твоë сердце будет разбито

Глава 11. Начало травли

СНАЧАЛА Я ДАЖЕ ничего не поняла. Заметила, что меня удалили из чата только поздно вечером, тогда, когда я попыталась отправить сообщение, но ничего не получилось.
Я даже не нервничала – решила, что это какая-то ошибка. Приложения ведь часто глючат! И просто написала в чат с девчонками.
«Слушайте, а что такое с общим чатом? Меня исключили?»
Мне никто не ответил. Ни через десять минут, ни через час, ни через два. Я попыталась дозвониться до Дилары и Миланы, но девочки не брали трубку. И тогда я стала понимать – что-то произошло. Однако успокаивала себя тем, что, скорее всего, одноклассницы уже спят.
Спала я плохо – меня мучало какое-то нехорошее предчувствие. Снилось, будто я стою по щиколотки в мутной реке, а с берега на меня надвигается чудовище. Оно окутано туманом, и я вижу лишь его силуэт и алые сверкающие глаза. Чудовище всё больше приближалось, и мне приходилось отступать дальше. Вот я стою уже по колени в воде, по бедра, по пояс, по грудь, по плечи… Вот больше не чувствую дна – барахтаюсь в реке, стараясь не утонуть. Мне страшно, и я боюсь, что вода вот-вот сомкнется над моей головой, я задохнусь и меня не станет. Чудовище погружается в воду, плывет ко мне. Оно снова рядом – хочет схватить меня за ноги и утащить на дно.
Однако в последний момент рядом со мной появляется лодка. В ней сидит какой-то парень, чьë лицо я не могу разглядеть, потому что оно закрыто маской. Он хватает меня, вытаскивает из воды ровно в тот момент, когда чудовище хочет схватить меня. Я в лодке. Сижу напротив, дрожа от страха, и тянусь к лицу незнакомца, чтобы стянуть с него маску и увидеть его лицо.
Но именно в этот момент зазвонил будильник, и я подскочила на месте. Холодно было потому, что я забыла прикрыть окно, а одеяло упало на пол. Наверное, поэтому кошмар и приснился.
Перед тем, как пойти завтракать, я проверила соцсети – мне так никто и не ответил на мое сообщение. А ещё несколько одноклассниц отписались от меня. Да что происходит-то?
В школу я пришла рано – Андрей снова сделал великую милость и подвез меня, хоть я и отказывалась. Однако моё «нет» он по обыкновению не слышал. Велел спускаться и садиться в машину. Пришлось подчиниться.
Первым уроком стояла математика. Когда я вошла в класс, ребята, которые уже пришли, резко замолчали.
– Привет! – сказала я неуверенно и улыбнулась. Они мне не ответили – отвернулись и стали тихо разговаривать. О чем, я не могла разобрать.
Все те, кто приходил в класс, меня игнорировали – либо делали вид, что не замечали, либо одаривали недобрыми взглядами, будто я совершила что-то ужасное. Я сидела за своей партой и не понимала, что происходит. А когда пыталась заговорить с кем-то, меня игнорировали.
Дилара, Милана и близняшки зашли в класс одними из последних, и у меня появилось ощущение, что они сделали это специально, чтобы не общаться со мной. Я бросилась к ним с улыбкой, потому что надеялась – может быть, хотя бы они что-нибудь мне объяснят?
– Девочки, привет! – воскликнула я. Дилара опустила глаза и первой прошмыгнула на своё место мимо меня. Милана одарила меня мрачным взглядом, но тоже ничего не сказала. А близняшки насмешливо фыркнули. Яна задела меня плечом, а Аня тихо прошипела:
– Идиотка!
Самыми последними в классе появились Лика Малиновская и её подружки. Они будто что-то знали – уставились на меня так, будто бы я была мусором. Сложив руки на груди, Лика рассматривала меня, как охотник – добычу, но я не стала опускать взгляд. Смотрела ей прямо в глаза. Нашим гляделкам помешало появление Ольги Владимировны, которая залетела в класс и сразу же объявила:
– Урок уже начался! Займите свои места! Вставать не надо!
Лика криво улыбнулась и походкой модели направилась по проходу на своё место. А я опустилась на стул, чувствуя, как бешено колотиться сердце. Барсова сегодня не было – за партой я сидела одна.
– Барсова нет? – спросила классная, зорким взглядом огладывая присутствующих, чтобы сделать отметки в журнале – в обычном и в электронном. – Кого ещё нет?
– Власова и Славенко! – выкрикнул кто-то из ребят.
– Ясно, – кивнула Ольга Владимировна и захлопнула журнал. – Так, собрались! Начинаем эту неделю продуктивно! Запомните, этот год для вас особенный, вы не должны подкачать!
Она начала урок с проверки домашнего задания, затем объяснила новую тему и устроила проверочную в самом конце. Как назло, у меня закончилась паста в ручке, а запасной не было – я умудрилась забыть пенал, когда собирала сумку.
– Есть запасная ручка? – спросила я тихо, обернувшись к Диларе. Канцелярии у неё всегда было много, и она саму себя в шутку называла «канцелярской феей», однако одноклассница вдруг замотала головой, хотя на краю парты лежал ее пенал. Меня словно парализовало. Дилара явно не хотела общаться со мной. Тогда я обратилась к другим девочкам, но они сделали вид, что ничего не слышат. Меня накрыло паникой. Да что происходит-то?!
– Туманова, хватит вертеться и разговаривать! – услышала я голос Ольги Владимировны. – Так, листочки все приготовили? Сейчас раздам задания.
Мне писать было нечем – паста в ручке закончилась, и остались только карандаши. Пришлось брать один из них, спешно подписывать листок и решать уравнения. Ольга Владимировна собрала листочки, ничего не заметив.
‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Урок закончился, однако из кабинета мы выходить не спешили – по расписанию стояло две математики подряд. Класс наполнился привычным гулом. Кто-то разговаривал, кто-то смеялся, кто-то смотрел видео в тик-токе… И все, как один, делали вид, что меня не существует. Даже те, кого я стала считать своими подружками. Дилара, Милана и близняшки вылетели из класса и остановились у окна напротив, что-то громко и весело обсуждая. А когда я попыталась подойти к ним, просто ушли. Я стояла как вкопанная на месте, и чувствовала, как холод ползёт по моим ногам, позвоночнику, проникая в сердце и замораживая его.
И тогда я поняла. Мне объявили бойкот.
Только за что? Что я сделала? В чем провинилась?
«Девочки, пожалуйста, скажите, что случилось?» – написала я в наш чат, они читали, но молчали.
«Что я сделала не так? Я ничего не понимаю…»
Вместо ответа меня удалили из чата.
В класс я вернулась абсолютно потерянная. Никогда раньше я не оказывалась в таком положении, когда от меня отказались все – ни в прежней школе, ни в лагере, куда иногда меня отправляла мама. Напротив, я всегда со всеми общалась, старалась помогать, если это было в моих силах, поддерживала. Я никогда не оказывалась одна.
Лика Малиновская снова смотрела на меня с глумливой ухмылкой. Видимо, за всем этим стояла она. Но что я ей сделала? Неужели это как-то связано с Егором Власовым, которого сегодня тоже не было в школе? Лика ревновала его ко мне? Но ведь я лишь пару раз поговорила с ним и помогла вчера с решением уравнения. Ничего больше!
На следующей перемене, перед химией, я решила подойти к Лика и прямо спросить у неё, в чëм дело. Было страшно, и сердце билось где-то в горле, а виски будто обхватило обручем и сдавливало. Но больше оставаться в неведении я не могла.
Мне нужна была правда. Пусть объяснятся.
Лика сидела за партой и болтала ногами. Юбка у нее почему-то была короче, чем у других девчонок. видимо, она укоротила ее, чтобы лучше было видно стройные загорелые ноги. Рядом с ней расположились её подружки. Они весело что-то обсуждали, не стесняясь в выражениях.
Малиновская заметила меня, но болтать не прекратила. И мне пришлось влезть в их разговор.
– Слушай, я не понимаю, что происходит? – спросила я, набравшись смелости. Обруч еще сильнее сжал виски, и сердце билось так громко, что я боялась – его сейчас услышат.
– Мне кажется или у нас в классе завелась крыса? – громко спросила Малиновская, продолжая болтать ногами, не глядя на меня. – Я слышу, как кто-то пищит.
В классе воцарилась тишина.
– И я слышу, – заржала одна из ее подружек.
– Точно! Пищит кто-то! – поддержала ее другая подружка.
– Это крыса! – подхватила третья. Кто-то из пацанов заржал.
– А крыс надо травить. Они заразу разносят, – сказала Малиновская и всë-таки повернулась ко мне. Я вспыхнула. Жар обжигал щëки и лоб, пальцы дрожали, но я не собиралась отступать.
– Что случилось? – повторила я, стараясь держаться.
Лика прищурилась.
— Крысиный писк становится громче. Надо поймать ее.
– Ты прекрасно меня слышишь. Отвечай. Что я сделала? – повысила я голос. Ярость сменяла страх. Я не привыкла, чтобы меня унижали.
– Крыса пищит все громче, – явно повторяя за Малиновской, высокомерно сказала одна из её подружек. Издевательский смех в классе усилился. Мои слова лишь больше раззадоривали их.
Я резко развернулась и пошла вон из класса, понимая, что ответа я так и не получу.
Лицо горело все сильнее, и мне хотелось ополоснуть его холодной водой. Да и слëзы, подступающие к глазам, хотелось смыть – чтобы их никто не видел.
Быстрым шагом я дошла до женского туалета — в нем никого не было, кроме двух девчонок из параллельного класса. Однако увидев меня, они изменились в лице и поспешили поскорее покинуть туалет.
– Это та самая, – услышала я голос одной из них.
– Это она? Же-е-есть…
Они обсуждали меня, но почему, я так и не поняла.
Я долго плескала в лицо водой, держала руки под краном – так, что они покраснели от холода, пыталась успокоиться и выровнять дыхание. Когда я почти пришла в себя, в туалет забежала Дилара. Лицо ее было испуганным – настолько, что мне и самой вновь стало страшно.
Дилара огляделась по сторонам, убедилась, что в туалете мы одни и поманила меня к себе.
– Что? – непонимающе спросила я.
– Иди сюда! В кабинку! Быстрее! – прошептала она.
Я зашла в узкую кабинку, и мы заперлись в ней. Дилара устало закрыла лицо ладонями.
– Что случилось? – тихо спросила я. Одноклассница тяжело вздохнула.
– Полин, пожалуйста, пусть то, что я скажу тебе, останется между нами. Хорошо? Пообещай мне!
– Обещаю, – ответила я.
– На тебя обозлилась Малиновская. Открыла охоту на крысу.
– Что? – заморгала я. – Какую охоту?
– Это так называется – открыть охоту на крысу! Школьный буллинг, понимаешь? Крыса – это жертва. Ты. – В голосе Дилары были слëзы, и сама она выглядела так, что вот-вот заплачет.
Я сглотнула.
– Малиновской не понравилось, что ты ходила на свидание с её парнем, Егором Власовым, понимаешь? – продолжила Дилара тихо.
– Что? Какое свидание? – выкрикнула я, и одноклассница закрыла мне рот ладонью.
– Не кричи! Нас не должны услышать! С крысами разговаривать запрещается, – зашептала она испуганно. – За то, что я с тобой разговариваю, меня тоже могут сделать крысой… Ой, прости! Я не считаю тебя крысой, Полин. Но идти против Малиновской и её подружек тоже не могу. Я уже однажды была изгоем… В старой школе. Мне… Мне очень страшно. А Малиновская… Она же у нас королева школы. Делает, что хочет. – В её голосе послышалось призрение.
– Но я не понимаю, какое свидание? – тихо спросила я. – Это какой-то бред!
Дилара вытащила телефон и открыла беседу класса, из которой меня исключили. Общение там шло активное. Я не успела прочесть всего, но выцепила какие-то колкие фразочки про себя. Обсуждали моё поведение, лицо, фигуру, одежду… Однако Дилара не дала мне прочитать все это, а просто открыла фотки, на которых были изображена я и Егор.
Нас успели снять вчера и сделали это тайно. На первой фотографии я и Власов стояли в обнимку – тайный фотограф выцепил момент, когда я едва не упала, а он меня подхватил. И выглядело это так, что мы обнимаемся. Затем было несколько фото, где мы сидели на лавочке, и сделаны они были так, что со стороны казалось, будто мы беспечно болтаем. Последняя фотография была откровенно провокационной. Нас сфотографировали в тот момент, когда Егор убирал у меня в волос паука, близко-близко склонившись к лицу. Издалека казалось, будто  бы мы целуемся.
Я смотрела на эти фото большими глазами, не понимая, кто мог их сделать и для чего. Это же какая-то несусветная глупость! Егор мне и даром не нужен! А фото… фото буквально высосаны из пальца.
– Теперь понимаешь? – прошептала Дилара. – Все думают, что вы ходили на свидание. Малиновская в ярости. Боже, Полина, зачем ты пошла с ним гулять… Лика тебя со свету сживет!
– Это не то, что ты думаешь! Меня кто-то подставил! Я не была на свидании с Егором. Да он мне вообще не нравится…
– Все думают иначе. Полина, не ходи одна, хорошо? Они могут поймать тебя в туалете или после школы. Там, где нет камер. Находись в людных местах, или там, где камеры есть. При них они не осмелятся нападать. За это их сразу из школы выкинут…
В туалет вдруг кто-то зашёл – судя по шагам, несколько человек, и Дилара сжалась. А глаза ее наполнились страхом.
– Крыса должна быть тут, – услышала я голос одной из подружек Малиновской.
– Да, девки сказали, что она сюда зашла, – подхватил другой голос, тоже женский, но незнакомый. Видимо, его обладательница училась в другом классе. У Малиновской была своя личная свора.
– Крыса, выходи! – выкрикнула одна из девчонок. – Или мы тебя найдём!
– Выходи по-хорошему!
Они стали заглядывать в каждую кабинку. Дилара зажала рот ладонью, и стала теребить меня за рукав, глазами показывая на унитаз. Я сразу поняла её – она хотела, чтобы я забралась на унитаз с ногами. Тогда бы они не заметили, что в кабинке нас двое.
Это было реально страшно. Агрессия от своры шла такая, будто они готовы были разорвать меня на кусочки. Я никогда раньше не сталкивалась ни с чем подобным. А вот Дилара сталкивалась, а потому боялась гораздо сильнее. Я видела, как её трясет.
Дверь в нашу кабинку тоже попытались открыть, но, разумеется, этого не случилось. Замок тут был хороший.
– Крыса тут! – заорала одна из подружек Малиновской. – Я её нашла!
– Сейчас мы тебе устроим! Готовься! Открывай по-хорошему, мразь!
Я прикрыла глаза, понимая, что сейчас произойдет что-то плохое. Мы должна защититься от своры. Схвачу ёршик для унитаза и буду тыкать им в лицо.
Я уже представляла, как делаю это, как Дилара вдруг громко сказала:
– Девочки, тут я!
– Кто я?
– Дилара Айдарова!
– И что ты там делаешь?!
– У меня живот прихватило, – жалобно сказала Дилара, не сводя с меня немигающего взгляда. – Болит ужасно, что-то не то в столовой съела.
Свора расхохоталась, однако поверила ей. Ей дали несколько тупых советов и со смехом вышли из туалета. Я облегченно выдохнула. Дилара – тоже.
– Я не хотела, – прошептала Дилара. – Я правда не хотела! Но Малиновская всех заставила объявить тебе бойкот. Она хочет сделать твою жизнь невыносимой. Прости меня… Я не могу тебе помочь. Боюсь, что меня снова станут травить, как в прежней школе… Лучше переведись, Полин.
Одноклассница открыла дверь и выбежала. А я подошла к зеркалу и посмотрела в своё отражение. Лицо у меня было усталое, но глаза блестели – в тусклом свете они казались темно-синими, будто грозовое море.
Должна ли я сдаваться? Убегать? Или должна дать отпор? Но как? Их много, а я… Одна.
Прозвенел звонок, и нужно было вернуться в класс, однако я не торопилась сделать это. Ещё какое-то время провела в туалете, снова умыла лицо, переплела волосы туго затянув их в высокий хвост, и только потом вышла в пустой коридор.
В класс заходить не хотелось, однако пришлось сделать это. В коридоре меня заметила Атом, отругала и велела идти на урок.
Я открыла дверь и, извинившись, села на своё место. Ольга Владимировна не стала мне ничего говорить, просто кивнула. Наверное, решила, что я задержалась случайно.
Литература прошла относительно спокойно. Я чувствовала на себе недобрые взгляды и слышала шепотки, которые классная руководительница то и дело пресекала. Я знала, что одноклассники смотрят на меня и обсуждают. Было больно, что девочки, с которыми я подружилась, так легко отказались от меня, но я была благодарна Диларе, что она нашла в себе силы что-то мне объяснить.
Пару раз мне в спину прилетали бумажные шарики – кто-то плевался мне ими в спину. Правда, один раз шарик прилетел не в меня, а в дружка Барсова, который сидел рядом с Диларой. В того самого, с короткой стрижкой и с хулиганским выражением лица.
– Охренел? – на весь класс злобно осведомился он, повернувшись назад. – Я тебе сейчас эту бумажку в задницу засуну!
– Костров, что за лексикон?! – возмутилась классная руководительница. – Немедленно отвернись! Ещё раз услышу – у тебя будут проблемы.
– Это у них будут проблемы, если еще раз в меня чем-то кинут, – пообещал друг Барсова. Больше в меня никто шариками не пулялся. Видимо, испугались, что снова попадут в Кострова.
В конце урока мне пришла записка.
«Ты от нас не убежишь», – было написано в ней.
Я оглянулась и увидела, как подружки Малиновский нагло ухмыляются, и демонстративно разорвала бумажку на части. Их улыбочки померкли.
Бойкот продолжался весь учебный день. Меня продолжали не замечать, при этом шëпотом обсуждая. Подружки Малиновской больше не искали меня – Дилара была права. Они боялись открывать боевые действия там, где были камеры и свидетели. Такие трусливые мрази, как они, привыкли нападать, оставаясь с жертвой наедине.
Последним уроком было обществознание. Весь класс стоял под дверью кабинета, но после звонка учитель так и не появился.
– Давайте свалим? – предложила Малиновская скучающим тоном. – Всё равно скукота.
– Кому это общество тупое нужно? – подхватила её подружка подхалимским тоном. Я хотела сказать, что мне – я сдаю экзамен по обществознанию. Да, думаю, не только я одна. Но народ промолчал.
– Так, уходим! – заявила Малиновская. – Какого фига мы этого старого чмошника ждать должны?
Её поддержали подружки и несколько пацанов – из тех, кому не нравилось учиться.
– Нас накажут, если уйдём, – нахмурилась староста. – Помните, как в прошлом году было?
– Камон, вам это надо? Ну сидите, если хотите, – пожала плечами Лика. – А мы пойдём на крышу тусоваться. Если чмошник придёт – напишете, ясно? Народ, кто с нами?
Закинув на плечо сумку, Малиновская с видом королевы первой направилась в сторону лестницы. За ней потянулось большая часть класса. На крышу подниматься не разрешалось, но у Малиновской откуда-то были дубликаты ключей, поэтому она время от времени тайно туда проникала.
Человек десять осталось стоять у кабинета – в том числе староста и девчонки, с которыми раньше я хорошо общалась. Странно это слово – раньше. Еще вчера мы весело болтали и переписывались, а сегодня они меня сторонились, как прокаженную. Только Дилара время от времени испуганно на меня смотрела. Ей было стыдно и страшно одновременно.
Историк, который вел общество, так и не пришел. Наташа ходила в учительскую, и там завуч смогла дозвониться до него – оказывается, историк попал в аварию по дороге в школу. Слава богу, с ним всё было хорошо, но у него не сразу получилось связаться с руководством.
Мы отправились по домам. А завуч даже не заподозрила, что большая половина класса ушла на крышу.
Забрав из шкафчика одежду, я вышла на улицу. Внутри было пусто – то, чего я больше всего боялась, случилось. Я стала изгоем.
Мне казалось, что Малиновская и её свора догонит меня на улице, и то и дело оглядывалась, однако ничего плохого не произошло. Они не пошли следом за мной – просто стояли рядом со школой и весело кричали:
– Крыса! Крыса! Мы тебя поймаем, крыса!
Чтобы не слышать этого, я показала им средний палец, торопливо сунула в уши наушники и ускорила шаг. Домой я добралась без приключений, разогрела обед, поела, не чувствуя вкуса. Мамы не было, и я включила музыку, пытаясь отвлечься от плохих мыслей. K-pop играл на всю квартиру, и я даже пыталась потанцевать, но ничего не получалось. Страх и ярость съедали меня изнутри, драли сердце острыми когтями, разрывали душу на части. В голове крутился вопрос – за что? Почему именно я? Что я такого сделала? И кем они себя возомнили?
В соцсети мне пришло несколько сообщений от чьих-то фейков. «Крысы должны получать свое», – было написано в одном. «Только крысы могут уводить чужих парней», – гласило второе. Отвечать я не стала – удалила. Пошли к чёрту, до их уровня опускаться не буду!
‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Забыв о том, что напротив живёт Барсов, я забралась на широкий подоконник, как любила делать это дома, откинулась спиной на стену и согнула ноги в коленях. Мыслей не было – я просто бездумно слушала музыку. Так продолжалось час или два – не знаю. Небо рассекали самолеты, и я провожала их глазами, мечтая оказаться на борту одного из них.
Вспомнился папа. В какой-то момент мне захотелось заплакать, и я закрыла лицо, дав волю слезам, но быстро взяла себя в руки. Я не должна расклеиваться из-за каких-то придурков. Они меня не сломают.
Я выключила музыку и привела себя в порядок. Хотя мама, которая приехала из торгового центра, сразу заметила, что я плакала.
– Что случилось, Полинкин? – грустно спросила она. – С мальчиком поссорилась?
– Да с каким мальчиком, мам? – вырвалось у меня. – Причем тут вообще мальчики?
Как будто у одиннадцатиклассницы проблем других быть не может.
– Что с тобой? – нахмурилась она. – Почему плакала? Что произошло? Тебя кто-то обидел?
– Просто… Скучаю, – соврала я. Мама не должна знать о моих неприятностях в школе. – По дому, по бабушке, по коту. По девчонкам своим!
– Ох, малышка. – Мама вздохнула и обняла меня. – Понимаю, тебе трудно, но так получилось. А всё, что ни делается, к лучшему.
– Можно, я уеду? – прошептала я, обнимая её в ответ. Когда утешают, сложно быть сильной. – Пожалуйста, можно я уеду?
– Полинкин, ну ты чего? – Мама вытерла слезы с моих щëк. — Какое уеду? Мы только приехали.
– Я вернуться хочу домой, мам.
– Теперь тут твой дом. Смотри, как Андрей постарался для нас! Купил большую квартиру, определил тебя в хорошую школу! Тут и университет лучше! И возможностей больше! Мы для тебя стараемся! Не капризничай.
Для меня?
Нет. Это для Андрея. Ему так удобнее. А мама не может без него.
Из-за её слов меня будто переклинило. И я не смогла сдержать того, чего не должна была говорить.
– Ты переехала, потому что так захотел твой муж. Меня ты не спрашивала, хочу я этого или нет.
– Полина!
– Он у тебя царь и бог, твой Андрей. Только его и слушаешь! Он захотел – мы уехали. А обо мне ты подумала? Каково мне будет переходить в новую школу в одиннадцатом классе? А о бабушке? Кто ей поможет, если что-то случиться? У неё только мы были!
– Да что случилось? – не выдержала мама.
– Ничего не случилось! Просто я хочу вернуться! Хочу увидеть бабушку! Кота своего! Хочу к папе сходить! Хочу прежнюю жизнь! Ты всё испортила!
– Не смей так разговаривать с матерью, – вдруг послышался холодный голос Андрея. Он почему-то вернулся домой раньше времени. И всё слышал.
От его тона у меня внутри всё похолодело и я обернулась. Отчим стоял на пороге, в своём идеально выглаженном деловом костюме и смотрел на меня с ледяным презрением. Мне стало не по себе.
– В моём доме с моей женой ты так разговаривать не будешь, – всё тем же пугающе спокойным голосом сказал Андрей.
– Она ещё и моя мать, – тихо сказала я, и его глаза яростно блеснули.
– Перечишь? Мне следует тебя по-отечески наказать.
– Ты мне не отец, – вырвалось у меня. И это была большая ошибка.
– Вот как? – поднял он бровь и медленно стал надвигаться на меня. Ярость в его глазах была такая, будто бы я его оскорбила. Я испугалась – вдруг решила, что он ударит меня.
– Андрей! – испуганно воскликнула мама. – Ты что собрался делать? Не трогай Полину!
Она встала между мной и ним, загораживая меня спиной. Андрей усмехнулся и расслабил галстук на шее.
– Не смей её трогать!
– Дана, ты меня разочаровала. Ты так защищаешь свою дочь, будто боишься, что я сделаю ей что-то? Вот как ты ко мне относишься, да? Не доверяешь?
Мама растерялась.
– Андрей, я…
– Дана, ты действительно решила, что я её ударю? – вкрадчиво спросил Андрей. – Нет, дорогая. Я не трогаю детей и женщин. Но, как я понял, ты думаешь обо мне иначе. Что я из тех уродов, которые могут поднять руку на ребёнка. Это так мило. Видимо, я действительно произвожу впечатление такого человека. Заслужил.
С этими словами отчим развернулся и ушёл. Мама побледнела.
– Андрей! Ты не так подумал! Андрей, вернись! – она побежала за ним, но не успела. Хлопнула входная дверь. Отчим ушёл.
Мама вернулась в гостиную сама не своя. Я к этому времени немного успокоилась, а вот она, напротив, едва не плакала. Андрей слишком сильно влиял на неё. И я всё больше убеждалась, что их отношения – нездоровые.
– Мам…
– Он ушёл, – безжизненным голосом сказала мама и направилась в спальню.
– Мама, я не хотела!
– Дай мне побыть одной. Хорошо?
– Мама! Прости меня!
– Я обидела его, оскорбила, – вдруг сказала она и взглянула на меня глазами, полными слëз. – Вдруг он больше не вернётся? Что я тогда буду делать?
– Глупости, мам! Он просто тобой манипулирует! – воскликнула я.
– Не говори так о нём. Он старается ради нас! Ради тебя и меня!
Она ушла, а я осталась в одиночестве, не понимая, что делать. Вернулась в свою комнату и, не став делать уроки, легла в кровать. Одиночество было таким острым, что слëзы вновь наворачивались на глаза сами собой. Но плакать я больше не стала – решила быть сильной. А что делают сильные люди в любой непонятной ситуации? Идут спать. Так всегда говорила бабушка.
Андрей пришёл поздно, почти ночью. Я проснулась из-за того, что они разговаривали на кухне и осторожно прокралась по коридору, пытаясь понять, помирились они или нет.
Помирились. Они сидели друг напротив друга, мама тихо плакала, а Андрей держал её за руку и тихо говорил:
– Дана, пойми, ты выставила меня чудовищем. Бросилась защищать её, будто бы я мог что-нибудь сделать ей. Но я ведь не такой.
– Любимый, я не специально! Это материнский инстинкт, понимаешь? Защищать своего ребёнка.
– Понимаю. Ты хорошая мать, Дана. Но не надо защищать своего ребенка от меня. Я не чудовище. Я принял тебя с твоей дочерью и пообещал воспитать её. И всё делаю для тебя и для неё.
– Прости меня, – прошептала мама. – Я не хотела тебя обидеть. Я не знаю, как так вышло. Ты не чудовище.
– Конечно, не чудовище, – кивнул Андрей. – Иди ко мне, Дана. Ты для меня все.
– И ты для меня всё, – повторила мама и всхлипнула.
Он обнял её, а она доверчиво уткнулась лицом ему в грудь. А я так же тихо ушла обратно в свою комнату. С одной стороны я была рада, что мама помирилась с Андреем, а с другой… Он напоминал мне змея-искусителя, который перекладывал всю вину с себя на неё. Делал её виноватой во всём, выставляя себя героем-спасителем.
Отчим ни разу не назвал меня по имени. Она, её, для неё. Как будто бы он забыл, что меня зовут Полиной.