. — Вы не имеете права!

— О, а я-то думал, у нас милая беседа, — спокойно поизносит он. — Правда, Гермиона, я рад за тебя. Дети — это то, ради чего стоит жить...

— Я не беременна! — шиплю я. — Не знаю, откуда вы взяли всю эту чепуху, но вы точно ошибаетесь!

Он смотрит мне прямо в глаза, и я не успеваю опомниться, как чувствую чужое проникновение в свой разум... о боже...

— Беременна, — мне кажется, я слышу металл в его голосе. — Не делай из меня идиота, Гермиона. И не лги мне. Я этого не люблю.

Этого хватает, чтобы заткнуть меня. Закрываю глаза; он не знает, кто отец ребенка, и разрази меня гром, если я помогу ему докопаться до истины.

Внезапно мои глаза открываются против воли — эта сволочь использовала какое-то заклинание. Наши взгляды встречаются, и у меня нет иного выхода, кроме как смотреть на него в упор...

Люциус никогда не заставлял меня держать глаза открытыми. Даже он не смог пересечь эту черту.

— Оставьте меня, прошу вас, ради бога...

— Силенцио!

Теперь я не могу даже говорить. Замечательно!

— Ты не идешь мне навстречу, так что я вынужден применить силу, — шепчет он. — Предупреждаю, я не люблю плохие манеры, особенно от такого примитивного существа, как ты.

Закусив губу, чувствую на языке кровь.

Он это видит, но ему все равно.

— Сейчас я хочу знать, чей это ребенок? — тянет он. — Насколько я знаю, кандидатов не так уж и много. Так кому же оказана эта... честь?

Нет. Нет. Господибожемой НЕТ!

Стараюсь думать о чем-то другом, о чем угодно, но только не о Люциусе. Не буду, не буду, не буду...

— Естественно, не мой, — на выдохе констатирует он, посмеиваясь, и... «Его смех звучит довольно приятно», — невольно отмечаю я. — Даже если бы дело было не в твоей грязной крови, я все равно считал бы, что овчинка выделки не стоит. Уж прости, дорогая, но ты далеко не красавица, сама знаешь.

Люциус когда-то сказал то же самое...

Нет. Не думать о нем. Наши жизни зависят от этого.

Он кривит рот в садистском оскале.

Хотела бы я закрыть сейчас глаза, потому что... их действительно начинает щипать от слез.

Изогнув одну бровь, он склоняет голову набок, словно обдумывая что-то, как будто он еще не знает точно, что происходит, и до чего он вот-вот докопается, ублюдок, сволочь, мерзавец...

— Конечно, это может быть Драко, — резюмирует он. — Вы ведь учились вместе, да? Скажи, могло быть такое, что среди учебников и пергаментов зародился роман? Интересно, что его отец думает по этому поводу? Единственный сын и наследник спутался с грязнокровкой!

Чувствую, как пылает лицо. Он знает. Уже знает... так зачем издевается надо мной?

Кроме того... Драко? Меня мутит от одной только мысли об этом.