Кара небесная или Мелкая, отвали уже, наконец

О ком ещё переживать мне, ведь у меня есть только я

Редфокс сидел молча, размышляя о своей жизни, что делал весьма редко и в основном лишь напившись. Его прошлое было кровавым и жестоким, но киллер ни о чем не сожалел. Даже сейчас Гажил был уверен в том, что жил так, как надо и у него не было иного пути. К чему сожалеть о содеянном? Он далеко не худший человек в мире.

— Всегда можно что-то предпринять и избрать для себя иной путь, — нарушил тишину Жерар. Священнику казалось, что он столкнулся со своим прошлым лицом к лицу, а его гость не просто так пришел именно в этот храм. Его привели сюда высшие силы.

— А зачем? Ги-хи. Ты ведь и сам понимаешь, что киллерами становятся не просто так, — хищно оскалился Гажил, ощущая непонятное желание излить душу, исповедаться, хоть кому-то рассказать о том, что он за человек. Кому-то, кто сможет понять.

Жерар молчал, он точно знал, что не стоит торопить грешников, для того, чтобы раскрыть душу нужно время и особое состояние. Леви, оставаясь незримой для всех, тоже ждала — девушке казалось, что именно сейчас она узнает что-то важное, нечто, что поможет ей добиться своей цели и изменить холодного и жестокого человека, отнявшего её жизнь. Если бы только она могла, то непременно бы затаила дыхание и сердце бы наверняка замерло в предвкушении. Если бы... Увы, она больше никогда и ничего не ощутит, в ней не осталось жизни и тепла. От этого становилось невероятно тоскливо и еще больше хотелось ухватиться за Редфокса, повлиять на него, осознавать, что у её существования есть цель.

— Сколько себя помню, я всегда был один, — начал свой рассказ Гажил. Зачем? Он не знал, но мужчине хотелось выговориться, к тому же пока он в храме призрак не будет его доставать. — Мой отец сбежал, как только узнал о том, что скоро станет папашей, а мать считала меня виновником всех бед. Еще бы, ведь я испортил её карьеру «великой актрисы». Я был для нее обузой, но ради пособия она не избавлялась от меня. Знаешь, я ненавидел эту женщину — вечно бухую, постоянно приводящую в дом все новых мужиков. Когда она однажды не вернулась, я испытал облегчение. А потом был детский дом, где я тоже был никому не нужен. Дети злы, они не думают о том, что говорят и делают, дети — жестоки, — мужчина прикоснулся к пирсингу над бровью, а его губы исказила кривая усмешка. — Это я получил именно в детском доме. Проснулся ночью от того, что на меня вылили холодную воду, понял, что связан, а во рту кляп. Это было мое посвящение! Меня приняли за шестерку, которая будет пресмыкаться и терпеть любые издевательства. Это было их ошибкой. Я никому не жаловался, я становился сильнее, пока однажды не показал этим ублюдкам, кто главный. Все решает сила! А потом были драки, выпивка, банда, но при этом я всегда был один. Друзья, семья, просто знакомые, женщины — все предают, никому нельзя доверять, так что лучше держаться одиночкой. Однажды я привлек внимание одного влиятельного человека, который предложил мне работу.