Выбор

27 глава

Как Гарольду удалось не проспать к завтраку, для него самого осталось загадкой. Видимо, всему виной годы, прожитые вместе с Дурслями, которые приучили его просыпаться на рассвете. Родственнички не жаловали ненормального племянника, заставляя того вкалывать, словно домового эльфа. Выполнять всю работу по дому, готовить завтраки и следить за садом. И чтобы всё это успеть, парню приходилось просыпаться пораньше, особенно, если он хотел успеть что-то съесть, а сделать это можно было незаметно лишь тогда, когда тетя Петунья ещё не проснулась и не начала, как обычно, свою лекцию о неблагодарном нахлебнике, которого им приходится содержать. После вчерашних приключений Певерелл чувствовал себя словно выжатый лимон: голова раскалывалась, рана на плече саднила, а глаза отказывались открываться. И всё это не способствовало хорошему настроению. Будь у него выбор, Гарольд предпочёл бы целый день провести в своей комнате, а, точнее, понежиться в кровати, чем идти на занятия. Но к его печали, никто не позволит ему безнаказанно прогулять уроки, в частности трансфигурацию. А дополнительные проблемы ему нужны были меньше всего, особенно в свете всего произошедшего с Малфоем и его подпевалами.       С неохотой выбравшись из-под тёплого одеяла, Певерелл побрел в душевую. Прохладная вода смогла согнать остатки сна, и Гарольд взбодрился. Для полноты картины не хватало чашечки хорошего кофе, к которому он успел привыкнуть за прошедший месяц. Увы, пока он в Хогвартсе, то придется довольствоваться чаем и тыквенным соком. Не успело пройти и двух недель, а слизеринец уже готов взвыть от досады. Когда только он успел превратиться в такого привереду? Не иначе, как портреты предков на него дурно влияют. Губы сами расплылись в улыбке при воспоминании о братьях Певерелл. Чуть больше, чем за месяц, они стали для него пусть и странной, но всё же семьей. Гарольд не видел смысла врать себе – он скучал по ним. Взгляд Певерелла помимо воли остановился на небольшой шкатулке. Туда он вчера спрятал позаимствованную у Джеймса мантию. Гарольд сделал себе пометку: как можно скорее отправить ту в имение, пока никто не кинулся её искать. Вечером. Да, это стоит сделать сегодняшним вечером.       Прихватив сумку с учебниками, слизеринец направился в Большой зал. Как обычно не успевшие еще толком проснуться ученики вяло ковыряли ложками в своих тарелках с овсянкой и что-то вяло обсуждали. Привычная картина для утра понедельника.       Заняв свое место за столом зелёно-серебряного факультета, Певерелл краем глаза отметил, что нигде не видно Гампа. Нотта, само собой, еще не выпустили из Больничного крыла, а вот отсутствие Мариуса не могло не настораживать.       «Неужели Малфой и его прихлебатели и до него добрались со своими поучениями?» – предположил худшее брюнет. Не успел он толком об этом подумать, как дверь в очередной раз открылась, и в зал торопливым шагом вошел Гамп. Слизеринец окинул внимательным взглядом зал, на долю секунды задерживаясь на светловолосой макушке Люциуса – на его губах появилась кривая ухмылка, не предвещающая ничего хорошего Малфою. Однозначно, Мариус уже знает о произошедшем «несчастном случае» с другом и не угомонится, пока не отомстит обидчикам. Кинув последний взгляд на Малфоя, Гамп прошествовал к своему месту за слизеринским столом, напротив самого Певерелла, и принялся за еду, игнорируя косые взгляды. – Спасибо, – едва слышно прошептал парень, с благодарностью смотря на брюнета. – Если бы не ты, одним переломом и ссадинами не обошлось. Эти ублюдки издевались бы над ним, а затем бы бросили в каком-то заброшенном классе: корчиться от боли, – в голосе Гампа было столько ненависти, что Гарольд поежился. – Я сделал то, что посчитал нужным, – такой же шепот в ответ. Никому из них не хотелось, чтобы их разговор стал достоянием общественности.       Следующие десять минут царила тишина. Гарольд вяло ковырял ложкой в овсянке, в очередной раз горестно вздыхая: ненавидел он эту кашу, и каждое утро есть ее, было сродни пытке. – Малфой не спускает с тебя взгляда весь завтрак, – отметил Мариус.       Проследив за взглядом однокурсника, Певерелл убедился, что тот прав. Блондин поглядывал в его сторону, словно ожидая чего-то, каких-то действий. Хотя почему словно, Малфой, несомненно, ожидал, что Гарольд придет с извинениями и признает лидерство Принца Слизерина. Вот только брюнет не собирался этого делать. Наступать на горло своей гордости и склонять голову перед этим глупцом Певерелл даже под страшными пытками не собирался. – Твой поступок не останется незамеченным, – продолжал свою речь собеседник. – Малфой с Лестрейнджем не простят тебе такую оплеуху. Будь готов к мести с их стороны. – Я и не надеялся, что они всё пустят на самотек, – безмятежный ответ. Гарольд как-то смог вынести Драко Малфоя с его вечными заскоками, значит, справится и с этими двумя. К шуточкам, подколкам и сквернословию ему не привыкать. А за сохранность собственной жизни ему не впервые сражаться, и он привык оглядываться назад, дабы не получить удара в спину. Да и, в конце концов, Люциус Малфой не может быть хуже Волан-де-Морта. Решив, что не стоит заморачиваться на этот счет, Гарольд с безразличием пожал плечами, говоря этим жестом: «Ничего, переживу». – Будь осторожен. – Конечно, – короткая ухмылка, – я всегда осторожен. Кстати, как там Нотт? Я же не ошибусь, если предположу, что ты его успел навестить с утра? – это было не столько вопросом, сколько констатацией факта. – Навестил, – ответил собеседник. – Его должны выпустить ближе к вечеру. – Это хорошо, значит, серьёзных травм нет. – Перелом удалось срастить за ночь, а ссадины и ушибы сойдут за день-два. – Кстати, а где ты был вчера? Мы же договаривались встретиться втроем, но когда я пришел, тебя нигде не было видно, – вопросительный взгляд. Гарольда очень волновал ответ на этот вопрос, хотя он и понимал, что здесь не обошлось без Малфоя. Блондину, чтобы добраться до Нотта, пришлось бы нейтрализовать Гампа, ведь те друзья, и, соответственно, он заступится за «жертву». Все планы блондинчика и его дружков были испорчены появлением Певерелла и его вмешательством в «процесс воспитания». Неудивительно, что те на него обозлились и сейчас поглядывали с ненавистью, составляя план мести для нахала. Ко всему прочему, Гарольду плевать на Люциуса с высокой колокольни, а это еще сильнее злило Слизеринского Принца и его свиту. – Кто-то наложил на мою дверь запирающие чары, которые я не смог взломать, – Мариусу не нужно было гадать, кто это мог сделать, они оба знали виновников. – Я два часа просидел в комнате, пытаясь выбраться, но толку никакого. Сперва я подумал, что это чья-то дурацкая шутка, но когда услышал о том, что Джон попал в Больничное крыло, понял, что это не просто шутка, а спланированное действие, призванное меня отвлечь. – А кто тебе сказал о случившемся? – Я услышал от Беллатрисы о том, что Нотт в Больничном крыле, а затем подслушал разговор Лестрейнджа. Тот хвалился своим дружкам, что они преподали урок Джону и вскользь упоминал твое имя. Первым делом я бросился к другу и убедился, что всё сказанное – правда. Джон подтвердил мои догадки и вкратце рассказал о случившемся. – С чего это Блэк проявлять малодушие? Не замечал я за ней симпатии к тебе, скорее, она поддержит Малфоя с его замашками к чистой крови. – Не скажи, – тихий ответ, – я слышал, что в последнее время они не ладят. Беллатриса хоть и приверженка чистой крови и старых традиций, но не настолько маниакально, как Малфой с Лестрейнджем. – Хм, – Певерелл не знал, что на такое ответить. Та Беллатриса, что он помнил из своего прошлого, была ярой сторонницей Тома и во всем того поддерживала. На ум сразу пришли слова Нарциссы о том, что её сестра не такая, как на первый взгляд кажется. Белла не по своей воле стала маньячкой и тронулась умом – ее такой сделала жизнь или еще кто-то другой... Отогнав подальше мысли о Блэк, Певерелл, по старой привычке, потянулся к очкам, чтобы поправить их, как вспомнил, что уже месяц не носит данный аксессуар. – Не хочу говорить о Блэк, да и Малфой с Лестрейджем мне неинтересны. У меня кроме них хватает забот.       Гамп лишь хмыкнул на такие слова. Он успел слегка изучить Певерелла за эти пару недель и понять, если тот не хочет чего-то говорить, то с него это и под пытками не вытянешь. А вообще, Мариус не переставал удивляться, что такой человек, как Гарольд Певерелл, попал на их факультет. Ему больше подошел бы Рейвенкло, нежели Слизерин. Не было в нем хитрости, коварства и жажды к власти. Конечно, Гампу могло это лишь казаться, а на самом деле Певерелл вполне мог быть идеальным интриганом. Но удивительнее всего, что они с Джоном увидели в Гарольде что-то особое, что отличало его из сотен других волшебников. За столь короткое время они смогли стать товарищами. Нет, о закадычной дружбе и речи не шло, но всё же у них было много общего. А ситуация с Ноттом еще сильнее убедила Мариуса, что он не зря начал присматриваться к Певереллу и раскрыл ему некоторые секреты. Когда до окончания завтрака оставалось десять минут, Гарольд поспешил на трансфигурацию. Лишать факультет баллов за опоздание ему не хотелось, а что так и будет, Певерелл не сомневался, поскольку МакГонагалл была требовательной преподавательницей. Проходя мимо стола с красно-золотыми знаменами, брюнет не удержался и кинул взгляд на мародеров: Сириус Блэк, Джеймс Поттер, Ремус Люпин и Питер Петтигрю – четверо закадычных друзей. Гарольд не смог не заметить покрасневшие глаза Джеймса и хмурый взгляд Сириуса. Здесь не нужно было применять легелименцию, чтобы понять, что причина в пропаже мантии-невидимки. Певерелл в очередной раз мысленно попросил прощения у Джеймса и всех его предков за свой поступок. Особых угрызений совести он не чувствовал, разумно посчитав, что, в конце концов, Дары Смерти принадлежали изначально троим братьям, и, если те дали добро на то, чтобы Гарольд вернул их назад, то так тому и быть. Да и никто не понимал ценности этих Даров, считая их лишь семейными артефактами. Воскрешающий камень валялся в лачуге Гонтов, как какой-то ненужный мусор, среди обломков и другого тряпья. Мантия попала в руки двенадцатилетнего пацана, который использовал ее для своих шалостей, в частности, чтобы превращать жизнь Северуса Снейпа в персональный Ад. Может, поэтому Гарольд и не испытывал угрызений совести, отобрав эти Дары. А вот с Бузинной палочкой всё сложнее: та уже попала к Дамблдору, и тот вовсю ею пользуется. Но правду говорят – эта палочка коварная штука. Сперва она дарует силу, усиливая магию и делая заклинания на порядок мощнее, но при первой же возможности оборачивает свою силу против своего же обладателя. У этой палочки не было и не может быть хозяина – она принадлежит Смерти. Ее путь веет погибелью и залит кровью, и, взяв ее однажды в руки, следует быть готовым отдать жизнь. Гарольд не хотел этого признавать, но даже ему не удалось избежать этой участи. Оставалось надеяться, что эта палочка не обернет, в один прекрасный день, свою мощь против него. В его жилах текла кровь младшего из братьев Певереллов, а также он был признан магическим наследником этого рода, что давало ему крохотную надежду, что Дары Смерти признали его хозяином и уберегут от плачевной участи. Правда это или нет, Гарольд не знал, но и отказаться от силы, что давала Бузинная палочка, не мог. На каждом шагу его подстерегает опасность – Волан-де-Морт с Дамблдором не дремлют.       Отогнав подальше печальные мысли, Гарольд покинул Большой зал и направился в кабинет трансфигурации. Под дверью собрались остальные ученики, которые, так же как Певерелл, решили в этом году углубленное изучать данную отрасль магии, среди них был Лестрейндж и его дружки. Темноволосый слизеринец мерзко ухмылялся, поглядывая в сторону Певерелла. Сам же Гарольд игнорировал подобное ребячество, считая этого чистокровку полнейшим тупицей.       Наконец-то дверь открылась, и Минерва пригласила всех проследовать внутрь. Гарольд зашел одним из последних и занял одну из задних парт. Его соседом оказался высокий брюнет с карими глазами. Парнишка был одет, как и все, в школьную форму, а на мантии красовалась эмблема Гриффиндора. – Ты не против, что я здесь сел? – запоздало спросил слизеринец. – Нет, – тихий ответ. – Ты мне не мешаешь. Я, кстати, Фрэнк, Фрэнк Лонгботтом. – Гарольд Певерелл, – в свою очередь представился брюнет, с интересом разглядывая отца Невилла. Он был полной противоположностью робкого гриффиндорца, как внешне, так и характером, видимо. Наверное, Невилл пошел в мать. – А тебя не смущает, что Гриффиндор и Слизерин давние соперники? О вражде наших факультетов известно даже за стенами Хогвартса, и твой сегодняшний поступок может быть воспринят неадекватно. Малфой, Лестрейндж и другие чистокровные не будут рады твоему общению с непутевым гриффиндорцем. – Почему непутевым? – удивился Гарольд. Насколько он знал, его сосед чистокровный маг в каком-то там поколении. Значит, здесь дело в чем-то другом... – Что же касается остального – меня мало волнует, что думает Малфой и его друзья, – с языка так и рвалось слово подпевалы, но он промолчал. – К тому же, я здесь новенький и на меня не распространяется вражда факультетов. Я общаюсь с теми, кто мне интересен. – Непутевый из-за того, что я общаюсь с магглорожденными. – У меня нет с этим проблем, – честно ответил Гарольд. – Я и сам не прочь пообщаться с интересными личностями.       На этом разговор был закончен, поскольку к их парте подошла МакГонагалл и хмуро посмотрела на болтунов. Парням ничего не оставалось, как приступить к работе, а именно, слушать лекцию профессорши и конспектировать всё самое важное. Не сказать, что урок был скучным, но и ничего нового для себя Певерелл не узнал. Он попросту, скучая, всматривался в пейзаж за окном, краем уха слушая МакГонагалл. Звон колокола стал для него долгожданным избавлением от этой рутины, и Гарольд одним из первых покинул кабинет, не забыв записать домашнее задание.       По пути брюнета нагнал Гамп и осведомился о том, не желает ли тот сходить в библиотеку. Получив отрицательный ответ, Мариус, наигранно горестно повздыхав, отправился один. Сам же Певерелл направился в сторону слизеринской гостиной, дабы скоротать время до следующего урока. После трансфигурации у него стояло окно, а, значит, ближайший час он свободен, словно ветер. Вот только, его планам не суждено было осуществиться. Стоило Гарольду перешагнуть порог гостиной, как к нему подошел Малфой со свитой. У Певерелла возникло такое чувство, что те поджидали его. – Певерелл, – в своей манере растягивать слова проговорил Люциус, – вижу, общение с Гампом и Ноттом дурно на тебя влияет. Сейчас ты общаешься с Лонгботтомом, что же будет дальше? – надменный взгляд. – Решишь породниться с предателями крови или вовсе женишься на грязнокровке? – Малфой, какое тебе дело до того с кем я общаюсь? Тебя мой круг общения не должен касаться никаким образом. С кем хочу, с тем и провожу время, – холодный взгляд. – Я же тебе ничего не говорю по поводу того, что ты везде таскаешь за собой этих тупиц, – короткий взгляд в сторону Креба и Гойла, стоявших немного в стороне и не слышавших речи Гарольда. – Они, в отличие от Лонгботтома, не якшаются с грязнокровками.       Певерелл не стал ничего на это отвечать, разумно рассудив, что этот разговор Малфой начал по какой-то определенной причине и, уж точно, не из-за Гойла с Кребом. – Держи, – блондин протянул ему конверт. – Что это? – Гарольд не спешил брать вещицу. Чему-чему, а постоянной осторожности Грюм его успел научить. – Приглашение на день рождение Родольфуса, – кивок в сторону молчавшего всё это время Лестрейнджа. – Он пройдет в следующие выходные в имении его семьи. Надеюсь, ты сможешь прийти?       Гарольд медлил с ответом. Идти на празднование ему совершенно не хотелось, притом он чувствовал, что не всё так просто с этим приглашением. Но и отказаться он не мог, предвещая нагоняй от предков. Те ему уже все уши прожужжали о том, что стоит налаживать полезные связи. – Приду, – с неохотой ответил брюнет. Не нравилось ему всё это, а еще больше не нравился взгляд, которым его одарил Малфой, в нем, помимо триумфа, было еще что-то такое, чего Гарольд не смог опознать. Создавалось впечатление, что от ответа Гарольда зависело слишком многое.