Ох уж этот Питер Паркер

Солнце

Тони останавливает машину на самых окраинах Нью-Йорка.

С пассажирского сиденья хмуро смотрит в окно Стрэндж, прижимая к груди пыльный старый рюкзак, из которого неаккуратными связками торчат наспех собранные шмотки и пакеты со всякой требухой, которые они называют «наборами первой помощи». Бинты, антибиотики в ампулах, одноразовые шприцы и две бутылки фруктового пива. В этом есть своя ирония.

Тони глушит двигатель, устало откидывается на спинку сиденья, поворачивается боком и косит глаза на Стефана.

Тот молчит с тех пор, как они смотали из своего последнего убежища.

Сейчас за лобовым стеклом — бескрайняя кроваво-красная пустыня. Она тянется до самого горизонта, и предрассветное небо в контрасте с её песками кажется зелёным.

Они проводят в тишине ещё несколько минут. Затем Стефан отмирает, стряхивает с коленей рюкзак, который с глухим стуком падает куда-то под сиденье, и, резко открыв дверь, выбирается из машины. Тони повторяет за ним: разминает затёкшие ноги и обходит «пинто», пытаясь как можно спокойнее дышать через нос. Достаёт из незакрытого багажника их старые, триста раз перестиранные одеяла, воняющие бензином, мясными консервами и ещё чем-то, и идёт обратно.

Стрэндж застыл каменным изваянием: задницей опирается на капот, скрестив руки на груди. Тони сгружает одеяла на песок и встаёт рядом с ним, мысленно приказывая себе не пялиться.

Они вместе смотрятся, должно быть, очень странно: два бородатых мужика в выгоревших шмотках и одинаковых чёрных кроссовках, рассекающие мир на барахлящей тачке и слушающие Металлику и Дорис Дэй.

«На нас бы точно косо смотрели, — отрешённо думает Тони. — Смотрели, если бы было ещё кому смотреть».

Стефан отмирает и трясущимися руками достаёт из кармана брюк пачку сигарет. Находит там же зажигалку, прикуривает. В утренней тишине слышно, как он быстро-быстро делает затяжки, одну за одной.

— Ну, док, — решает нарушить тишину Тони, — выпьем на десерт, а?

Стефан несколько секунд молчит, поджав губы, смотрит себе под ноги. Тушит окурок о капот, выбрасывает, и резким движением хватает Тони за затылок, притягивая к себе.

Они целуются быстро, зло, сталкиваясь зубами и тяжело дыша. Стефан стонет прямо ему в рот, и Тони обнимает его за плечи, пытается вжаться сильнее. У них разница в росте в десяток сантиметров, но сейчас это не вызывает привычного раздражения.

Тони отстраняется первым, прижимаясь лбом ко лбу наклонившегося Стрэнджа. Они оба на взводе — прижимаются бедрами, выравнивают дыхание, пытаются не обращать внимания на резь внизу живота. Сейчас на это нет времени.

Ни на что сейчас нет времени.

— Я не уверен, что смогу влить в себя пиво, — хрипло произносит Стефан. Тони наслаждается его льдисто-голубыми колдовскими глазами, печальными и понимающими одновременно.

Он всегда смотрит так — будто видел все возможные исходы и всегда готов к самому плохому из них. У Тони от этого начинает зудеть слева под рёбрами.

— Да и хрен с ним, с пивом. Если выберемся из этой заварушки, найдём в каком-нибудь заброшенном баре бутылку старого-доброго «Джека».

Оба думают, что эта фраза фальшивит до самого основания: все бары сейчас заброшены, да и выбраться из этого ада у них уж навряд ли получится.

Стефан ухмыляется (засранец), снова прижимаясь к его лбу.

— Железно, Старк.

Время замирает. Тони слышит собственное аритмично спешащее куда-то сердце и прерывистое дыхание Стрэнджа.

Над пустынным Нью-Йорком в последний раз поднимается солнце.