Игра вслепую (A shot in the dark)

Глава 17

Бифур не был сумасшедшим.

Он прекрасно знал, что о нем говорят. Видел, как менялось выражение лиц, когда они замечали торчащий прямо изо лба топор. «Потерял разум», - шептали за спиной на общем языке, когда он проходил мимо. «Теперь говорит только на Кхуздуле. Больше никак. Бедолага!»

(Дураки. Если он забыл, как изъясняться на общем языке, то это вовсе не значит, что он его не понимал.)

Рана не лишила его разума; лишь забрала кое-какие навыки и воспоминания. Он все так же владел оружием, мог соорудить плот, да и вообще что угодно. Он помнил, как читать карту, торговаться с лавочниками и добывать пищу. Он мог найти путь по звездам, ездить верхом и петь застольные песни вместе со всеми остальными. Травма не сделала его хуже, кто бы там что ни говорил.

(Не приходило ли им в голову, что, будь он хуже остальных, Торин не принял бы его в компанию?)

Но были и кое-какие... мелочи, которых он не помнил. Всякая ерунда, которая никак не влияла на ход его жизни, но была дорога его сердцу. К примеру, имя его сестры и запах любимых духов матери. И цвет глаз отца. И брат. Погиб ли он при падении Эребора или уже после? Иногда он даже ловил себя на том, что рассказывает Бьярту последние новости, а иногда спрашивает, что приготовить на ужин. В такие моменты он растерянно замирал, внезапно понимая, что говорит сам с собой, ведь Бьярта не было в живых уже больше шестидесяти лет.

(Или все же сорока? Может, пятидесяти?.. А, какая разница. Все равно его нет.)

Иногда, закрыв глаза и глубоко уйдя в себя, он словно почти вспоминал все, что так настойчиво ускользало от него день за днем. Точный оттенок волос Бьярта (Ореховый? Или все же каштановый?). Число родинок у него на левом плече (Тринадцать? Четыре?). Иногда ему даже казалось, что в голове всплывал звук его задорного смеха (Как звонкий колокол на башне? Или раскатистый, как голос гулкого боевого барабана?).

(Порой он задавался вопросом, а не выдумал ли Бьярта его воспаленный мозг. Как мог кто-то столь идеальный быть реальным? И уж тем более, быть ему родным?)

Бифур не позволял провалам в памяти отравлять себе жизнь. Избавиться от раны было не в его силах, как и восстановить пострадавшую часть мозга. Чудо, что он вообще выжил! Ему повезло, что он не остался слабоумным калекой, а пребывал в довольно-таки приемлемом здравии. Ежедневно он напоминал себе об этом и возносил благодарность небесам, стараясь жить полной жизнью, несмотря на дырку в черепе.