Тот, кто следит за тобой

Записки Амита 12

Ревность – одно из самых худших качеств, что были во мне. Я ревновал Анетт ко всему, что могло двигаться и дышать. В приюте я был полностью счастлив, потому что она принадлежала всецело мне. Другие дети ее сторонились, а взрослым до Анетт особо не было дела. Только я был у нее. Мы выросли, Анетт расцвела, стала популярной и люди стали искать ее общества. Все началось, пожалуй, с моего дяди, потому что популярность она обрела в тот период, когда встречалась с ним. Когда я впервые после долгой разлуки встретил ее, Анетт была тенью своей настоящей внешности. Она была бледной, серой, тихой и непримечательной, не любила выделяться и привлекать к себе внимание. Своего дядю, пожалуй, я ненавидел в большей степени за то, что открыл ей ее истинную красоту, вместо меня. Это со мной она должна была раскрыться, распуститься и превратиться в розу.

Когда Анетт стала выделяться, одеваясь красиво, укладывая волосы и красясь – у нее появилось много поклонников. Я ревновал ее каждый раз стоило ей отправиться на учебу. Мне хотелось быть с ней рядом ежечасно, владеть только ее вниманием. Но человек будучи долгое время одиноким ни за что не захочет вернуться в одиночество и будет постоянно искать общения. Избавившись от всех проблем в лице ее знакомых и друзей, увезя ее далеко от города – Анетт и здесь нашла того, кого мне захотелось убить.

Мальчик, что с таким обожанием и влюбленным взглядом смотрел на мою Анетт, все больше и больше врывался в ее жизнь. У Анетт был очень сильно развит материнский инстинкт, и в этом мальчике она видела сына, которому не хватало любви своих родителей. Моя девочка захотела сыграть роль его матери, наивно полагая, что Генрих видит в ней родителя. Но у мальчика были не такие чувства к ней, он хотел ее как женщину, хотел залезть к ней в трусики и это было видно в его взгляде. Конечно, Анетт ничего не рассказала мне об их встречах. Она знала, что я не обрадуюсь этому. Моя девочка прекрасно сумела меня изучить за время, что мы были вместе. Поэтому впервые, когда я застал их вдвоем в беседке, я тотчас захотел поднять этого мелкого ублюдка за шею и убить. Но я сдержался, все-таки не хотел пугать Анетт, ведь я излечился... и ей не нужно знать, что это не так.

Мое психическое состояние, однако, страдало. Мне все трудней было сдерживаться и реагировать как нормальный человек на какие-то житейские трудности. А они, как назло, одна за другой врывались в нашу жизнь. Сперва этот Генрих, потом его родители, которые решили нас навестить и тем самым обидели Анетт, потом подруга моей любимой нашла ее, и они сговорились встретиться. Вот эта подруга совсем не нужна была здесь. Мы жили в своем мире, где не было места этой американщине, с ее скверными воспоминаниями о ненавистном прошлом. Я понимал, что ее подруга ни в чем не виновата, она не знала правду, даже настоящее имя Анетт ей было неизвестно. Но та правда, о которой ей было известно полностью выводила меня из себя, потому что напоминала о том периоде, который мне не хотелось вспоминать. Слабость, у которой я пошел на поводу, послушав Анетт, не давала мне спокойно спать, корчась от уверенности, что он еще придет за ней. Мне не нужно было слушать Анетт, я должен был пойти на зов крови и прикончить подлеца, тогда бы я мог спокойно спать и не переживать ни о чем.