Зал, знакомый странникам по ведениям из памяти Дардариэль, предстал перед гостями небес в холодном величии. Но стоило признать, что ни одно видение, каким бы красочным и ярким оно ни было, не могло передать всей внушительности, что представала воочию.
Высокие стены, казалось, уходили в бесконечную высь из-за плывущих под цилиндрическим сводом облаков, но стоило белым сгусткам чуть развеяться, как начинал виднеться блестящий потолок, поддерживаемый золотыми ветвями толстых, похожих на стволы деревьев, колонн. Рельефы лозы и ветвей разрастались по всему залу, делая его похожим на дивный сад, а прочные основания колонн пускали свои извилистые корни по каменному полу, в плитах которого были заперты крупинки разрушенных звёзд. Ступать по нему ощущалось, как ступать по небу, но стоило поднять голову, как небо оказывалось и над головой.
В конце Зала Решений, под белым бархатом и золотым атласом балдахина, на возвышении тронной лестницы стояли пять величественных тронов, каждый из которых отражал суть того, кто имел право на нём восседать. Но лишь один из них, тот, что был краше других, оставался пустым с тех самых пор, как небеса познали первое наказание.
У Леона стало неприятно жечь в груди. Аура, исходящая от символов нынешней власти небес, подавляла, и тем не менее взгляд и мысли невольно услаждались их видом, по достоинству оценивая красоту творения. И всё же чем ближе он к ним подходил, тем сильнее желал отвернуться, уверяя себя, что чужая власть не должна его волновать, потому что сегодня той власти придёт конец.
Странник робко замер перед стрельчатыми окнами, залюбовавшись расписным витражом. Что-то в нём сильно приковывало взгляд. Серебряные линии рисовали на стекле образы мужчины и женщины: кожа их была подобна чёрному полотну вселенной, лёгкие одеяния белы. Они не имели ярко выраженных черт, не имели эмоции, но в жесте протянутых друг к другу рук ощущалось то первозданное вечное чувство, и капля того чувства, падая, прорастила мир под их ногами.
Невольно Леон поймал себя на мысли о том, как они различны при всей своей схожести. Мужчина с волосами подобно золоту был светлым и тёплым, словно солнце, в то время как женщина являла собой холодную луну, из серебра прядей которой сыпались звёзды.
Затаив дыхание, Леон поглядел на другой витраж, где рисунок приобретал иные очертания. Из света той капли любви, дарованной миру, появились три девушки: одна, та, что родилась первой, держала в руках звезду; вторая, чей лик скрывал капюшон плаща, протягивала сквозь пальцы нить; и последняя, чьи рубины глаз не раз заставляли Леона содрогаться, удерживала на ладонях цветок. Три Первородные богини, три мира и три дара, ставшие проклятьями для каждой из них.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Странники
ФэнтезиНебеса не были благосклонны к Леону Самаэлису. Его родители исчезли, родственники отказали в помощи, а единственного человека, что взялся позаботиться о нём, погубила болезнь. Однако, когда в его руки попадает давно утерянный дневник отца, у Леона...
