Белый пепел

Глава 27

Игорь задумчиво посмотрел на письмо от Дамблдора, а потом на послание из французского департамента международных связей. Оба автора доверили пергаменту одно и то же. Еще стопка писем на эту тему лежала на столе Каркарова. Игорь вертел их, но никак не мог принять окончательное решение. Он подошел к окну, которое в кои-то веки показывало настоящее изображение улицы. Там светило весеннее солнышко. Во дворе замка суетливо передвигались группки учеников в ярких мантиях. Они уже оставили шубы, почти рискуя простудиться в обманчивом пока тепле. Он прищурился, пытаясь разглядеть среди них свою головную боль – Гарри Поттера, но тот, скорей всего, пропадал на каких-нибудь дополнительных занятиях.
После Рождества мальчишка неожиданно оставил идею изучать прорицания, к величайшему облегчению своего директора, и тут же взял другой курс. Дополнительные занятия по исконному волшебству продолжались, и растущая у Гарри привязанность к новому профессору Темных искусств Игорю не нравилась. В Томе Натхайре было что-то пугающее, заставляющее Каркарова обходить его стороной. Но Поттер, достойный отпрыск знаменитых родителей и потомственный гриффиндорец по духу, конечно же, храбро заходил в кабинет Тома каждую субботу и не боялся сидеть там по несколько часов. Оставалось только надеяться, что это даст какие-то результаты. Когда Игорь принимал его в школу, то надеялся, что Гарри досталась хоть крупица от талантов его предков.
Впрочем, темперамент он, пожалуй, все же от них получил. Игорь обернулся на пустующее в данный момент кресло у его стола и вспомнил, какая буря разыгралась в этом кабинете пару месяцев назад. Признаться, деяние Люциуса изумило и напугало Каркарова, но после недолгого размышления и беседы со всегда спокойным Снейпом, с которым Игорь поддерживал контакт после летних событий, он успокоился.
Ни Северуса, ни Игоря до сих пор не вызывал к себе милорд, но так же никто не предпринимал попыток убить их. Темный Лорд не упустил бы шанса расквитаться за предательство, которое они оба совершили. Снейп допускал мысль, что повелитель не призывал к себе вообще никого. Малфой боялся и пытался выслужиться с помощью Гарри так же, как и они. А уж Люциуса Снейп с Каркаровым вполне были способны переиграть.
– И что с того, если вас признают мертвым, мистер Поттер? – холодно уточнил тогда Игорь у Гарри. Тот вскинул на него удивленный взгляд. Мальчишка был не на шутку перепуган, так что Игорю даже стало ненадолго его жалко. Он не пожелал бы себе такого детства, как у Поттера. – Нам это только на руку. Никто больше не будет вас искать. Или вас волнуют деньги? Мы можем снять их и завести новый счет.
– Но ведь они только и ждут, что я приду в Гринготтс, – сказал мальчишка. – Там они меня и поймают.
– Вам всего-то и нужно – послать в банк ключ, – спокойно возразил Каркаров. Он был приятно удивлен тем, что мальчишка уловил суть чужой интриги. – Гоблины знают, что вы живы, а дела магов их мало волнуют. Они откроют вам новый счет и переведут средства. С имуществом сложнее, но насколько я знаю, вам принадлежит лишь дом, в котором убили ваших родителей. На развалину никто не претендует. Впрочем, будьте уверены, дележ даже невеликого имущества может затянуться на годы. На родство с вами может претендовать не только Нарцисса Малфой. У нее ведь две сестры, у которых свои дети. К тому же, у Поттеров наверняка есть немало престарелых тетушек.
– И все? – улыбнулся Гарри.
– Вот и все, – кивнул Игорь. – Это объявление Люциуса заведомая провокация, рассчитанная на дураков. Мы посмотрим, как далеко он сможет зайти, пытаясь всех заверить в том, что вы мертвы. В то время как множество людей знают, что вы живы.
– Например?
– Например, один или два русских чиновника, с которыми мне пришлось договариваться о вашем въезде в их страну, – досадливо поморщился директор. Он до сих пор не понимал, почему разрешил несносному ребенку поехать к Поляковым. Это было просто самоубийством. Но он никак не мог сосредоточиться на этой мысли. Все время что-то мешало.
Эта беседа здорово успокоила Поттера, и мальчишка отправился делать то, что он всегда делал: хорошо учиться, быть ужасно везучим паршивцем и портить Игорю остатки его бренной жизни. Дело Малфоя же довольно быстро оказалось погребено под горой бюрократической волокиты. Люциус упорно разгребал поставляемые чиновниками бумажки, но пока не добился значимых результатов. Визенгамот упорно откладывал слушание.
Меж тем не прошло и пары месяцев после попытки Люциуса развеять и без того хрупкие планы Игоря своими, как военные действия начал Дамблдор. Каркаров не мог следить за деятельностью старика так, как ему хотелось бы, но некоторые сведения получал от Снейпа. Последний год Альбус только и делал, что пытался найти себе новых сторонников за границей и в министерстве. Дамблдор не сомневался, что Темный Лорд воскрес. Он не переставал искать Поттера, и его люди забрались в этих поисках даже в Канаду и какие-то африканские волшебные школы.
Лишь теперь Дамблдор прибег к тяжелой артиллерии. Он выдвинул предложение возобновить давно всеми забытый Турнир Трех Волшебников. Когда-то в нем участвовали дети из трех школ: Хогвартса, Дурмстранга и Шармбатона. Они заслуженно считались крупнейшими и самыми престижными в Европе. Однако турниры давно не проводились – жертвы среди участников были слишком высоки, а рождаемость среди волшебников непостижимым образом падала. Всего столетие назад в чистокровной семье считалось хорошим тоном родить пять-семь детишек на случай чумы, оспы и заклинания коварного врага. Теперь же многодетность считали моветоном, рожали не более двух отпрысков и тряслись над ними, как над хрустальными. Возобновить Турнир и тем самым восстановить старую традицию – благородное дело, о чем Игорю твердили многие его респонденты. Замшелый попечительский совет Дурмстранга, помнивший если не пресловутого Слизерина, то юность Гриндевальда точно, призывал поддержать инициативу Альбуса. Совершенно случайно при этом Дурмстранг и Шармбатон были единственными школами, скрывавшими свое местоположение. Игорь понятия не имел, кого старик отправил к мадам Максим, а вот в качестве проведенного Северусом обыска вполне мог быть не уверен. И справедливо, если честно. Каркаров почти не сомневался, что стоит его ученикам переступить порог Хогвартса, как Альбус начнет под ручку водить их к себе пить чай. Учитывая, что предполагалось участие ребят, начиная с четвертого курса, на котором в следующее году как раз и будет учиться Поттер, то катастрофы не избежать. Гарри, разумеется, никуда не поедет. Он не безумен. Но будет странно, если никто из его друзей не захочет рискнуть если не за тысячу галеонов, то за славу. Они же обожают своего Счастливчика и не будут о нем молчать.
Игорь разорвал письмо Дамблдора и бросил ошметки в урну. Старику его так просто не переиграть.
– Что ж, согласие-то я дам, – зло проворчал он. – Но пусть участвуют студенты старше семнадцати лет. Мы ведь не хотим, чтобы монстры убивали участников так же резво, как на прошлых турнирах.
Старшие-то уж точно болтать об Эвансе не станут.
***
Иногда Гарри просто ненавидел Тома, но со временем почти перестал бояться. Большую часть времени тот укрощал свой несносный характер и превращался просто в язвительного и педантичного брюзгу. Это было не страшно, только раздражало. За несколько месяцев общения Гарри привык и к этому, так что просто закатывал глаза, когда изо рта профессора, образно говоря, начинали сыпаться жабы да лягушки.
Предупреждению Сириуса Гарри охотно верил. Образ Тома-Пожирателя был очень правдоподобен. Это заставляло мальчика держать язык за зубами и осторожничать, но он ничего не мог с собой поделать и с каждым разом все больше расслаблялся в присутствии Натхайра. Никакой больше взрослый ни разу за всю жизнь Поттера не возмущался его плохим оценкам, не ворчал, если Гарри недостаточно тепло одевался, и не рассказывал истории о моде прошлых лет или шутках каких-то своих друзей. Пожалуй, зловредный и, вполне возможно, смертельно опасный профессор Натхайр был единственным взрослым, который проявлял к Гарри столько внимания. Поттер представлял себе, на что Том способен. Он понимал, что ворчливый профессор без колебаний убил бы Гарри Поттера. Однако из-за того, что он был обязан Счастливчику жизнью, или из-за общей крови, которая теперь согревала их вены, но к Гарольду Эвансу Том был настолько привязан, что многое отказывался замечать.
– И не закатывай мне тут глаза, я все вижу, – сердито заверил его Том. Гарри невинно моргнул. – Гарольд, ты не пользуешься властью, которая сама идет в твои руки. Это расточительно и не разумно.
– Что я, по-твоему, должен делать? – уныло спросил Поттер. Тема ему порядком поднадоела. Том считал, что его особому ученику не следует останавливаться на достигнутом. Гарри должен был попытаться отвоевать в школе еще более высокое положение, так, чтобы и старшекурсники стали относиться к нему с уважением. Поттера все устраивало таким, как есть.
– Я мог бы подкинуть тебе несколько планов, – заметил преподаватель. – Помни о том, что в следующем году меня в Дурмстранге уже не будет. Пользуйся помощью, пока предлагаю.
– Почему бы тебе не остаться здесь? – предложил Гарри. Том не раз говорил о том, что скоро покинет школу, что пришел сюда только на год из любопытства – от этого у Гарри тянуло под ложечкой.
– У меня много дел, а из школы, к сожалению, очень сложно отлучаться в течение учебного года.
– Но мои успехи в исконном волшебстве все еще не велики.
Кое-каких результатов им все же удалось добиться. Копаться у Гарри в голове профессор не решился, к величайшему облегчению подопечного, потому как не считал себя достаточно квалифицированным в психоанализе. Том бросил все попытки научить его выполнять заклинания и перешел к ритуалам. Гарри научился взывать к древним силам, используя кровь и искренние желания, но делал это только под присмотром профессора, к тому же такая магия не помогла бы ему сдать экзамен.
– Как будто цель моей жизни научить тебя чему-то! – ядовито буркнул Натхайр. – Кроме того, я уже придумал, как решить проблему, – самодовольно заверил его Том. – Я гений.
– Хвастун, – откликнулся Поттер с усмешкой. В возможностях Натхайра мальчик ни капли не сомневался.
– Побольше уважения, мальчишка, – оборвал его Том. Он легко позволял наедине называть себя по имени, но не терпел, когда к нему относились пренебрежительно. Гарри не раз ловил от него какие-нибудь вредные проклятия типа Фурункулюс за нарушение неочерченных границ. Поттер кивнул и нетерпеливо поинтересовался:
– Что за способ?
– Расскажу позже, – снисходительно улыбнулся Том. – А теперь беги к себе.
Гарри соскочил со своего места и махнул рукой на прощание. Он подхватил сумку и выбежал из кабинета Темных искусств, почти сразу натыкаясь на Антона.
– Как кстати я тебя встретил, – обрадовался тот. – Сначала хотел пройти через третий этаж, но потом подумал, что придется обходить преподавательскую башню, а это бы заняло слишком много времени. Время нам сейчас очень дорого. Если бы все ценили время так, как способен ценить его я, то...
– Так почему наша встреча оказалась кстати? – невежливо перебил Гарри. Тот заговаривался почти постоянно. Единственный раз, на памяти Поттера, когда тот разговаривал адекватно, произошел на балу у Лейв.
– Первокурсники из клуба легкой атлетики устраивают сегодня забег, – пояснил Антон. – Просили, чтобы среди судей был кто-нибудь не из членов клуба.
– И при чем тут я?
– Прости, больше некому, – пожал плечами Поляков. – В этом году первокурсники вообще какие-то ненормальные. Из почти трех десятков студентов половина занимается бегом. Кто ж их так агитировал, интересно? Здоровый образ жизни это...
– Не знаю, я общаюсь с разумной половиной, – пожал плечами Гарри, вспомнив Мейера и его приятелей. Они были достойными представителями европейской аристократии и увлекались больше плетением разнообразных интриг, доступных им в нежном возрасте одиннадцати лет, чем спортом или играми. – Давай не будем отвлекаться, – попросил Поттер. – Неужели больше некому этим заняться?
– Во-первых, для твоей выгоды стараюсь, – нарочито вздохнул Антон. Он вел себя так, словно не было никакого странного инцидента на вечере у Поляковых, будто это не Антон украл у Гарри первый поцелуй. С того события прошло уже несколько месяцев, но у Поттера все не шло из головы – зачем друг Виктора это сделал? Но Поляков, казалось, хочет забыть тот день навсегда, и Гарри не лез с расспросами. – Чем больше ты вмешиваешься в школьную жизнь вне активности своих прихвостней, тем больше влияния приобретаешь.
– Я что, просил об этом? И они не прихвостни!
– Не просил, – усмехнулся Поляков. – А ты подумал о том, что собственным нежеланием что-то делать тормозишь продвижение своих «друзей», если уж тебе угодно обманывать себя и именовать их именно так?
– Знаю, чем выше я, тем выше они, – поморщился Гарри. Поттер постарался не обращать внимания на слова о самообмане. С каждым месяцем их дружбы боль от взаимного предательства тяготила его все больше. Не только они были плохими друзьями, используя его как трамплин для достижения власти. Гарри сам продолжал лгать им. Он, к тому же, прекрасно понимал то, что хочет сказать Антон. Хоть Поттер редко непосредственно участвовал во всевозможных дурмстранговских заговорах даже на низком уровне, однако никто в стенах школы не мог избежать новостей о том, как интриги плетут другие. Для этого существовали радио, газета и сплетни, которые активно распространялись, избежать этого можно было лишь оглохнув. Даже если во всеуслышание сообщались только конечные события чьего-то заговора, Абраксис позже растолковывал своим друзьям подоплеку событий. Малфой частенько не брезговал подслушивать своих коллег по школьной газете.
– Без тебя они подниматься не будут, потому что это в некотором роде предательство, да вся школа их без тебя уже не воспринимает. Если они что-то делают, то это считается твоей инициативой, – пояснил насмешливо Поляков. – Пойми же, для многих студентов место в школьной иерархии будет иметь значение и в будущей жизни. Это не только отметка в дипломе о том, что один был старостой, а другой возглавлял редакцию школьной газеты. Они показывают на что способны, тем самым пробивая себе место под солнцем. Тому, кто в школе находился в самом низу пищевой цепи, очень сложно будет занять высокое место в жизни. Собственные сверстники не будут воспринимать его иначе. А ведь у нас тут не абы кто, а будущие светила политики и главы богатейших семей. Я понимаю, что тебе, может быть, это не надо. Семья, наверняка, уже приготовила тебе теплое местечко...
– Это не так, – выдохнул Гарри. Он не знал, что ему делать с все растущей убежденностью общественности в том, что Гарольд Эванс из очень богатой влиятельной семьи. Должно быть, ученики все же интересовались его персоной больше, чем Гарри казалось. Они расспрашивали Малфоя, Эпстейн, Блетчли. Те, хоть и молчали по большей части, но какая-то информация просачивалась. Приглашение на свадьбу к Полякову уже многое говорило о его положении в обществе. Да и Антон, видимо, о чем-то растрепал. Скромные вещи уже не могли переубедить студентов.
– В общем, ты понял, да? – уточнил Антон и дождался, пока Гарри несколько раз утвердительно кивнет. – У меня есть во-вторых! Сейчас школьному совету не до того, чтобы судить такие мелкие соревнования. Приближается конец учебного года, это всегда связано с тысячью проблем.
– Да неужели? – скептически уточнил Поттер.
– Из-за идиота Армана ты считаешь, что мы вообще ничем не занимаемся? – нарочито огорчился Антон. Гарри пожал плечами. Поляков был отчасти прав. Ответственный за спорт, который завел привычку скидывать часть своих проблем на Либериуса, его порядком раздражал. Принц уже научился не бегать к Счастливчику – своему, в общем-то, единственному настоящему другу в Дурмстранге – с просьбами уладить все, но Гарри частенько приходилось помогать ему и выполнять утомительные обязанности Армана. Утешало только то, что парень должен был закончить Дурмстранг в конце года. – Хорошо, вспомни, что в школе прямо сейчас действует 34 официальных клуба по интересам. Всем им требуется расписание, помещения, иногда помощь в спорах. Регулярно происходят соревнования. Школьная газета, пусть и всего лишь ежемесячник, но на десяти страницах. Все статьи школьный совет читает и, по возможности, редактирует. Кроме того, ученики выпускают разные брошюры, памфлеты и прочую ерунду, часть из которой непотребного содержания, противоречащего школьным правилам. Еще у нас есть шестнадцать старост, которых надо контролировать, чтобы они не упивались своей властью, не наказывали невинных и не щадили виноватых. Не говоря уж о том, что прямо сейчас Пейдж и Берти целуются в кладовке на первом этаже, и я очень надеюсь, что они не зайдут дальше, и никому не придется объясняться с их родителями и женихом Пейдж по этому поводу. Плюс не забывай, что всему совету надо учиться и зубрить домашние задания.
– Я понял-понял, – снова перебил экспрессивную речь Гарри. – Вы все очень заняты, о'кей. Я буду судьей в забеге у малышни. Куда идти?
– Квиддичный стадион, – довольно улыбнулся Антон и помахал рукой вслед, когда Поттер бегом бросился туда, чтобы лишить себя приятной компании Полякова. Антон хихикнул.
– Веселишься? – сердито уточнил Крам, выходя из-за поворота. Он посмотрел на спину быстро удаляющегося Гарольда, но не попытался его остановить.
– О, привет, Виктор, – обрадовался Антон, оборачиваясь к другу. – Я думал, что сегодня ты в Болгарии. Как там твои тренировки?
– Нет, сегодня я тут, – покачал головой друг. – На этой неделе команда получила небольшую передышку. Соревнования совсем близко, зато фотосессии в самом разгаре. Рекламщики будут делать календари с изображением каждого игрока сборной, а еще пластмассовые фигурки и прочие сувениры. Ты сейчас занят? Можем прогуляться немного.
– Буду рад, – согласился Поляков, решив по пути заглянуть в чулан и шугнуть оттуда парочку. Он представил себе пластмассового Виктора и подавил смешок. Антон непременно купит себе парочку фигурок и будет дразнить ими друга. Крам действительно становился знаменитостью мирового масштаба, хоть и только в спорте, чего консервативные чистокровные волшебники не одобряли. – Волнуешься на счет предстоящих игр?
– Ты же знаешь, – махнул рукой Крам. – Если бы мне так не хотелось доказать отцу, что я действительно хороший игрок, ни за что не стал бы участвовать. Меня даже предстоящие экзамены так не пугают.
– Ты ведь уже участвовал во взрослых матчах, – легкомысленно пожал плечами Поляков. – Это то же самое.
– Не считая того, что это будут лучшие ловцы мира, – огрызнулся Крам. Они неспешно шли по школе, кивая попадающимся навстречу знакомым ученикам. Пара девчонок покраснела в ответ на их приветствие и поспешила пройти мимо, о чем-то шушукаясь.
– Но ты среди них, – усмехнулся Антон, проводив девочек взглядом. – Тебя смущает что-то еще?
– С чего ты взял? – хмуро уточнил Крам.
– Знать о боли сердец человеческих мой долг, возложенный на меня школьным советом, – пафосно заявил Антон, приложив руки к груди, а потом толкнул друга в бок. – Ну, в самом-то деле, Виктор, мы с тобой с одиннадцати лет дружим. Неужели ты думаешь, что я не замечу, если с тобой что-то будет не так.
Они медленно спустились на первый этаж. Поляков быстро заглянул в кладовку и убедился, что она уже пуста. Должно быть, юные возлюбленные покинули сие неромантичное место. Антон понадеялся, что сможет перехватить их в следующий раз. Балагурить ему нравилось, но это не значило, что он готов пренебрегать своими обязанностями и бросить школьную нравственность и невинность мисс Пейдж на произвол судьбы. Виктор молча наблюдал за ним, а потом спросил:
– Что ты знаешь об этом Натхайре?
– О профессоре Темных Искусств? – удивился Антон. – Не больше, чем все. Он из старой ирландской чистокровной семьи, увлекавшейся жертвоприношениями чуть больше, чем стоило бы приличным волшебникам. За что в итоге и поплатились. Холост, детей нет, родителей нет, очарователен, но строг в преподавании. Любит носить зеленые с серебром мантии. Не интересовался я им, так что, пожалуй, это все.
– Питает странную слабость к Гарольду, – добавил Виктор.
– Что? – удивленно моргнул Поляков.
– У него слабость к Гарольду, – хмуро повторил Крам. – Мне не нравятся эти их занятия наедине. В этом есть что-то подозрительное.
Антон молча выслушал его, а потом ухмыльнулся и покачал головой, словно не верил, что друг сказал это.
– Виктор, на месте профессора я бы тоже устраивал Эвансу дополнительные занятия. Темные искусства единственный предмет, по которому он не успевает. Натхайру, наверняка, просто обидно и он не хочет ударить в грязь лицом, – снисходительно пояснил Поляков.
– Вообще-то, он плохо справляется и с зельями. Мне часто приходится помогать ему, – заметил Виктор. – Однако профессор Гербе что-то не торопиться запираться с Гарольдом каждую субботу на несколько часов в кабинете.
– Потому что ты Эвансу помогаешь, – справедливо возразил Поляков.
– Дополнительные занятия для прочих студентов Натхайр проводит в другое время, – кисло продолжил Виктор. Ему казалось, что каждое его следующее слово почему-то все больше веселит Антона. Это раздражало.
– Да, слышал я про эти занятия для остальных, – поморщился Поляков. – Попытался наш дорогой профессор стать вторым Слизнортом. Помнишь старикашку, которого Эминеску постоянно на новогодние балы приглашал? Так вот, Натхайр попытался воспользоваться приемом, который Слизнорт проворачивал в Хогвартсе, когда преподавал там. Вроде как основать клуб для знакомств по интересам, чтобы молодые люди могли налаживать нужные связи и все такое. Но правилами школы запрещены подобные вмешательства в деятельность учеников. Иначе мы тут уже все от преподов бы зависели. Так что педсовет сделал Натхайру внушение, и теперь он на допзанятиях учит какой-то заумной артефакторике. Эвансу такого уровня не потянуть.
– А говоришь – не интересовался, – вздохнул Крам, терпеливо выслушав маленькую речь. Антону нравилось, что Виктор почти всегда дослушивал его до конца, не перебивая, какую бы чушь Поляков не нес. Единственное исключение – если рядом был Эванс. Гарольду не хватало терпения выслушивать длинные монологи, поэтому Виктор чаще всего прерывал друга.
– Гарольд называет его по имени, – сообщил Крам после небольшой паузы. Антон вскинул брови и задумался. – И они были знакомы до школы.
– Тогда нечего удивляться. Может, наш профессор Эвансу какой-нибудь дядюшка, – легкомысленно махнул рукой друг. – Учитывая, как Счастливчик не любит делиться с простыми смертными подробностями своей домашней жизни...
– Антон, я говорю тебе, как ответственному за нравственность в школе, мне кажется, что интерес профессора Натхайра к ученику подозрителен, – решительно оборвал Крам.
– Виктор, да ты спятил, – перешел на серьезный тон Поляков. – Эвансу тринадцать лет. Какой интерес?
– Подозрительный, – процедил Крам снова. – Как его наставник я не могу оставить такое поведение без внимания. Что если этот... этот извращенец имеет совсем не невинные намерения? Он смотрит на Гарольда всегда с такой снисходительной симпатией. Это отвратительно.
– Поверить не могу, – закрыл лицо руками Антон. Он потер глаза пальцами и на всякий случай быстро оглянулся вокруг, высматривая возможных свидетелей разговора. Они уже вышли из здания и теперь шагали по жухлой прошлогодней траве, которая лишь недавно показалась из-под стаявшего снега. Там и тут мелькали зеленые островки свежей зелени.
– Вот и я о том же, – кивнул разговорившийся Виктор. Поляков знал, что вообще-то его друг совсем не такой уж молчун, как о нем думали многие. Виктор любил поболтать и обсудить какую-нибудь проблему, но чужих стеснялся. Его самомнение было далеко не таким высоким, каким хотелось бы.
– Поверить не могу, что ты так низко пал, что ревнуешь его даже к преподавателям, – развернуто пояснил Антон свое предыдущее высказывание.
– Я не ревную.
– О, еще как, – ухмыльнулся Поляков. – Когда ты ругаешь эвансовских друзей, это еще не так бросается в глаза, потому что они и правда мерзкие, но тут ты просто переходишь всякие границы.
– Я их ругаю, потому что они не его друзья на самом деле.
– Да ты ведешь себя, как Эпстейн, – отмахнулся Антон. – Она не подпускает к Гарольду девок, хотя он ясно дал ей понять, что не заинтересован в отношениях с ней. Вот и ты на всех, кто подойдет к нему чуть ближе, ядом капаешь. Брось, Виктор, это уже ненормально. Признайся себе, наконец, что чувствуешь.
– Ты не прав, – покачал головой Крам. Они замолчали и, не сбавляя шага, прошли по двору, потом свернули на дорожку, которая вела к озеру. Здесь никого не было. Лед уже покрылся мокрыми талыми пятнами. Прошло несколько минут, прежде чем Виктор продолжил. – Гарольд мой друг.
– Я твой друг, – откликнулся Антон.
– И мы с тобой ошиблись уже как-то раз, – справедливо заметил Крам.
Антон пожал плечами. Говорить о том, что сам Поляков никогда не пожалеет о том, что между ними произошло, не стоило. Этому не суждено было повториться. Быть свахой тоже не хотелось. Но если Крам и дальше будет отрицать свою влюбленность – пока что еще довольно легкую и не уверенную – не повредит ли это самому Виктору?
– Если ты не проверишь, то никогда не поймешь, что ты точно к нему чувствуешь, – сказал Антон после минутных колебаний. – Ты ведь и сам понимаешь, что для тебя он особенный.
– Мне кажется, что он для всех особенный, – глухо проворчал друг. Антон расхохотался.
– Не без того, – кивнул он. – Если бы ты только мог увидеть себя со стороны, когда Эванс рядом. Твои щеки розовеют от одного его прикосновения, зрачки расширяются, когда Эванс смеется. Взгляд следует за ним, когда он передвигается по комнате. Виктор, черт побери, так не смотрят на своих друзей.
Крам остановился и прикрыл глаза на секунду.
– Я действительно так себя веду?
– Пару дней назад ты и Эпстейн едва не подрались за место на диване рядом с Эвансом, – скорбным тоном сообщил Антон. – Да, инициатор таких склок всегда эта девчонка, но ты не уступаешь ей. Словно сидеть рядом с Эвансом, слегка касаясь его, это так же важно, как дышать. Не обманывай себя, Виктор.
Они так и стояли посреди дорожки. Антон рассеяно подобрал с земли ветку и принялся тыкать ею в едва оттаявшую землю, ворошить прошлогоднюю траву и листья. Он собственными руками отдавал любимого человека другому. Конечно, Виктор никогда действительно Полякову не принадлежал, но все равно было обидно. Гарольд руки ему должен целовать за это, но пацан даже никогда не узнает о такой жертве.
Антону было чертовски интересно, о чем думает Виктор. Крам стоял с закрытыми глазами, будто пытался разложить собственное поведение в последний год по полочкам, оценить каждый жест и каждое слово. Понять самого себя. Его дыхание казалось чуть учащенным, а крылья носа трепетали сильнее обычного. Ветер играл его красным форменным плащом и волосами. Несмотря на сутулость, перебитый нос и вечно нахмуренные брови, Виктор был красив. Поляков прикусил губу.
– Великий Мерлин, – наконец выдавил из себя Крам через несколько минут. – Я... я действительно...
Он прикрыл лицо рукой. Виктору казалось, что он не может больше дышать. Ему всегда хотелось заботиться о Гарольде, с первого же вальса, который они станцевали вместе. Но ему всегда казалось, что причиной этому восхищение, которое не стеснялся ему демонстрировать Эванс. Гарольд обожал игру Виктора и не скрывал этого. Потом пришли взаимная симпатия, преданность. Они оба были спокойными, талантливыми студентами и быстро сошлись. Виктор никогда не задумывался о том, что восторг своего подопечного ценит выше, чем улыбки толпы фанаток. Прикосновение Гарольда он мог сравнить только с первым контактом с волшебной палочкой – словно током било, а потом грело, как маленькое солнце. Поэтому, не склонный обычно к нежностям Крам тянулся за Эвансом.
– Я в него влюблен, – проговорил тихо Виктор.
– Ну, наконец-то понял, – недовольно протянул Антон.