EDEN | 18+

Глава 44. Эдем.

«Пусть схватят, пусть убьют –
Останусь я, коль этого ты хочешь...
Остаться легче мне, уйти – нет воли.
Пусть смерть – Джульетта хочет так!»* – Уильям Шекспир, «Ромео и Джульетта» (*советская озвучка фильма Франко Дзефирелли)

«В последний раз спою тебе, а потом нам действительно нужно будет идти.
Ты была единственной правильной вещью, из всего, что я сделал». – Snow Patrol, Run

«Райский сад навек потерян...
Правда ль розы там пышней,
Чем в других садах? И тень,
Опустившаяся ночью,
Ярче звезд на небе? Впрочем,
Вряд ли кто-то точно знает,
О чем Ева вспоминает,
Почему грустит о Рае...» - Кристина Россетти, «Запоздалые мысли» (пер. - kama155 )



________________________________________



Первое, что я чувствую, — трава.

Приподнимаю подол платья — совсем чуть-чуть — и разглядываю свои босые ступни, утопающие в прохладной зелени.

Щекотно...

Закрыв глаза, наслаждаюсь моментом.

— Грязнокровка? — он берет меня за руку.

Улыбаюсь, задыхаясь от переполняющих меня эмоций.

— Не думала, что когда-нибудь вновь почувствую траву под ногами, — в носу защипало от слез.

Он приподнимает мое лицо за подбородок, заставляя посмотреть на себя, и даже не видя, — мои глаза плотно закрыты, — я все равно чувствую, как он наклоняется ко мне, ближе и ближе; дыхание перехватывает, когда его губы касаются моей скулы, но он лишь целует меня в лоб и резко отстраняется.

По телу пробегает дрожь, Люциус отступает.

Открываю глаза и оглядываюсь вокруг, пытаясь приспособиться к темноте.

Пораженно вздыхаю, не в силах сдержаться. Никогда не видела подобной...

Красоты?

Это правда красиво?

Определенно, но также... слишком нереально. Это сложно объяснить, это нечто, во что сложно поверить... мы не совсем на открытом воздухе, и все же...

Не могу удержаться, чтобы не посмотреть вверх: хочется увидеть звезды и луну на иссиня-черном полотне неба. Ничего. Пустая чернота. Как мы с Роном и думали, мы находимся где-то под землей.

А как же свет, лунный свет — откуда он?

Он как будто исходит от развалин. Рон был прав... они напоминают маггловские старые развалины, но только из сияющего камня, чтобы хоть немного освещать это мрачное место.

Вздрагиваю, чувствуя легкое дуновение ветра, подхватывающего пожухлые листья со скамьи. Завороженно наблюдаю их танец в воздухе, пока спустя, кажется, целую вечность они не ложатся у наших ног.

Листья. Трава. Ветер. Ощущения, что я и не надеялась больше пережить.

Это слишком. В горле застрял ком, и я с трудом выговариваю:

— О, боже.

Мимолетный порыв ветра, звяканье колокольчиков, а затем...

Тишина.


Твое молчание — золото...


У меня перехватывает дыхание, и сердце сбивается с ритма.

Что это было?

Пытаюсь... ухватить...

Ничего... так о чем я думала?

Шорох листвы позади — Люциус подходит ближе.

— Что такое? — шепчет он.

Качаю головой, стряхивая наваждение.

— Ничего.

В немой тишине всматриваюсь в окружающую меня красоту, пытаясь разгадать этот спрятанный от всего мира рай.

— Когда здесь появился этот сад? — спрашиваю, не глядя на него.

Небольшая пауза.

— Не думаю, что кто-то из ныне живущих знает, — шепотом отвечает он. — Семейные легенды гласят, что сад появился здесь гораздо раньше, чем был возведен дом; некий сгусток магической энергии наполнял эту пещеру задолго до того, как Блэки основали свою династию, не говоря уже о строительстве дома.

Ветер играет листвой деревьев, и мне кажется, что я слышу звон колокольчиков, сливающийся с шелестом ветра.

— А ты что думаешь? — от вечерней прохлады по коже бегут мурашки.

Он задумчиво вздыхает.

— Это очень древняя магия. Сомнений нет. Только вот насколько она древняя, я не могу сказать, увы.

Древняя магия. Я слышала о ней: совсем не та, что мы изучали в Хогвартсе, — слишком сложная для школьной программы, — гораздо мощнее и запутаннее. Магия... старше, чем мир, старше, чем само время. Магия, способная воздействовать на мысли и материю, способная чувствовать и созидать.

Встряхиваю головой: нельзя терять бдительность.

— Не слишком ли это рискованно — то, что ты привел меня сюда? — спрашиваю его. — Рон рассказывал, что и его раньше сюда приводили, значит, другим тоже известно про это место. Что, если нас увидят здесь?

— Не увидят, — поспешно отвечает он. — Сюда можно попасть лишь с помощью порт-ключа, а их всего два: один принадлежит Нарциссе, но она одолжила его мне, пока я живу здесь, а второй — Беллатрикс, но она сейчас далеко, и не сможет вернуться до заката.

Молча оглядываюсь, пытаясь найти выход. Нет, Люциус не привел бы меня сюда, если бы существовала хоть малейшая возможность быть пойманными.

Он переступает с ноги на ногу, глядя на меня потемневшими глазами.

— Значит, у нас есть время? — шепчу я.

Он подходит ко мне и принимается играть с выбившимся локоном, глядя мне в глаза.

— Предостаточно, — так же шепотом отвечает он.

Но я больше не попадусь на крючок. Я все еще хочу знать кое-что.

— Почему ты не приводил меня сюда раньше?

Он хмурится.

— Поначалу просто не хотел, — начинает он. — Не хотел радовать тебя, когда мы только оказались здесь. Но когда все начало... меняться, я не хотел, чтобы ты видела... И только когда понял, что могу тебя потерять, я внезапно захотел, чтобы ты узнала, как много для меня значишь.

Печально улыбаюсь. Я знаю его. Слишком хорошо. Лучше, чем когда-то хотела...

— Какой же ты лжец, Люциус Малфой, — выдыхаю я.

Он стискивает зубы, убирая руку от моих волос.

— Я не стал бы врать тебе, грязнокровка, — резко заявляет он. — Я бы никогда...

— О, да, ты бы никогда мне не соврал, — у меня лопается терпение. — Так же, как ты не врал о том, что стер мне память.

Он вздрагивает, а я грустно улыбаюсь.

— Никогда бы не солгал, — отворачиваясь, продолжаю я. — Даже эти слова — ложь. Ты лжешь сейчас так же, как лгал себе о том, что я для тебя значу. Так же, как лгал мне — снова и снова — о том, почему мы не можем быть вместе.

Осмеливаюсь взглянуть на него.

— Это была не ложь, — с яростью опровергает он. — Скажи, что ты не грязнокровка. Нет, послушай меня, — он не дает мне отвернуться. — Скажи, что твоя кровь чиста, как и моя. И я женат.

Вздрагиваю. Хотела бы я никогда не вспоминать о его прекрасной жене, которая обходилась со мной вежливо и учтиво, в то время как у меня была интрижка с ее мужем.

— Я не позволяла тебе входить в мою жизнь, ты сам ворвался в нее, ломая и круша все на своем пути, — выворачиваю, наконец, лицо из его цепких пальцев. — Предпочитаешь забыть об этом, Люциус?

Теперь моя очередь быть жестокой, и, судя по выражению его лица, я весьма преуспела.

Какое-то время он молчит.

— В этом все дело? — с горечью произносит он, едва шевеля губами. — Хочешь сказать, что во всем виноват только я?

Выжидаю, прежде чем ответить.

— Не всегда, ты и сам это знаешь. Когда ты ушел от меня, все, чего я хотела, — чтобы ты остался. Но не смей отрицать, что не ты начал все это. Ты пришел ко мне и вовлек в отношения, к которым я совсем не была готова.

— Я не знал, что еще делать! — шипит он, обуреваемый яростью. — Ты и представить не можешь, какая это пытка — знать, что ты так близко, полностью...

Он умолкает.

— Виноват не только я один, — заканчивает он.

— Не смей обвинять меня, — стойко выдерживаю его взгляд. — Как у тебя язык поворачивается? Мне было семнадцать, я была ребенком. А ты... взрослый мужчина, женатый; твой сын — мой ровесник. Боже! Вот уж тебе точно должно было быть известно, во что это выльется.

— И чего бы ты хотела? — недобро усмехается он. — Чтобы я плясал вокруг тебя, как этот недоумок Уизли? Это не про меня, грязнокровка. Я просто беру то, что хочу.

— Ну конечно, — с грустью улыбаюсь. — Чего еще ожидать от Малфоя? Амбициозный, безжалостный, испорченный... как и твой сын!

— А ты грубая, неучтивая, с завышенным самомнением — типичная грязнокровка! — отбивает он.

— А чего ты хотел? — он вывел меня из себя. — Похитил меня, убил родителей... господи! Ты пытал меня, и вовсе не ради информации — тебе это доставляло удовольствие!

Он вздрагивает — не желает вспоминать то время, — но будь я проклята, если позволю ему забыть об этом!

— Ты просто не мог оставить меня в покое, да? Не мог смириться, что во мне осталось еще чувство собственного достоинства, и решил смыть последние остатки моей кровью. Ты преследовал меня...

Умолкаю, не в силах продолжать. Мне так больно. И это уже не только моральная боль, но разрушительная физическая агония... нет, я не могу подобрать определение этому чувству.

И, судя по его взгляду, он испытывает то же самое.

— Только не говори, что это была полностью моя инициатива, — холодно замечает он. — Не делай вид, что не нарывалась. Меньше всего на свете я хотел того, что между нами произошло!

— Тогда почему ты не оставил меня в покое? — вспыхиваю в ответ. — Почему? Почему не позволил мне быть с Роном? Почему вторгся в мою жизнь, уничтожив те крохи света и радости, что еще теплились?

Он молчит.

— Коли уж мы решили говорить начистоту... почему бы тебе не сказать, зачем ты сначала просила меня уйти, а когда я сделал это, умоляла вернуться? — его слова сочатся ядом. — Я же разрушил твою жизнь, так почему ты столь болезненно восприняла мой уход?

Сглатываю ком, подкативший к горлу. Черта с два я буду плакать...

В ночь, когда он похитил меня, я поклялась, что он никогда не увидит моих слез, что я буду сильной. Тогда я еще не знала, что значит быть по-настоящему сильной. Не знала, чего в действительности нужно бояться.

— Не знаю, — шепотом выдыхаю я, чувствуя, как слезятся глаза. — Но... я не вынесла бы жизни без тебя. И я не понимала этого, пока не потеряла тебя. Не понимала, как сильно тебя люблю.

Слова повисают в воздухе. Он смотрит на меня так, будто отлично знает, о чем я говорю. И это причиняет ему неописуемую боль.

Не могу больше сдерживать слезы.

— Я люблю тебя, Люциус, — слова даются так легко, словно в мире нет ничего проще. — И ненавижу, боже, как же сильно я тебя ненавижу, но... наряду с ненавистью, я... я люблю тебя...

Мгновение — и он уже обнимает меня. Не знаю, кто из нас сделал первый шаг, но это уже не важно, потому что он прижимает меня к себе так крепко, что я не могу дышать. Мы как будто слились воедино, и нас уже невозможно разделить; он целует меня, собирая губами соленые слезы на моем лице, в то время как меня сотрясают рыдания, и больше всего на свете мне хочется умереть в его объятиях, ведь смерть куда лучше этой невыносимой агонии.

— Ты не можешь остаться с Уизли, — с отчаянием в голосе шепчет он.

— Если я все равно не смогу быть с тобой, то почему должна отвергать Рона? — беру его лицо в ладони. — Кроме того, если я не буду с ним, то возникнет вопрос, кто же отец ребенка. И когда до Волдеморта дойдут слухи, он убьет тебя. Да я лучше умру, чем позволю этому случиться.

Он порывисто вздыхает.

— Нет, — в голосе отчаяние. — Нет, нет...

Мы опускаемся на траву: ногам щекотно и прохладно, потому что платье задирается выше колен. Он смотрит на меня... нет, не смотрит. Впитывает. Поглощает взглядом...

Господи, может ли он все еще ненавидеть меня? Возможно, не так, как раньше, но... после всего, что я сделала, через что заставила его пройти?.. Может ли он ненавидеть меня за то, что причиняю ему такую боль, о существовании которой он и не подозревал?

Он целует меня, сминая губы, прокусывая их до крови, а я обнимаю его, прижимая сильнее, и в голове бьется мысль, что я никогда... никогда не отпущу его, и мне все равно, ненавидит он меня или нет. Он мой. И это наш последний раз...

Он проводит рукой вдоль моего тела, подхватывает подол, задирая его выше, почти до талии. Прикосновения его рук выжигают узоры на обнаженной коже, запускаю руки под его рубашку, изнывая от желания почувствовать тепло его тела, и...

— Люциус?

Мы оба замираем.

Бешеное дыхание чуть утихает, и мы смотрим друг другу в глаза.

Провожу ладонью по его щеке и зарываюсь пальцами в волосы.