глава 21

17 2 8
                                    

  Во дворе школы дети с продлёнки шумно играли в классики и догонялки, пока учительница вальяжным шагом прогуливалась в стороне. На футбольное поле вышла потренироваться команда во главе с физруком. Все остальные, за исключением некоторых учителей, уже давно покинули здание после окончания седьмого урока. Теперь здесь начиналось время внеурочных кружков и секций. Таких, как театральный кружок, до которого оставалось ещё десять минут.
Я стою возле учительской. В горле ком, в мышцах - смесь адреналина с напряжением. Я здесь уже почти сорок минут, за которые заработал себе что-то вроде лихорадки. Это один из существенных недостатков, на постоянной основе мешающих мне жить: мои настоящие эмоции всегда были слишком сильными, до боли. Учитель учил меня скрывать их на сцене, смирял мой ненужный, неестественный пыл. И хоть это было подавлением чего-то, поселившегося во мне с рождения, почему-то я всё равно чувствовал себя по-настоящему счастливым в моменты, когда готовился ночами к его постановкам. Он делал меня счастливым всё это время. И вот я почему-то должен попрощаться с дорогим учителем и театром, потому что так решили родители. Не знаю, что может быть для меня хуже этого, наверное, даже с жизнью прощаться не так страшно. Но если театр стал для меня всей жизнью, то сейчас я в самом деле стою на смертном одре. И это чувство просто разъедает меня изнутри.
Я в очередной раз смотрю на время в телефоне и поправляю грязные волосы мокрыми ладошками - ещё одна вечная моя проблема: дольше полудня удачная прическа на мне не держится. А сейчас я ещё и сильно вспотел. В жизни я выгляжу в миллион раз хуже, чем на сцене, и чувствую себя дискомфортно.
Проходит ещё пара минут. Волнуюсь безумно и уже думаю уйти, пока не поздно. Но тут из за поворота появляется знакомый силуэт в коричневом костюме. На мгновение показалось, что потеряю сознание прямо здесь, перед ним. Но чудом удержался на ногах и пошёл навстречу учителю.
- Здравствуйте, Афанасий Васильевич!- первым поздоровался я ещё издалека, сдерживая себя оттого, чтобы не перейти на бег.
А тот то ли думал о чём-то своём, то ли просто зачем-то спешил в учительскую и на меня особого внимания не обратил, лишь коротко кивнул, заворачивая в кабинет, но я поспешил перегородить ему дорогу. Заметив моё внимание, он всё же остановился и непонимающе уставился на меня:
- До репетиции ещё есть время. Иди наверх, я скоро подойду. И я принёс вам новую программу, так что готовься, не стой здесь.
Новая программа. Наверняка, опять что-то невероятное. Я всегда был рад любой роли и обожал, когда он подбирал их для меня. Но я специально подгадал момент так, чтобы отыграть последние спектакли со старыми постановками и никого не подвести. Из-за этого я и оттягивал момент ухода из театрального так долго и не раз ссорился из-за этого с родителями за последнее время. Но теперь, как бы мне ни хотелось, на сегодняшнюю репетицию я уже не попаду. И роли больше не получу. Колени подкашивались от страха при одной мысли о том, как сообщить об этом учителю, но я уже решил, что скажу только правду.
- Афанасий Васильевич, простите, но я ухожу из театрального.- и уже на первой фразе я заметил, как голос перешёл на легкую дрожь,- Мне нужно готовиться к экзаменам и у меня большие проблемы с аттестацией сейчас, поэтому родители приняли такое решение.
Я только начал и не сказал ещё по сути ничего из того, что рвалось из моей души последние пару недель, но меня вдруг начала распирать ужасная обида на весь мир за такую несправедливость. Почему я, имея огромное пристрастие и любовь к театру, должен заниматься подготовкой к экзаменам по предметам, которые ненавижу, и отказываться из-за них от мечты жизни? Даже не так, почему я должен отказываться от того, что является для меня самой жизнью из-за того, что мне так сказали родители и учителя? Мне было стыдно перед наставником, стыдно за свою слабость перед этими навязанными обязательствами, стыдно, что я выбрал эту сторону, хотя мог, например, устроить бунт, сбежать из дома, да хоть бы и умереть - всё было бы лучше, чем сейчас стоять и мямлить извинения перед ним. Мне вдруг тало так обидно, что в носу защекотало, а глаза вместе с тем защипало:
- Спасибо вам за все, что вы сделали для меня, это был бесценный опыт, который я запомню на всю жизнь. Вы навсегда останетесь моим самым любимыми и главным учителем и наставником. Потому что именно благодаря вам у меня появился смысл жизни и мечта. И я сделаю всё возможное, чтобы стать таким же превосходным актером, как вы. Мне правда, правда очень не хочется уходить, но я уже не могу ничего сделать. Простите, если вас это расстроит.
Я закончил говорить, когда мои щёки уже были влажными от слез. Хотелось сказать ещё много всего, но плаксивый голос и так уже звучал просто ущербно и я решил не продолжать.
Я ждал его ответа в том же страхе, в коем актеры замирают на сцене в последние десять секунд выступления, когда оркестр доигрывает последние такты, в ожидании аплодисментов публики. В глубине души мне хотелось, чтобы он похвалил меня за то, что я работал с ним много лет, поблагодарил за помощь, чтобы сказал, что мы снова сможем работать вместе через несколько лет, чтобы он обнял меня на прощание и сказал что-нибудь успокаивающее, чтобы он хоть каплю переживал о моем уходе. Или что захочет сам уговорить моих родителей не оставлять театр. Это был бы лучшим из вариантов, ведь если бы он приложил для этого все усилия, то мама поняла бы его, как учитель учителя, и они наверняка договорились бы.. Я надеялся на любую положительную реакцию. Но никак я не ожидал, что он отреагирует так.
- Ясно. Ну, до свидания,- сказал человек, за которого я бы в прямом смысле отдал жизнь,- Это всё?
Вопрос просто поверг меня в шок.
- Да..- я поднял на него непонимающий взгляд.
Это и правда всё?.. Т-то есть как?.. Он больше ничего не хочет сказать? Неужели ему всё равно? Но этого просто не может быть..
Я ждал продолжения, но он больше ничего не сказал мне. И я тоже больше не смог из себя ничего выдавить. И человек, собравший мою личность по кусочкам и изменивший всё моё восприятие окружающего мира, скрылся в учительской, будто ему по пути туда встретился камень, а не человек. Я не понимал, что сделал не так. Я старался просто быть совершенно честным с ним в нашу последнюю встречу.
  Я просто не мог поверить, что всё закончится так. Или не хотел смириться. И я остался у двери. Я ждал его и вытирал вновь и вновь скатывающиеся по лицу слёзы. И когда он вновь вышел из учительской и взглянул на меня, я просиял, как щенок, ждавший своего хозяина дома весь день.
- Почему ты ещё здесь?- спросил он, даже не останавливаясь, и быстрым шагом направился к лестнице.
- Я просто.. Мне очень грустно расставаться с вами, я думал..- чтобы поспевать за ним, побежал следом я.
- Что думал?- учитель стал подниматься по лестнице, не оборачиваясь на меня.
- Что вы скажете мне что-то ещё, ведь мы.. Скорее всего, больше не увидимся..- совсем тихо закончил я, замедляясь.
  И тут он вдруг замер, и моё дыхание вместе с ним. Во мне вдруг зародилась надежда, что сейчас всё изменится, и он хорошо попрощается со мной. Но думать так оказалось ошибкой. Он развернулся и посмотрел на меня сверху вниз:
- А почему ты думаешь, что я должен так реагировать на твою жалкую игру?
Первая и последняя искра улыбки на моем лице угасла:
- Постойте.. Почему игру.. Я сейчас не..
- У тебя всегда были проблемы с переигрыванием, Щукин, и мне стыдно, что даже мне не удалось перевоспитать тебя. Значит, я не принёс тебе никакой пользы и тебе нет смысла благодарить меня. Я не твой учитель, если не научил тебя ничему. Мне стыдно считать тебя своим учеником. Мне тебе больше нечего сказать,- Афанасий Васильевич, перебивший меня, смотрел мне в глаза ещё пару секунд, а затем развернулся и быстрым шагом направился наверх.
  Я раскрыл рот, чтобы сказать что-то, чтобы в последний момент переубедить его, но язык не повернулся. Он оставил меня в каком-то предыстерическом шоке. Да я и не знал, что ещё сказать, единственное, о чем я смог подумать - это то, что лучше бы я сразу ушел, чем услышал то, что услышал. Лучше бы закончили на сухом «до свидания», чем так. В груди болезненно заныло и я сжал рукой ткань рубашки поверх неё, царапая кожу. Мне вдруг почему-то стало не хватать воздуха в узком школьном коридоре, и, кажется, я начал медленно задыхаться. Я несколько раз подряд втянул воздух через нос, но не почувствовал его. И только тогда, всерьёз испугавшись и глотая воздух через рот, как ненормальный, я неуклюже повернул вниз и, пошатываясь, пошёл в сторону выхода. В моей голове в ответ на яркие эмоции нередко рождались необычные, фантастические образы, но сейчас чувствовал себя просто комаром, размазанным по стенке.
  Мир сошёл с ума.  Неужели он подумал, что я притворялся? Но ведь я, наоборот, впервые был настолько честен с ним. Неужели, настоящий я - лишь неумелая игра, как он сказал? Какие-то пугающие своей обречённостью мысли полезли в голову, зажужжали, как пчелиный рой.
  Никакой ты не актёр, ты лишь психопат, всё это время выдававший свой недостаток за актёрскую игру. Родители были правы, когда сказали, что тебе это не нужно. Ты не можешь спорить, когда даже самый значимый человек в твоей жизни подтвердил это и сказал, что ему стыдно за тебя. Забудь про театр и наконец смирись.
Я больше не чувствовал себя в своём теле. Не чувствовал, что это только что произошло именно со мной и теперь я навсегда ухожу и должен жить с этим позором дальше. Ужасные для меня мысли кричали в голове, а я даже не знал, какую из них слушать. Я не знал, как быть дальше. И я не понял, как ноги привели меня ко входу в «Полярную звезду», как нашел паспорт, который отец приучил носить всюду с собой, как я оплатил несколько бутылок какого-то вонючего пива, которое почему-то нравилось Тимофею. Воспоминание о нём на мгновение заглушило мысли, и я вдруг подумал: «Интересно, он просто идиот или его жизнь настолько ужасна, что он на постоянке хочет запивать каждое такое событие, как я сейчас?»-ответа моя больная голова не дала. И я, как самый настоящий безответственный взрослый откупорил крышку у одной из бутылок. Сначала пил медленно - пытался распробовать и по-прежнему не мог понять, как Тимофей поглощает эту дрянь. Для полноты картины убитого горем человека запрокинул бутылку себе в рот и стал глотать, как опытный алкаш. После этого на вкус мне стало как-то плевать. Где-то между второй и третьей бутылкой я перестал слышать себя, а дальше не мог уже остановиться. Не помню точно, сколько бутылок опустошил за вечер, но помню, что подходил к бармену за добавкой. А потом, когда я уже решил вздремнуть на столешнице, меня каким-то образом заметил Марк, случайно оказавшиеся там же. Наша встреча была почти чудом, не знаю даже, что было бы, если бы меня никто не увёл оттуда, может, в этот момент меня вообще охраняло что-то свыше. Он сел напротив и что-то мне говорил, но я не слышал. А потом уже почти сразу откуда-то появился второй - Руслан, как оказалось утром. Тогда-то я не особо разобрал, кто есть кто. Они и выволокли меня оттуда под руки.
И дальше темнота. Больше не помню ничего, кроме головной боли, телефонных гудков на фоне, приступов рвоты посреди холодной мокрой улицы и ужасного сожаления на утро.

Моё одиночествоМесто, где живут истории. Откройте их для себя