Вампиры и оборотни идут по моему следу

12

В комнате царил погром: стол на боку, дверцы шкафа распахнуты, оттуда вывалены вещи, окно разбито, кровать разворошена, ближе к окну лежит на боку какая-то девчонка, а над ней занес нож рослый парень с натянутым до носа шарфом. Нож как-то хищно переливался серебром, девочка плакала.
«Ее убьют»
Спросила или утвердила?
Я не знаю.
«Ее убьют»
Я прыгнула, но не обратилась.
«Ее убьют»
Я кинулась под нож, заключила девочку в кольцо из рук и снова попыталась прыгнуть, на этот раз – из-под ножа, куда-нибудь подальше.
«Нас убьют»
Страх вспышкой помутил взгляд.
«Нас не убьют»
На моей шее сидела тугая петля, я рвалась прочь, хрипела и рычала, давилась чем-то и снова рычала. Мне хотелось убежать, загрызть, спрятаться, убить, заплакать, закричать. Веревка стягивала мою шею все крепче, я рухнула мертвым грузом шерсти и мускулов на пол. Закат алой звездой сверкнул из-за окна, в котором прямо на подоконнике сидел на корточках еще один человеческий силуэт. Отчетливо русые волосы, снова шарф до носа, высокий рост, видно было даже когда он сидел.
Меня сдерживало две веревки – одна шла от рук мальчишки в окне, вторую держал первый визитер, они тянули веревки в разные стороны, и я не могла двинуть с места без риска для собственной жизни. Девочка полулежала рядом со мной, ее трясло, ее бил озноб. Я не могла ее защитить, пока я была связана.
- Пистолет, - отрывисто бросил кто-то. Я поняла, что сейчас будут стрелять. По мне.
Щелкнул предохранитель, и я снова сорвалась. Сквозь удушающую агонию я пыталась то достать до людей, то перегрызть веревки, но и то, и другое у меня не выходило. И тогда я просто завыла. Громко, протяжно, с ожесточенным отчаянием. Вскинув морду к потолку, я впервые в своей жизни завыла по-настоящему.
- Своих зовет! Скорее!
Грохнул выстрел, мне обожгло левое плечо, в пол вошла сплюснутая серебряная пуля. Веревки ожесточенней впились в глотку, полыхающий ожог серебром затмил собою всю остальную боль, я зарычала и снова принялась вырваться, как вдруг дверь распахнулась, и в комнату ворвался гигантский рыжий волк.- Отступаем! – люди в шарфах выпустили веревки и выскочили в окно, рыжий волчара – за ними. Видимо, высота трех этажей для этих ребят была лишь видимостью или жалким подобием высоты.
- Чисто! Быстро-быстро-быстро! – в комнату вломилась толпа людей, перед моими глазами поплыло.
- Карамелька ранена, с Юлей все хорошо, - услышала я, прежде чем мир стал громаднее и тяжелее. Плечо взвыло с новой силой, я стиснула его пальцами. Разрывающая на части кипящая боль сковала всю левую руку. Я сжала зубы и зажмурилась.
- Костя, бери Василису. Юль, можешь встать, малыш? К Арише!
Меня приподняло над полом, мир закружился, но исчезать не стал. Меня куда-то очень долго несли, потом положили куда-то, чем-то долго поливали левое плечо, от него шел дым. Я корчилась от боли, не помню, кричала ли, но больно было страшно.
- Все, Василиса, все кончилось, - меня ласково погладили по голове. Плечо уже стягивали бинты. Ариша, та самая, что дала мне микстуру от кашля, уселась на край моей кровати, устало и радостно вздохнув:
- Всего лишь глубокая царапина. Пули нет. Как ты себя чувствуешь?
- Отвратно, - честно призналась я. Мир стал четче и спокойней, перестал бурлить и метаться, хоть до сих пор чуть заметно покачивался из стороны в сторону. Боль не исчезала, стала терпимее.
- Так и надо. Первая твоя рана серебром, а? – округлая Ариша мне тепло улыбнулась. Ей лет тридцать-двадцать пять можно было дать, наверное. Она уютная.
- Первая, наверное.
- Почему сразу-то не позвала кого-нибудь, а? – Ариша укоризненно на меня посмотрела.
- Не подумала. Там… ее убить пытались, - воздуха не хватало, поэтому я коротко вдыхала его сквозь зубы. Ребра болели.
- Ну вот и позвала бы кого-нибудь, зачем под пулю бросаться?
- Под нож. Ее зарезать хотели. Она в порядке?
- А что ей сделается? Ты все удары на себя взяла, а у Юльки только испуг и стресс, - пожала плечами Ариша и поднялась с кровати, - сейчас принесу тебе обезбаливающее и иди спать, ладно? Ты в школу уже ходишь?
- Конечно, - обиделась я, - в десятый класс, вообще-то!
- Да нет, - рассмеялась она, - я про то, что тебя уже зачислили куда-то?
- А, - я почувствовала себя глупо, - ну, да, завтра вроде как должна ехать.
- Ну и хорошо. С утра зайдешь, я тебе повязку сменю и поедешь, - Ариша скрылась из виду и вернулась с полным стаканом какого-то компота, - держи.
Мне пришлось выпить самый крепкий настой всех видов сахара, разбавленный чаем, по крайней мере, так я это ощущала. Глоталось плохо, горло жгло, пахло конфетами. Карамельными.
Наш волчий медкабинет находился на первом этаже, поэтому я, по дороге в комнату, краем глаза видела, с лестничной площадки, как в главную дверь втащили огромного рыжего волка. Он рычал и скалил зубы, но никого не кусал. Его волокли к медкабинету человека четыре, за ним стелились по полу алые пятна. Морду Славки придерживал Костя, его губы быстро шевелились, он что-то шептал. Они быстро скрылись из поля зрения.
- Не ходи, - остановил меня голос Ларисы. Она стояла на лестнице чуть ниже меня, видимо, только что проскользнула в дом за ребятами. Ее точеное бледное лицо было острым от золотистого света коридорных ламп, гладкие черные волосы спускались до самой талии. Я сразу ощутила непонятную мне грусть и злобу. Это ощущалось так четко, что я невольно отступила назад.- У него несколько пуль в шкуре, плюс открытые раны серебром. Будут резать.
- Ох…
- Да. Там будет Костя, так что операция удачной будет, - Лара сглотнула и опустил глаза, - Костя хорошо оперирует. Он с четырнадцати лет с нами возится.
- Это сколько лет? – я нерешительно шагнула вниз и положила ладонь на тонкое плечо Ларисы. Собственная неловкость стыдила меня, и я все никак не могла понять, как мне поддержать черноволосую девушку.
- Шесть. Или семь. Я не знаю, Косте вроде двадцать в прошлом году исполнилось, или в этом, - Лара спрятала лицо в ладонях, я услышала тихий всхлип. Моя железная Лара плакала, казалось, черными слезами, - Славку сильно потрепали, но он сильный, он выживет.
- Конечно, - я погладила Лару по плечу, - выживет. А кто его потрепал? Откуда у них столько серебра?
Я тешила себя мыслью, что пытаюсь увести Лару от грустных мыслей, но глубоко в мозгу сидела пакостная совесть, которая нравоучительно гундела о том, что это все мое дрянное любопытство и жадность. Мне искренне было жаль Лариску, но отделаться от любопытства я не могла, и за это мне было очень стыдно.
- Я не могу тебе рассказать. Только босс может. Я поклялась, что буду молчать, - замотала головой Лариса, - я пойду. Завтра в школу ехать с утра.
- Посидеть с тобой?
- Не надо, - Лара отстранила меня и быстро скрылась в полумраке второго этажа. Только дверь тихонько хлопнула. Я еще немного постояла на лестнице, слушала голос ночного дома. Очень тихий храп, тикание коридорных часов, поскрипывание половиц на первом этаже, подвывания…
Я спустилась на первый этаж, не давая самой себе отчета о действиях. Приблизившись к двери медкабинета, я услышала громкие голоса, бряцание металлических инструментов, шорохи и запах крови. Я уже протянула руку, чтобы толкнуть дверь, но вдруг чей-то голос раздался у самой двери и я, испугавшись, убежала.
Зачем-то остановилась на втором этаже, замешкалась, и приблизилась к дверце с табличкой «Лариса Шероховатая». Оттуда доносились глухие рыдания. Уютный мир оборотней наполнялся новым содержимым, чем-то с острым запахом горя и ощущением пустоты.
«Пустота с запахом горя», так книгу можно назвать. Я еще послушала, а потом развернулась и ушла в свою комнату. Мне было пусто и горько. Если бы выпустили такую книгу, я бы ее даже читать не стала. Зачем читать, если она – внутри?
С утра меня разбудила Лариса. Она выглядела пусто и мертво, но улыбалась. Сказала, что Славка цел, что Костька смог вытащить все пули и что Славка поправится через неделю, что это очень быстро и удачно, что Костя намного лучше, чем о нем говорят и что он сейчас отсыпается. А Славка тоже спит, потому что он тоже устал после операции. Она снова расплакалась, но сейчас я поняла, что плачет она от радости, и что слезы пусть и горькие, а полные и плотные. Мы посидели на моей кровати, она – уткнувшись носом в мое плечо, я – сжав ее в неловких дружеских объятиях.
Потом Лариса сказала, что сегодня она в школу не поедет, что ей хочется посидеть со Славкой. Я покивала, она рассказала мне, в каком кабинете сидит директор, и в каком классе я буду учиться. Помогла мне подобрать одежду, проводила в медпункт на перевязку плеча и на завтрак, вяло поковырялась ложкой в рисовой каше и проводила меня до джипа, в который усаживались другие ребята. Когда я обернулась помахать ей из окна, на крыльце уже было пусто.
Развозил нас какой-то непонятный молодой мужчина, я его раньше не видела. Он громко шутил и смеялся, ребята постоянно его подкалывали и тоже смеялись. Он быстро развозил народ по школам, которые оказались ужасно далеко от нашего поместья. Моя и Ларискина школа находилась дальше всех, и никто, кроме нас, туда больше не ходил, поэтому последние километры перед школой прошли в полном молчании. Мужчина молчал, потому что молчала я, я молчала потому, что молчал он.Я думала о Ларисе и Славке. Наверное, что-то между ними было за те три ночи, которые они меня искали.
- Когда занятия закончатся, звони, - бросил незнакомый шофер, когда я распахнула дверцу. На улице занимался самый прекрасный в мире рассвет, небо было нежно-васильковым и хотелось прыгать по зеленой лужайке, как овечки с картинок с пастухами и пастушками.
- Хорошо, - кивнула я, - а кому звонить?
- Да кому-нибудь, мне потом передадут. Если спросят, где живешь, скажешь, что в Волчьем особняке, тут думают, что это общага такая, - пожал плечами мужчина, - хорошего дня!
- И вам тоже! – я невольно улыбнулась и хлопнула дверью. Машина на прощание бибкнула и выехала со стоянки. Школа находилась среди леса, совсем как наш особняк, и у нее была своя собственная стоянка, огромная спортивная площадка на заднем дворе и столовая-забегаловка на углу стоянки.
На самой стоянке кое-где стояли мопеды, мотоциклы, даже машина одна, хищного вида. При мне подъехала сразу компания на крупных мопедах, напоминающих велосипеды. Видимо, не мне одной приходилось ездить на несколько десятков километров.
- Хэ-э, блондиночка, время не подскажешь? – окрикнул меня один из них.
- Не, - я покрутила головой, для убедительности, - мне бы самой узнать…
Но узнавать мне не пришлось – из стен школы исторгся оглушительный звон. Компания на мопедах истерично заорала и понеслась к крыльцу, раскручивая над головой сумки, надо полагать, для устрашения учительского состава. Как пираты размахивают своими револьверами, так и современные школьники прорубают себе путь в жизнь своими портфелями.
Я паниковать не стала, я отправилась искать кабинет директора, сжав в руке папку с бумагами. На поиск кабинета не ушло много времени, поэтому в класс я постучалась всего через десять-пятнадцать минут от начала, уже направленная директором.
- Карамелькина? – сразу уточнила у меня молодая учительница с рыжими волосами в тугом хвосте.
- Карамелькина, - кивнула я, замерев на пороге. Мой новый класс был заполнен народом моего возраста – высокие парни, высокие девушки, девушки короткие, девушки с длинными и короткими волосами, девушки округлые и девушки тощие… ситуация напоминала мне нашу волчью общину, только наоборот. У нас не хватало девчонок, тут их был абсолютный избыток. Я насчитала шестерых мальчишек, тогда как девчонок было раза в три больше, плюс еще я.
Ой. 
- Садись там, - учительница махнула рукой в сторону второй парты в первом ряду от двери. Я сначала подумала, что она пустует, но потом, когда хлопнулась за стул, обнаружила спящего мальчишку. Он сложил руки на манер отличника и уткнулся в них лицом. Спина под желтой толстовкой мерно вздымалась и опускалась, было слышно тихое сопение.
- Нина Алексеевна, а Женька снова спит! – раздался из-за спины визгливый голос. Я обернулась и с укоризной уставилась на девуш… или женщину? В тесную, серую от грязи, футболку было затянуто пышное тело. Вырез футболки напоминал собою вырез вечернего платья. Смуглая, отдающая желтизной, кожа, иссохшие губы, обильно смазанные алой помадой. Заплывшие узкие глазки, мутные и темные, как будто прокуренные.
Про таких говорят – «я не как все, я пацанка и мне плевать, как я выгляжу».Такие девушки, пардон, женщины-десятиклассницы, носят только узкие джинсики и леггинсы, которые подчеркивают их кривые толстые ноги. Они носят только кеды, потому что туфли плохо сочетаются с их крашеными волосами и обильными татушками. Они не любят, когда их называют тп-шками, они любят, когда их называют женственными. В ответ на это слово они начинают громогласно ржать, отмахиваться и говорить: «кретин, я же не девушка». Они любят мальчиков и девочек, они не любят учителей и родителей. Они любят телефоны и не любят реальных людей. Они любят кроссовки на каблуках и тоннели в мочках ушей. Им нужен мир, но сами они говорят, что не нужны миру.
И еще они воняют куревом.
Моя вот воняла.
У меня перехватило дыхание, я отвернулась и зажала пальцами нос, ибо запах курева не переношу с детства, от запаха курева у меня портится аппетит и здоровье, кровь сворачивается прямо в венах и образует пробки, от которых подскакивает внутричерепное давление.
- Ну и пусть спит, тебе-то что, Рельчик? – устало спросила Нина Алексеевна. Молодая учительница уже определенно утомилась, пусть уроки только начинались. Я решила прийти ей на помощь:
- Он не спит, дорогуша.
- И че он делает тогда? – зло спросила у меня толстенькая Рельчик, дохнув сигарным перегаром в мою спину. Мне стало дурно, но я мужественно ответила:
- Он разведывает территорию методом сновидений.
- Какую территорию? – удивилась Рельчик.
- Ну, надо же где-то тебя хоронить.
Кто-то заржал, кто зашипел на меня: «самая умная, а?», а сама Рельчик с самым невинным видом начала ритмично покачивать ножкой в тесном кеде, да так, что носком задевала мой стул. Получалось неудобно.
- Карамелькина, разбуди Женю, будь добра. Тихо! – последняя фраза была адресована ребятам, которым моя попытка приструнить ябеду-Рельчик ужасно не понравилась.
До сих пор удивляюсь тому, как люди сами позволяют сделать себя зависимыми от кого-то более пакостного и мерзкого, чем они сами. Противно. В такие моменты я разочаровываюсь в человечестве. В поддержку Рельчик выступало даже несколько мальчишек, и от этого мне стало обидно еще и за мужское современное поколение.
Испустив горестный вздох о судьбе этого мира, я грохнула свою длань (читай: ладонь) на плечо Женьки и с силой тряхнула:
- Не спи, чиновник, пока творятся государственные дела!