Драбблы по Наруто

Итачи/Саске

Автор: A Snowdop

Тяжёлый вздох. Ещё один. И ещё, и ещё, и ещё...
      Итачи хотелось бы все их поймать губами, но тогда он не смог бы смотреть в такое родное лицо, исказившееся чуть ли не болезненной гримасой, но отнюдь не от боли.       Саксе вздёргивает брови и слегка покусывает нижнюю губу, чтобы сдержать рвущиеся стоны. Итачи хмурится: ему никогда не нравится, когда отото пытается ему перечить. Сейчас всё он хочет - это чувствовать ласкающие слух звуковые волны наслаждения, исходящие от Саске. Ему ведь так этого мало, почему же брат каждый раз пытается его лишить этого.

"Я вот ни разу не слышал, как ты стонешь, где же тут справедливость?"
      Парирует младший Учиха на все жалобы старшего. А Итачи только сильнее прикусывает мочку его уха и шепчет, казалось бы, в самое в сердце, что в мире вообще справедливости нет, а он, Саске, лишает брата последнего удовольствия. Саске резонно возражает, что Итачи сам себя его лишает, за что получает слишком резкое движение рукой и едва ли не кричит от нахлынувших ощущений.
      А Итачи продолжает упиваться бесценным выражением лица его оттото, когда тот в очередной раз пытается поднять бёдра вверх и скинуть сидящего на нём брата.
      "Ну нии-сан, почему мне нельзя тебя трогать?"
      В который раз Саске канючит, совсем как в детстве. Разница только в том, что если раньше он выпрашивал у брата время для игры в прятки, то теперь жалобно просит ему подрочить. Или отсосать, как тот сам предпочтёт. А Итачи предпочитает ласкать своего отото рукой ещё сквозь одежду, чувствуя как прорывается к нему его возбуждение. Вообще у старшего Учихи какой-то фетиш на то, чтобы дрочить Саске в одежде. А ему просто нравится смотреть на то, как его брат дополнительно сдерживается, чтобы не кончить прямо себе в штаны.
Это своеобразная форма пыток, о которой Итачи узнал только, когда в первый раз дотронулся до брата. Саске тогда заснуть не мог от кошмаров и чуть ли не каждую ночь просыпался, заодно поднимая всхлипами и Итачи. Старшему это порядком поднадоело, поэтому в очередной раз он просто подмял отото под себя и прижался губами к высушенным, солёным от слёз губам. Он тогда обвёл языком каждую трещинку, а ошарашенный Саске даже не знал, как реагировать. Ему вроде бы должно быть противно, но, кажется, они оба сошли с ума, потому что младший Учиха уже вполне по-свойски оглаживал языком каждый миллиметр рта брата, чувствуя, как рука того аккуратно сползает вниз.
Саске краем сознания понимал, что они делают что-то неправильное, но сложно внимать голосу разуму, когда всё остальное сознание так и кричит "Итачи, Итачи, Итачи, Итачи..." А Итачи так близко, Итачи сам его целует, сам поглаживает напряжённый член сквозь пижамные штаны, сам прикусывает и посасывает нижнюю губу, впитывая в себя его стоны.
      Итачи, пожалуй, даже особо не церемонился со своей моралью. Он уже давно понял, насколько сильны его чувства к брату и, увидев отголоски собственных чувств в самом Саске, лишь ждал подходящего момента. В конце концов все, кто мог бы их осудить, мертвы, а Саске и Итачи - живы. Они, несмотря на всё, что сотворила с ними Коноха, всё ещё чувствуют, всё ещё чего-то желают, пусть и в основном только друг друга.
      В ту ночь Итачи ещё много чего узнал. Например, что его братишка невероятно чувствительный. А ещё то, что у него крышу сносит от того, как красивое лицо брата изменяется по мере движения его рук.
      И сейчас он, будто художник, рисовал на лице Саске всевозможные эмоции, лишь ускоряя или замедляя движения кистью вокруг невозможно горячей кожи. Брат извивался под ним, прося о большем, всегда прося о большем, но Итачи знал, что пока что это всё, что он мог ему дать.
      Как бы счастлив он не был, как бы не возбуждало его состояние отото, он никогда не заходил дальше и даже не разрешал Саске его трогать. Потому что для него именно всё это было пошлым, грязным, не мог он так осквернить маленького брата, не мог просто развернуть к стене и втрахивать в неё, как бы ему не хотелось. Собственного брата, которого с пелёнок помнил, кормил, одевал, купал.
В какие-то моменты ему это даже льстило: Саске полностью его. Никто и никогда не ухаживал за ним так, как Итачи, когда тот был ребёнком, и никто и никогда не заставлял его задыхаться от стонов так сильно, как Итачи, когда он повзрослел. Однако и это осознание не давало ему забыться в руках своего отото, даже когда тот едва ли не умолял его. Просто Итачи не мог себе позволить отпустить себе ситуацию ни на секунду. Когда Саске лежал под ним, когда его руки ласкали брата, когда он в исступлении кричал его имя, Итачи ещё чувствовал контроль. Он мог в любой момент остановиться, он мог следить за каждой реакцией отото, чтобы если что прекратить и никогда больше не возвращаться к этому. Если же он зайдёт дальше, если хотя бы позволит брату прикоснуться к нему, у него просто не будет сил сопротивляться. Он потеряет контроль над ситуацией, и больше всего на свете Итачи боялся причинить брату такую боль. Что если Саске передумает, а Итачи не сможет остановиться, что если из взаимного наслаждения это всё превратится для отото в ту же пытку, что он на протяжении трёх лет испытывал у Орочимару?
      Возможно, он недостаточно доверял Саске, но, справедливости ради, даже сам Саске не доверял Саске. Пока его брат со всей уверенностью не мог сказать, что в какой-то момент болезненные воспоминания не охватят его разум, Итачи не смел даже думать о большем. Пока его брат даже после обычной дрочки иногда заливался слезами от того, что тело привыкло реагировать на удовольствие резким чувством вины и выбросом негативных эмоций, у них не было другого выбора.
Саске под ним уже тихонько всхлипывал от удовольствия, то и дело дёргаясь. Итачи соизволил всё-таки снять с него штаны, в конце концов они в лесу, вокруг них куча товарищей и объяснять на утро, почему у Саске сперма на форме, никто из них не желал. Итачи было откровенно наплевать на вероятность того, что их поймают, это было совсем неважно. Важным было ловить губами стоны отото и продолжать, продолжать, продолжать. Пока потное горячее тело под ним не выгнется в спине, глаза не подкатятся настолько, что будет видно лишь белки, а губы не откроются в беззвучном крике наслаждения и руку не зальёт тёплая, горячая квинтэссенция этого наслаждения.
      Младший Учиха после этого всегда тяжело-тяжело дышит, легко из-под ресниц смотрит на брата, тянется губами к его губам и почти сразу же засыпает. Итачи прижимает его поближе и сам отдаётся сну, наслаждаясь ещё излучающим сладкое тепло телом отото в своих руках.