Темное пророчество

Глава 7. Хранитель леса

Он не отпускал ее руку ни на секунду.

Они шли уже около часа без остановки, молча, думая каждый о своем. Одетая в коричневую мантию, Гермиона немного согрелась; только голые ноги, уже привыкшие к неровной почве и впивающимся иголкам, оставались холодными, как и рука ее пленителя.

В спешке побега она практически не замечала окружающих их звуков: ни периодического скрежета в кустах, ни ломающихся где-то неподалеку веток, ни воя волков. Ее беспокоил только тот, кто шел рядом с ней, цепко держа ее руку в своей ладони.

Он был смертельно бледен, кровь из глубокой раны все также сочилась, не позволяя повязке высохнуть, по вискам его струился пот. Как это вообще возможно? Холодная лихорадка? Он был холоден как труп, при этом потел. Периодически он запинался, но продолжал идти дальше.

– Подглядываешь? – его рот исказила кривая усталая ухмылка.

Гермиона резко отвела взгляд, немного смутившись.

– Раздумываю, сколько ты еще протянешь.

– На лучший исход для себя можешь не надеяться: убежать я тебе не позволю, – оборвал все надежды одной фразой.

Грейнджер поджала губы, чувствуя поднимающуюся волну раздражения внутри. При взгляде на него можно было подумать, что он вот-вот умрет, а голос, несмотря на усталые нотки, был крепок и тверд.

– А ты... – набрав побольше воздуха в легкие Гермиона решилась, – ты вообще можешь умереть? Снова. Насколько я знаю, чтобы стать вампиром ты уже должен был умереть однажды...

– Думаешь я в болевой агонии выдам тебе все карты? – он иронично приподнял бровь. – Просто запомни, что от меня не убежать и расслабь свой вечно неспокойный мозг.

Гермиона вскинула подбородок, сдерживая все разрастающееся раздражение:

– Не думай, что я просто так смирюсь с пленом.

– Почему нет? Я уже сказал, Нотту я тебя не отдам, а женщин я не насилую.

Не насилует? Гермиону как ледяной водой окатило. Значит ли это, что он все же хочет ее взять?

– Но бьешь, – ответила она, побоявшись озвучить главный мучающий ее вопрос.

Драко резко повернул голову в ее сторону. Глаза его сузились, засверкав недобрыми искрами.